Кинжальный огонь (Рассказы) - Богдаев Алексей Николаевич (мир бесплатных книг .TXT) 📗
— Откуда, дядя Макар, вы о гибели отца знаете?
— Жена Джутовского сказывала.
— О смерти отца мать узнала только в сорок пятом году, а погиб он в сорок втором. Всю войну мы ждали вестей от отца и ничего не знали о его гибели.
— Так вот, из военкомата пришла бумага на стройконтору в сорок четвёртом году, в конце, кажись, года. Джутовская тогда начальницей была вместо мужа, значит! Работала! Вот она и разыскала адрес твоей матери и сообщила ей. Понял?
— Вот оно что! Мать эвакуировалась с семьёй на Урал, и если бы не Джутовская…
— Марья Петровна и сейчас переписывается с твоей матерью. Стало быть, Алёша, мы как родные-близкие встретились… Вот какое дело выясняется… Но, милые, веселее, пошёл на горку… А сейчас ты куда направился, если не секрет?
— Не секрет, дядя Макар! К дедушке, к маме еду! Ещё до войны мой дед Степан Егорович в Калмыцкие степи подался. Когда война кончилась, мама тоже туда перебралась! Край там благодатный…
— Стало быть, ты, Алексей Николаевич, в гости к деду подался! Ну, привет матушке и Степану Егоровичу… А вот и Кура-Гура! Ты, Алёша, с нами не теряйся, пиши в Сусаники Джутовским. Я у них часто бываю. Александр Михайлович без ноги, на костылях. Приехал с фронта весь израненый, больной. Марья Петровна его обхаживает. Сейчас стал поправляться. Расскажу им о нашей встрече — не поверят. Любил он Николая Ивановича за аккуратные бумаги, да деловитость… Тпру-у! Приехали! Ну, прощай, Алексей Николаевич! Очень рад был такой встрече! Теперича добежишь до поезда, успеешь!
Галерин спрыгнул с телеги, и путники тепло распрощались.
Вечерело. В Кабарде и на других станциях за сутки скапливается столько пассажиров, что и тремя эшелонами не увезти. Курсант не мог влезть даже в тамбур. Вагоны набиты до отказа. Галерин подлез под вагон на другую сторону эшелона. Поезд вот-вот тронется, уже дал свисток. Лешка вцепился в поручень, вскочил на ступеньку — там уже сидели двое, — он пристроился пониже. За его спиной дюжий небритый мужик подобрал ноги: вроде, не возражает против ещё одного соседа.
Поезд шёл не спеша. Колёса тяжело отстукивали на стыках: «Тах-тах! Тух-тух» — ритмично колотило по мозгам. Часто останавливаясь, эшелон лениво полз в вечерних сумерках по чёрной степи. На крохотных разъездах, сгоревших станциях такая же толчея, крики, суета при посадке. Все хотят ехать, а мест нет даже на ступеньках — лезут на сцепку, на буферную площадку… Поезд тронулся. Запахло вонючим дымом. Курсант всунул ладони в рукава шинели, прижался к поручню. Те двое, повыше, сидели молча. Так и ползли! «До Армавира бы доехать, — подумал Галерин, — а там люди сойдут, в вагон влезу…»
Под стук колес дремалось. Прошло более двух часов. Ночь, тьма кромешная. Воздух на ходу сырой, холодный. Алексей долго боролся со сном: ежился, щипал себя, теребил нос — мучился! Спать и все! Он вспомнил Польшу, ночные переходы, Чуркина, который привязывал его руку к телеге… Понимал: надо перебороть сон. Если бы можно было вздремнуть только пять минут. Нельзя, нельзя… И тут он почувствовал, что падает… Видимо, мышцы левой руки расслабились, и он оторвался от ступеньки. Его правая рука машинально железной хваткой вцепилась в поручень, но одна нога сорвалась с подножки, тело повернулось вокруг поручня, и он больно ударился носом: вот-вот сорвется под колеса. Но что-то крепко прижало его к торцу ступеней и волокло вверх:
— Дурень-солдат! Убьешься, парень! — кричал небритый мужик, тянувший его за шиворот. Галерин влез на ступеньки и оказался нос-к-носу с верзилой.
Он словно очнулся от кошмарного сна. Здоровяк забасил:
— А ну, лезь сюда, в середину, башка дурная…
— Спасибо… не заметил… задремал. Да… мог бы… сорваться… Как это я… Вы спасли меня… — мычал Галерин.
