Севастополь и далее - Азольский Анатолий (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Скрупулезно подобранные акты экспериментов хотели было отослать в АНИМИ, Артиллерийский научно-исследовательский морской институт, но постеснялись: уж слишком необычно все выглядело, фантастика, грозящая навести тень на доброе имя Черноморского флота.
Четыре училищных года и пять лет офицерской службы закалили Бориса Кунина, ни словом, ни жестом не оспаривал он решения командующего флотом, а сам по вечерам, закрывшись в каюте, доставал коробки цветных карандашей, аккуратно заострял их с одного конца, укладывал сорок штук на ладонь и разворачивал ее так, чтоб карандаши упали на пол. И они, рассыпаясь, падали вниз, раскатывались по каюте. Бывали случаи, когда один из карандашей-снарядов летел вниз вертикально, касался поверхности пола гладким незаостренным концом и на крохотную долю секунды замирал в стоячем положении. Однако никогда на него не опускался в тот же момент такой же строго прямо вниз летящий карандаш. Правда, центр тяжести зенитных снарядов занижен, высота падения не та, габариты разные. Скорострельность зенитного 37-миллиметрового автомата — 180 выстрелов в минуту, снаряд унитарный, возгорание пороха — в самой гильзе, вогнанной в ствол, и снаряд с головным взрывателем покидает гильзу, распираемый пороховыми газами. Почему в трагический этот момент порох не воспламенился — тут делиться своими соображениями Кунин ни с кем не стал, потому что кормовой погреб этот трижды на учениях подвергался затоплению, несколько раз включалось орошение — короче, порох мог подсыреть. И вообще эти лежавшие много лет в самом низу погреба деревянные ящики давно подлежали списанию, о чем адмиралы знали и потому Кунина не отдали под суд.
Малодушно стыдясь вестового, капитан-лейтенант тряпочкой собирал рассыпанные по каюте деревянные стружки, ссыпал их в кулек и по ночам выбрасывал за борт. На душе было тяжко.
Это трагическое сцепление обстоятельств (падение снаряда на снаряд, причем идеально точно, каплей в каплю, как при стекающей с желоба жидкости), эта неправдоподобная, дикая ситуация обсуждалась не только на эсминцах и крейсерах. В октябре Кунин встретил на Приморском бульваре офицеров, учившихся на курсах, и те наперебой поведали ему о графиках и траекториях, коими преподаватели пытаются объяснить это чудо. Там же на курсах всплыли необыкновенные происшествия на флоте, дотоле скрывавшиеся. Так, на одном тральщике вытралили мину, подтянули ее к борту, подвесили подрывной патрон на рогульку, подожгли запал, стали травить трос, опуская мину в воду, а лебедку заклинило, а рядом — ни топора, ни чего-либо похожего, чтоб сбросить за борт подготовленные к взрыву триста килограммов тротила.
По слухам, по утверждавшейся офицерской молве, получалось так, что капитан-лейтенант Кунин входил в историю по крайней мере Черноморского флота небылицей, хохмой, скандалом, что, конечно, уязвляло его.
Или так: сработала нечистая сила! Колдовство! Проявление инфернальных сил, бороться с которыми бессмысленно.
Так думали все, преподаватели на курсах тоже. Лишь адмиралы не сдавались, во всем виня Кунина.
А тот сырость артпогреба, неловкость матроса на трапе, ветхость ящика и падение одного снаряда абсолютно точно на другой объяснял единственной причиной: москвичка навела порчу на него, эта ведьма Алина подстроила чрезвычайное происшествие с трагическим для его карьеры исходом!
Она! Только она! И догадка эта возникла в день и час, когда сухой док, в котором стоял эсминец, стал заполняться водой, чтоб корабль мог расстаться с сушей, и со дна дока поднялись карандашные стружки.
Он измучился. С нетерпением ждал отпуска, чтоб уж дома, в Ленинграде у родителей, отоспаться и забыть обо всем. А москвичку он возненавидел.
Отпуск получил. Скорее по привычке, чем по нужде решил на пару суток задержаться в столице. Кончался март, мокрый снег облеплял шинель, Кунин заходил в подъезды и отряхивался. С натугой пробирались через рыхлый снег автобусы и троллейбусы, люди роптали, не ведая, что в столице безнаказанно живет-поживает ведьма, способная швырнуть человека под колеса автомобилей, на трамвайные рельсы.
