Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— Это так, — согласился Олег. — Надев эту форму, вы стали моим врагом, хотя бы и казались мне лично симпатичным существом. Не будь войны, которую затеял с нами фюрер, мы бы встретились на философском симпозиуме в Йенском университете, где преподавал великий Гегель. Я ведь и немецкий язык выучил, чтобы читать Канта, Шеллинга, Фихте в оригинале.
— И Маркса, — с усмешкой добавил Руди.
— И его тоже, — спокойно согласился старший лейтенант, — Но вместо симпозиума мы встретились вот так… И поверьте, Рудольф Пикерт, я искренне сожалею об этом.
— Мне еще в большей степени по душе предложенная вами альтернатива, — кивнул тот. — Симпозиум по философским проблемам бытия… Моей судьбе не позавидуешь, но и вы обречены, господин офицер.
— Меня зовут Олег, — просто сказал Кружилин.
Удивительное дело, но старший лейтенант не испытывал сейчас привычной вражды к этому немцу. Была глухая и всеобъемлющая, космическая досада на бессмысленность того, что происходило вокруг.
— Так звали одного из ваших первых князей, — отозвался Руди, и Кружилин поймал себя на крамольной мысли о том, что этот бывший студент нравится ему.
«Но я обязан убить тебя сегодня, — с горечью подумал он. — Хотя ты и пленный, которых по всем конвенциям надо оставлять в живых».
— Последняя чашка кофе в жизни, — усмехнулся Пикерт, когда Олег, приняв из рук Степана крышку от немецкого котелка, протянул ее пленнику-гостю. — Спасибо.
— На здоровье, — все еще насилуя себя, ответил Кружилин.
— Совсем как в средневековые времена, — продолжал Пикерт, отхлебнув глоток кофе. — Приговоренного к смертной казни угощают изысканным обедом… Что ж, я обойдусь и чашкой кофе: на тот свет надо отправляться налегке.
«В стойкости духа ему не откажешь, — подумал Олег. — Сюда бы ребят из седьмого отдела, утверждающих, что солдаты Гитлера слюнтяи и трусы… Не так-то это просто».
— Что ж, моей личной вины в том, что сейчас происходит между нами, нет никакой. Германии, ее народу следовало прибавить к слову «фюрер» три буквы… И судьба страны будет решена.
— Какие же это буквы?
— Ver, — сказал Кружилин.
— Verfьhrer, — задумчиво проговорил Пикерт. — Совратитель … В этой игре слов есть нечто, но у меня нет уже времени на лингвистические экзерсисы. Я готов на тот свет, мой русский коллега.
Ефрейтор Рудольф Пикерт осторожно отставил опорожненную крышку от котелка и медленно поднялся, придерживая брюки левой рукой.
«Позвать Степана и… Сам, видимо, не смогу, — лихорадочно думал Олег. — Черт бы меня побрал! Зачем затеял разговор по душам, предложил кофе… „Обед перед казнью“. Интеллигентские выкрутасы! Ведь это враг… Кто не с нами… Если враг не сдается… Но ведь он-то как раз и сдался! Но куда я с ним денусь, если сам обложен со всех сторон?»
— Моя идеология не позволяет мне отпустить вас, Рудольф, под честное слово, — с трудом заговорил Кружилин. — Сейчас иное время, и вы обязаны понять…
— К сожалению, и меня не поймет мой фюрер, если поклянусь вам никогда не поднимать оружия на русских, — улыбнулся Пикерт. — В плохое время мы живем, Олег, если наши идеологии исключают понятие честное слово.
Кружилин молчал. Он просто не знал, как поспособнее убить этого немца, но мысль о том, что может существовать другой расклад, в голову ему не приходила.
— Разрешите последнюю просьбу, — обратился Руди. — Кажется, я нашел выход. И для вас, и для меня… Верните мне ремень для брюк.
Не поняв, зачем он Пикерту, Олег протянул ему ремешок.
Саксонец, продолжая поддерживать брюки левой рукой, правой поставил к стволу дерева ящик из-под мин, встал на него и ловко приладил ремень к сосновому суку. Затем просунул голову в петлю.
— Если загробный мир существует, — сказал он ошеломленному Олегу, — там и доспорим… Прощайте!
