Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943 - Пабст Гельмут (книги бесплатно без .TXT) 📗
Если знаешь какой-либо отдельный сектор так же хорошо, как я знаю НП «Красный», то чувствуешь, что это то самое место, где тебе следует быть. Это «твой» сектор, на который они наступают. Как только приходит очередное донесение, я знаю, что «это» находится здесь, а то находится «там». Я могу зрительно представить территорию, складки местности, «долговременное огневое сооружение», снежный вал и снежную землянку, из которой обстреливают моих товарищей. Короче говоря, я принадлежу этому миру. Когда выхожу наружу и слышу, что огонь усиливается, чувствую себя лично причастным.
Опускается ночь, кто-то играет на губной гармошке: народные песни, песни родины. Мы чувствовали, что сильно изменились. Опасность заставляет людей тосковать по дому.
Мы вышли из помещения, чтобы послушать великие песни войны, которые «поют» снаряды, когда с восемью зарядами они вылетают из ствола сверкающей вспышкой и издают все нарастающий гул в диапазоне мощного звучания. Мы смотрели, как падают на поле редкие русские снаряды. Мы сегодня лишь один раз прервали нашу игру в шахматы, когда осколками разбило нам окна. Мы заползли в землянку на некоторое время, полагая, что, пожалуй, так будет разумнее.
…Но после этого нам не пришлось ни разу повторять это представление.
Пожалуйста, не пишите о ваших надеждах на то, что нас отпустят, и не называйте работу, которую мы делаем, «сверхчеловеческой».
Об освобождении не может быть и речи: мы остаемся тут до конца и примирились с этим. Кроме того, люди не достигают сверхчеловеческого. Мы достигли кое-чего, да; но мы ненавидим публичное Восхваление. Это приводит в замешательство и оставляет неприятный осадок. Преклонение перед героями – сомнительная вещь. Преувеличение вызывает у нас боль в желудке. Не следует превозносить кого-либо до небес до тех пор, пока он не умер. Потом, если он будет убит, следует написать: «Он погиб за Германию». И ничего более. Отдал ли он свою жизнь добровольно и что он при этом чувствовал, это его забота. В общем, это нечто совсем иное.
Есть кое-что, о чем мы говорим снова и снова. Это старо как мир, об этом думают и говорят тысячи раз, и все же это становится для нас все более и более важным. Я не говорю тут лично о себе, это вопрос не личный. Это вопрос, который в том или ином виде занимает всех находящихся здесь: «Что случится, когда я умру? Хорошо ли было бы, если бы я продолжал жить в своем ребенке?» Некоторые люди говорят: «Нет, у тебя нет права оставлять вдову с маленьким ребенком…» Но мне кажется, что у них не очень сильный аргумент.
Чем больше человек открыт здесь для одиночества, вынужденного целомудрия и мысли о том, что тело есть эфемерная оболочка, тем сильнее возникает побуждение увидеть свое кровное перерождение. Это заявка природы на свои права, это как будто они все еще должны отдать ей дань.
Это не реакция на годы воздержания, которая приводит к росту рождаемости и браков после кровавой войны, но это побуждение к тому, чтобы продолжать жить в своих детях. Эти люди чувствуют, что их жизнь не завершена. Все их прекрасные аргументы блекнут перед лицом первичных сил, всесилием природы и голосом крови, которая стремится к продолжению жизни, и отказом уйти в небытие до тех пор, пока она (кровь) не передана другому поколению.
Война далеко не окончена. «Я хочу иметь ребенка, – говорят солдаты, – скоро, в свой следующий отпуск».