Как-то, недобро поминая ведьму, шел он по Ленинскому проспекту и оказался невдалеке от МГУ. Курил, думал — и решился, пошел к высотному зданию, его мучила прежняя, севастопольская мысль: да по какой же это случайности или необходимости один снаряд шлепнулся капсюлем абсолютно точно в острие головной части другого? В чем природа чуда, необыкновенного явления? Закономерность или случайность? Не может же поезд Севастополь-Киев столкнуться с экспрессом Москва-Ленинград!
Задрав голову, смотрел он на шпиль прославленного учебного заведения. Есть же в МГУ профессора, которые объяснят ему, какая связь между московской ведьмой, которая сейчас глумится над школярами, и небывалым происшествием в снарядном погребе!
Отряхнувшись у входа в святилище науки, Кунин вошел в теплый и просторный холл. Спросил у студентки возле лифта, кто в университете занимается теорией вероятностей. Та, косясь на черную шинель и фуражку, рассказала, в каком корпусе кафедра нужного факультета и какими лифтами добираться до нее. Проблуждав полчаса, Кунин понял наконец, что он на верном пути, зашагал по пустынному коридору, увешанному портретами светил математики, — и нос к носу столкнулся с Алиной.
Он был смущен и готов повернуть обратно, не сказав ни слова. Она же — так потрясена, что побледнела, потом радостно вспыхнула и тут же сникла, вглядевшись в него.
— Что-то случилось?
Он притронулся к фуражке, отдернул руку.
— Я… вас не искал…
Это «вы» было сказано с напором, «вы» сразу зачеркнуло калитку и звездный шатер над храмом любви.
— Вижу, — сухо и жестко заключила она, мгновенно перестроившись. — И тем не менее… Что? Как вы здесь?
Он молчал — в замешательстве. Что на кафедре этой — ведьма, лишившая его старпомства и академии, он и предположить не мог. Там, в Севастополе, эта стоявшая перед ним женщина о себе сказала самую крохотную малость: школьная учительница, замужем, москвичка. Не хотела, очевидно, оставлять следов бесовства.
— А вы как сюда попали? — чуть ли не брезгливо спросил он.
— Я?.. Я здесь преподаю. Теорию вероятностей. Что-то случилось? — в явном беспокойстве спросила она и полушагом уменьшила расстояние между ними.
— Да!
Она упорно, пытливо и долго вглядывалась в него.
— Вам… нужна помощь?
Ответ она получила не сразу.
— Да!
Она отступила на пару шагов… Глаза ее прошлись по Кунину.
— Вы очень изменились. Чем-то подавлены. Да?
У Кунина не было теперь сомнений: ведьма знает о чуде в снарядном погребе, о завороженном ею снарядном ящике.
— Да!
— И… — Она подбирала слова. — И виной тому — я?
— Да, вы!
— Это интригует… Надо объясниться. Подождите меня. Я отпрошусь.
За дверью она пробыла не более минуты. Успела набросить шубку, волосы — как шапка, прикрытия не требовали. Двери лифта бесшумно закрылись, в кабине они смотрели в разные стороны, ни словом не обменявшись. Быстро вышли на воздух, под снег, на чернеющую тропку, ведущую к улице, к дому.
— Общежитие аспирантов, — пояснила она. — Еще не выгнали. Обещают квартиру.
Он остановился.
— А как отнесется в моему визиту ваш супруг?
Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— Эх вы, знаток женщин! Я-то думала… Мужа у меня никогда не было. И, видимо, не будет. Кому я нужна — такая умная.
— А тогда, в Севастополе…
— Пора бы догадаться… Цену себе набивала. Защищалась. Вы же на меня накинулись: «Ядрена вошь! Как жарко солнце шпарит…»
Пошли дальше. Сонная вахтерша протянула ключ. Пятый этаж, однокомнатная квартирка. Крохотная кухонька, зашипела газовая конфорка.
— Раздевайтесь. Чаем угощу. Так что произошло?
Он рассказал.
Она задумалась. Она долго думала.
— И был сделан вывод: опоздай вы на свидание, задержись на эсминце минут эдак десять — и ящик со снарядами не рассыпался бы. Так?
— Да, так, — с готовностью подтвердил он. — Между офицером и техникой — какая-то немыслимая связь. И в приказе по флоту сказано: «Командир боевой части капитан-лейтенант Кунин должных мер по обеспечению безопасности не предпринял и, более того, за пятнадцать минут до окончания выгрузки корабль покинул, по поводу чего никаких объяснений не дал. Приказываю…» И так далее.
