Один день солнца (сборник) - Бологов Александр Александрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Мороз вернулся, будто опомнился До войны к середине марта уже грачи прилетали, на весь Городок галдели, подновляя свои гнезда на высоких деревьях, у Сергиевской горки. В этот раз их и не чуялось.
Плотное небо висело низко, сухая поземка забивала промятые в снегу колеи и следы ног. Снег под ногами скрипел пронзительно, по-зимнему, как капуста под ножом.
Вовка с Костькой одевались во все дедово, что тот оставил после себя. У одного на ногах — старые сапоги без голенищ, опорки, в которых дед, бывало, сидел на завалинке в самую жару. В опорках по бокам дырки проделаны, шпагат, продетый в них, и держит обувь на недоросшей ноге. У другого, у Вовки — так распорядилась мать, — старые, но крепкие подшитые валенки, в которых, несмотря на большой размер, чувствуешь себя как дома. И на плечах у обоих его же, дедова, одежка — с перешитыми пуговицами, с веревочным кушаком у внука. Главное — ничего себе, голое прикрыто, терпеть можно.
Мерзли больше всего коленки, полы защищали плохо, а штаны на крепких морозах совсем не держали тепло. Костька отворачивался от ветра и тер их сквозь материю руками, ноги саднили, но не согревались. Чтобы снег не попадал в сапоги, штаны были выбраны поверх и перевязаны у щиколоток бечевками, это было просто и здорово, так делали все, если надо было идти по снегу.
Наст был жестким — в минувшие дни солнце успело прихватить уплотнившуюся поверхность, спаяло корку, идти по ней было нетрудно. Но кое-где поземка намела свежие складки, на них и сбивались ноги с ровного шага.
В Насыпном тупике стоял товарный состав, Вовка к нему и привел Костьку. Накануне вечером, когда мать, выменяв на базаре соли, нажарила целую сковородку легкого и удалось почти досыта наесться, они проговорили за печкой до полночи. Вовка рассказал об этом загнанном в тупик товарняке, к которому ему днем не удалось подойти, — на дороге, невидимые издалека, стояли охранники. Перед войной они с Костькой и сюда, конечно, захаживали, носились по проросшим полынью штабелям старых шпал, вытянувшимся вдоль крайней ветки. Рядом на насыпи стеной стояли посадки боярышника, а за ними уже лежали деревенские поля.
Было похоже, что состав пригнали под разгрузку, широкая полоса свободного места позволяла опорожнять все вагоны сразу, по всей длине эшелона, об этом и говорил Вовка ночью, подговаривая Костьку снова, уже вдвоем, отправиться к тупику. Что бы там ни было в теплушках, все равно после разгрузки что-нибудь остается: щепки, крепежные клинья, веревки, проволока. Было, что и ящики оставались, и бочки деревянные пустые, и плетеные корзины… Однако что-то пугало Вовку, и сам не мог понять что, и он предложил подойти к тупику со стороны посадок, чтобы никто не мог заметить.
Продираясь сквозь густые голые ветки боярышника, они услышали доносившийся со стороны тупика сильный шум мотора, словно буксовала или шла перегруженной большая машина. Но вот открылся и состав, он оказался совсем близко и с бугра был виден как на ладони.
У крайнего вагона вплотную к отодвинутой двери стоял фургон. В щель между ним и теплушкой один за другим протиснулись несколько человек в грязных, без ремней и хлястиков шинелях и с кое-как покрытыми головами. У одного из них ее закрывала развернутая и натянутая до самых щек пилотка, у другого — шапка с оторванным козырьком. Мелькнула и голова, обмотанная цветной тряпкой.
— Пленные!..
— Ага! — Вовка засопел и, чтобы лучше видеть, осторожно продвинулся вперед, не сводя глаз с грузовика.
Пленных привезли на другой машине, тоже крытой, с тремя парами высоких колес, она отъехала в сторону, пробороздив в снегу глубокую колею. Несколько солдат с автоматами стояли полукругом у открытого вагона. Слов оттуда почти не было слышно, немцы говорили вполголоса, жестами показывая пленным, что надо делать. Чуть поодаль, на дороге, ведущей к тупику, виднелся мотоцикл с коляской.
— Может, снаряды или что-нибудь такое? — еле слышно, в рукав, прошептал Костька. Он обернулся к Вовке — А?