Пикерт решительно шагнул вперед, и молодая сосна вздрогнула под тяжестью его тела. Левая рука, державшая брюки, рефлекторно метнулась к горлу, словно желая сдернуть петлю, но петля уже перехватила дыхание, и Рудольф умер, качаясь, с бесстыдно упавшими на сапоги штанами.
Кружилин отвернулся.
«Ну что ж, — подумал он, — спасибо, коллега… Ты снял с души моей грех убийства безоружного человека. И доказал силу немецкого духа. Как же все-таки смогли вас совратить? Кому было нужно столкнуть немцев и русских лбами? Трудно нам придется ломать этих людей… Зачем мне смерть такою вот? Ведь он вовсе не фанатичный нацист. В другое время мы могли бы и подружиться».
Из кустов вынырнул Чекин. Степан изумленно глянул на висевшего немца, потом испуганно посмотрел на командира роты.
— Нет, — покачал головой Кружилин. — Это он сподобился сам… Так ему захотелось. Вот и нам развязал руки. И повесился-то на сосне … Философ был у них такой — Фихте. Да… Сними его с кем-нибудь, один не сумеешь, тяжелый. И похороните как человека. Это все, что я могу для него сделать. Половинку смертного жетона положи с ним в могилу, а вторую отдай мне, Степан. Кто знает, может быть, еще и попаду когда-нибудь в Йену.
Степан позвал Пашу Хрестенкова, и вдвоем, обрезав брючный ремень, они сняли ефрейтора с сосны.
— Место здесь песчаное, сухое, — тихо проговорил Кружилин. — Пусть останется лежать в русской земле. До скончания века!
Латинские слова в устах Олега прозвучали заупокойной молитвой.
Маршала Тимошенко срочно вызвали в Ставку. Начальник Генштаба Василевский сообщил, что Верховный хотел лично расспросить Семена Константиновича о существе происходящих на юге военных событий. Но в последние два дня товарищ Сталин занят составлением важного документа, и тому придется подождать. О приезде Тимошенко Верховному доложили, вождь в любой момент может спросить, где находится маршал.
— И где же прикажете мне находиться, Александр Михайлович? — спросил Тимошенко, усмехаясь и потирая бритый затылок, половина его загорела до коричнево-кирпичного цвета и была совсем светлой там, где голову прикрывала фуражка.
— А хоть здесь, у меня в кабинете, — радушно предложил Василевский. — Но лучше вам побыть в приемной у самого, чтобы в любой момент оказаться под рукой-Тимошенко вздохнул.
«Вот именно, — подумал он. — Не в бровь, а в глаз сказано… Под рукой. Все мы, как один, ходим под его рукой…»
— У самого, так у самого, — с наигранной бодростью, хотя было ему вовсе невесело, сказал Семен Константинович и отправился в так хорошо знакомую ему приемную кремлевского кабинета вождя.
Отношения между Сталиным и маршалом складывались своеобразно Тимошенко всегда помнил ту сцену в царицынском штабе, когда он так невзначай испугал Сталина, но сам вождь никогда об этом маршалу не напоминал. Семен Константинович по некоей счастливой случайности, природы которой не ведал, не попал в проскрибционные списки ни Ежова, ни Берии. А после того, как в финской кампании опростоволосился на посту наркома обороны Ворошилов, даже принял его до крайней степени запущенные дела. Лихорадочные попытки Тимошенко исправить положение за отведенный ему судьбою год с небольшим, сначала с начальником Генштаба Мерецковым, потом со сменившим его Жуковым, дали кое-какие результаты. Но до тех пор, пока не грянула война, маршалу Тимошенко так и не удалось доказать Сталину ее приближающуюся неизбежность. Последняя попытка его и Жукова обратить внимание Политбюро и вождя на военные приготовления Гитлера, предпринятая 6 июня прошлого года, закончилась скандалом. У изруганного Сталиным начальника Генштаба случился нервный приступ, и Жукова под руки увели из зала. Сам вождь, вдруг разъярясь до крика, чего с ним почти никогда не бывало, уходя с заседания Политбюро, остановился в дверях и сказал, глядя на Тимошенко: «Если хоть что-то предпримете на западной границе, с вас головы полетят!»
Когда война с Германией стала реальностью, Тимошенко обреченно ждал, что именно его обвинит Сталин в неудачах Красной Армии, вызванных, как вождь сам заявил об этом 3 июля, неожиданностью нападения. Но пока все обходилось.