Сон прошел мгновенно. Сидели тихо. Лешке стало теплее.
В полночь прибыли в Армавир. «Теперь не зевать!» — решил Галерин… Небритый входил в вагон первым, за ним лез военный. Из вагона пахнуло спертым воздухом. Полумрак и ужасная теснота заставляли двигаться осторожно, перешагивая через спящих. Кругом, куда ни глянь, на полках, на полу, в проходах — всюду люди: дети спали в разных позах, а женщины мучались рядом с ними. В самом конце вагона освободились места для сидения:
— Парень, курсант, сюда… Иди сюда, — шептал здоровяк Алексею, — если не занято — здесь будем.
Алексей сел за столик на боковушке и стал осматриваться. Постепенно все успокоились, притихли, наступила тишина, а поезд все стоял. Наконец, неожиданно дернулся и покатил, вздрагивая на стыках. Незнакомый компаньон, Лешкин спаситель, оторвался от окна, глянул мельком на курсанта и снова задумался. В спокойном лице попутчика Галерин уловил грусть-тоску. Но необыкновенная выдержка мужественного и волевого человека удивила курсанта. На фронте и в армии Галерин встречал многих людей. Бывали всякие: веселые и болтливые, хвастливые и вруны, серьезные и скромные. Новый знакомый был особенным. Он не вмешивался, не расспрашивал, не был назойливым и любопытным. Однако, не был и безразличным.
Это приятное соседство понравилось Лешке, и он проникся уважением к попутчику.
Посматривая на него, курсант размышлял: «Кто он, этот мужик?.. Спас меня и будто ничего не случилось, ничего и не было… Бывают же люди…
Видимо, не курит, раз не предлагает и не просит закурить… Может, для него я — пацан, со мною и говорить не о чем? Может…» А пожилой заговорил неожиданно:
— Меня Александром Ивановичем зовут. Я учитель. А тебя как зовут, дружок?
— Алексей Галерин, курсант военного училища.
— Да вижу, что курсант. Вот такой, как ты, у меня сын был, да нет его в живых, Алеша.
— А что случилось, Александр Иванович, если можно, скажите?
— Можно, да горько говорить… Погиб он на фронте! В Польше воевал. Под Лодзью убили в сорок четвертом.
— Я тоже был ранен… Кругом, с кем ни заговори, у каждого свое горе… У меня отец погиб в самом начале войны, а у вас сына убили на фронте…
От духоты стало жарко. Окна не открывались, а то, что было выбито, не успевало проветривать. Галерин вышел в тамбур. Колеса молотом отбивали на стыках, шумело и грохотало. Там, на ступеньках, он этого не замечал. Постоял, осмотрелся: и здесь мучались без сна. Кто сидел, а кто дремал, согнувшись в три погибели. За время войны он насмотрелся всякого, и сам пережил немало. Подумал: «Мирное время! Кругом послевоенная неустроенность, карточная система, трудности на каждом шагу. Да когда же мы будем жить лучше, по-человечески… Скорее бы домой добраться.. Да где же это Привольное, сам толком не знаю».
Галерин вошел в вагон и сел на свое место. Александр Иванович поджидал его. Он порылся в чемоданчике и достал съестное:
— Давай, Алеша, прикладывайся, кушай, не стесняйся. Вот не знаю, что пить будем? Водички-то нет в вагоне!
— У меня грушовый квас, будете?..
Ели с удовольствием. Стало совсем хорошо. Настроение поднялось.
— Бывалый ты парень, вижу. Вон сколько наград у тебя…
— Бывалый! Да чуть не грохнулся под поезд. Если бы не вы, Александр Иванович…
— Да, будет! Не вспоминай об этом. Что было, то прошло.
— Александр Иванович, можно у вас спросить, куда вы едете?
— Может ты вздремнул бы, Алеша? Ведь скоро утро, — улыбнулся учитель, — теперь поспать можно.
— Да нет, спасибо, сон пропал.
— Ну, коль так, скажу: в Ростов меня вызвали. Там совещание директоров школ намечается. Предстоит много работы. Нужно возобновлять занятия в разоренных войной школах, строить новые… Многие дети совсем не учатся с сорок второго года… Вот проблема…
— А я мечтал стать врачом. Но получилось так, что теперь в военном училище.
— А ты правильно делаешь, что думаешь об учебе. С выбором сейчас не всегда получается. По крайней мере, ты молодой, на твердом пути стоишь. Сколько еще учиться?