Тот пожал плечами. Пленные скрылись в теплушке, некоторое время оттуда не доносилось ни звука. Потом нетерпеливо крикнул что-то офицер, стоявший у заднего борта грузовика и со стороны заглядывавший в дверной проем. Через несколько секунд там послышалась какая-то возня, шаркающий переступ ног, немец сделал шаг назад и, подав голос, махнул рукой. О дно грузовика глухо стукнулся невидимый тяжелый предмет. Слышно было, как в кузов ступил кто-то — не один — из вагона, как потащили по железному днищу сброшенный туда груз.
— Ящики? — не веря в то, что говорит, опять прошептал Костька.
— Не ящики.
— Мешки?
— Тихо!.. Убери макушку!.. — Вовка в первый раз повернулся к Костьке лицом, глаза его сузились и, казалось, остекленели.
— Сам убери… — Костька отозвался с обидой, но все-таки пригнулся и тоже прищурился, чтобы яснее видеть то, что происходило около товарняка.
Выгрузка продолжалась. Офицер уже перестал подавать команды — пленные справлялись с делом самостоятельно, — лишь изредка заглядывал с тыла под тент и бросал короткие реплики. Неожиданно он отпрянул в сторону — под сдавленный стон кого-то из военнопленных между краем вагонной площадки и откинутым бортом фургона что-то шмякнулось наземь. Немец недовольно забормотал и, поддерживая на поясе кобуру, заглянул под колеса, шевельнулись стоявшие редкой цепью охранники.
Офицер выпрямился и махнул шоферу — подать вперед. Заработал мотор, машина медленно двинулась от вагона, — на примятом снегу головою к рельсу лежал человек. Труп. На нем было нижнее белье — кальсоны и рубаха, тесемки на вытянутых закоченевших ногах были завязаны, пятен крови не было видно. Из вагона — нутро его не просматривалось — на землю неловко спрыгнули трое пленных, один из них завалился, боком коснувшись мертвого, с трудом, встав на четвереньки, поднялся на нетвердые ноги, товарищи молча смотрели на него. Потом — под мышки, за ноги, один за пояс — подняли лежавшее на снегу тело и понесли к фургону.
— Костька, пойдем отсюда!.. — Свистящий шепот долго не мог пробиться сквозь звон в ушах, Костька глядел на Вовку и не понимал. Губы зашевелились опять — Пойдем отсюда!..
— Назад?
— А куда же, дурак? Увидят — убьют…
Страх разлился по всему телу, сплюснутому и невесомому: может быть, их уже увидели и стоит пошевелиться, как ударят автоматные очереди и в посадки кинутся охранники и мотоциклисты? И вот так же, как этих, замороженных, разденут, оставят на снегу, чтоб окаменел, и бросят в грузовик?..
— Двигайся назад!.. Голову не подымай, сразу убьют… — Вовка повел вытаращенными глазами — За ветки не берись — не дергай!..
— Ага…
— Пригнись, пригнись…
Пятясь, прислушиваясь к ровному удаляющемуся гулу грузовика, они сползли с обратного склона посадок и, несколько раз оглянувшись, побежали к дому.
Перебивая друг друга, долго рассказывали матери об увиденном. Перепуганная Ксения заклинала их не ходить больше ни к Насыпному тупику, ни в другие такие же опасные места, чтобы душа ее не надрывалась до последней мочи. У нее в горле пересохло — не знала, как сглотнуть и вернуть дыхание, — когда Вовка после горьких подробностей о падении мертвеца поглядел быстрыми глазами на Костьку и выпалил, что в вагоне среди замороженных были и живые. Костька и сам вроде бы думал об этом, да не решался признаться, потому что от этого признания стало бы еще страшней, но тут отчего-то заспорил, видно, не мог понять, что же ему самому-то не хватило духу открыть эту догадку.
— Ты же слыхал, как там крикнул кто-то живой? — спрашивал Вовка.
— Я думал, это те, которые носили из вагона…
— Да чего ты говоришь! Сперва кто-то охнул, а они и выронили.
— Я думал, они сами…
— А чего им самим-то? Это они от страху и выронили. От неожиданности. Смотри-ка: может, взяли одного, подняли, а под ним — живой, он и охнул, очнулся. У них и руки расслабли. А он даже не охнул, а крикнул — ты слыхал…
— Да…
— Конечно, да.
Ксения оторвала ладони от губ, закрыла глаза и, постанывая, долго качала головой:
