Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
Наконец всем обитателям хутора стало казаться, что никто к ним и не приходил вовсе и ничто не нарушало годами устоявшегося унылого уклада жизни.
И вот однажды маленькая батрачка Оняле, протопав по крыльцу, с разбегу влетела в кухню и встала как вкопанная, всем своим видом — широко раскрытыми испуганными глазами, крепко, в ниточку, сжатым ртом и загадочным молчанием — показывая, что ее надо поскорее о чем-то спросить.
— Ну, что с тобой стряслось? — спросила Юлия.
Девочка крепче стиснула губы и еще больше выпучила глаза.
Только когда Юлия, слегка встряхнув ее за плечи, раздраженно осведомилась, не откусила ли она себе язык, Оняле решила, что ей удалось вызвать подобающий интерес, и прошипела на всю кухню:
— Иду-ут!.. Которые приходили!.. И с ними еще идет! И лошадь!.. — После чего, дав волю распиравшему ее возбуждению, помчалась обратно во двор.
Юлия посмотрела в окно и увидела Дорогина и Матаса, которые шли через двор, к крыльцу, оживленно разговаривая.
— Юстас! Юстас! — крикнула Юлия. — Явились твои гости! Ну, что я говорила? Ядвига, скорее возьми приличное платье и беги переодеваться ко мне в комнату…
Затем она поспешно накинула на голову платок, подбежала к двери и, неторопливо приотворив ее, с видом равнодушного удивления произнесла:
— A-а, вот это кто?.. То-то я слышу, гуси разгоготались… Заходите, пожалуйста.
Дорогин и Матас, усталые и небритые, в сапогах, испачканных болотной грязью, подошли к крыльцу и поздоровались.
— Просим прощения, — сказал Матас, — что мы в таком виде. Двое суток по болоту колесили.
— Ничего, это бывает, — холодно сказала Юлия. — Вот тут вы можете вытереть ноги.
Дорогин и Матас по очереди почистили сапоги сперва о железный скребок, вбитый в нижнюю ступеньку, потом о половичок, но так как старуха, не двигаясь с места, продолжала стоять, загораживая дверь, они, переглянувшись, принялись снова скрести уже чистые подошвы.
Только убедившись, что Ядвига с платьем в руках сбежала вниз по лестнице и успела юркнуть в дверь, Юлия посторонилась, приглашая посетителей войти.
Внимательно проследив глазами, как они поднялись по лестнице и, постучавшись, вошли в комнату профессора, Юлия пошла поторопить Ядвигу, которая, по ее плану, должна была, переодевшись, идти к гостям, поглядеть, что там происходит, и послушать, к чему клонится разговор.
Перед Степаном, дожидавшимся на дороге, ворота хутора растворились точно сами собой. Он въехал на тележке во двор, разнуздал лошадь и осмотрелся по сторонам. Два любопытных детских глаза исподтишка выглядывали из-за края колодца, наблюдая за каждым его движением. Степану стало смешно. Он тоже присел и, испуганно округлив глаза, выглянул из-за другого края колодезного сруба.
Девочка, прятавшаяся за колодцем, сначала удивилась, потом растерялась и смутилась, но, увидев, как здоровенный чужой дядька вдруг прыснул от смеха и выпрямился во весь рост, она, неуверенно улыбаясь, поднялась из-за своего укрытия.
С ней никто никогда не играл, она была серьезная, работящая батрачка. Что же это за странный дядька?
— Хозяйка, — весело сказал Степан, — чем у вас тут коней поят?
Девочка не поняла по-русски, но слушала внимательно, приоткрыв рот.
Мешая русские и литовские слова и сопровождая их жестами, Степан стал объяснять, что лошадь хочет пить.
Наконец Оняле кивнула три раза подряд, показывая, что поняла.
— Ну что тут у вас есть? Пиво есть? — деловито осведомился Степан.
Девочка по привычке плотно стиснула губы, так что образовались две тугие складки вокруг рта, и, догадываясь, хотя и боясь еще ошибиться, что этот русский дядька с ней шутит, нерешительно показала на колодец:
— Вон там… пиво!
— Пиво? Давай его сюда!
Степан вытащил из колодца и опрокинул в желоб полное ведро воды. Когда лошадь потянулась пить, Оняле вдруг захохотала, дергая Степана за рукав, чтобы он посмотрел, как лошадь пьет пиво. Болтая быстро-быстро на родном языке, захлебываясь от смеха, она принялась рассказывать, как лошадь напьется пьяная и пойдет плясать. И даже показала, как именно подвыпившая лошадь должна хлопать копытами в ладоши и пританцовывать.
Потом они поставили лошадь под навес и задали ей корму. С хохотом, поливая друг другу на руки и обливаясь, вместе помылись у колодца и отправились к дому.
Девочка тащила Степана за руку, заглядывая ему в лицо, и болтала без умолку, а тот, мало чего разбирая, улыбался и подмигивал. К величайшему изумлению старухи, Оняле так и вошла в кухню, по-детски держась за руку незнакомого взрослого русского, морща нос и смеясь, точно маленькая беззаботная девочка, а не взрослая, самостоятельная работница — батрачка с Гусиного хутора…
Сверху спустилась Ядвига. Юлия схватила ее за руку и втащила к себе в комнату.
— Ну, что? Что они там делают? — жадно спросила она, плотно прикрыв за собой дверь.
— Ползают на коленях.
— На коленях? По полу?
— Да. Они весь пол застелили его чертежами и теперь ползают и водят пальцами по бумаге.
— И он прямо так им все показывает? — тревожно нахмурилась Юлия. — А как он с ними держится?
— Он? Он как маленький. Знаешь, он сейчас точно мальчик, которого попросили показать игрушки, и тот рад-радехонек, тащит и выкладывает все, что есть. Он выглядит очень счастливым, мама. — Ядвига попробовала тихонько всхлипнуть, но Юлия властно прикрикнула:
— Еще чего? Держи себя в руках. Тут нужен соколиный глаз, чтобы приглядывать, а не то что нюни распускать. Беги в погреб, я знаю, что делать…
Наступил вечер, над хутором все ярче разгорались звезды в чистом небе. В доме зажгли лампы. Оняле дали поужинать и отправили спать. Она сидела на своей постели за печкой, поджав ноги, навострив уши, чутко прислушиваясь ко всему происходящему в доме и принюхиваясь к запаху гуся, который жарился на плите.
Юлия в последний раз потыкала вилкой гуся, вытерла руки, сняла и повесила передник на гвоздь и стала подниматься по лестнице.
Наверху она громко постучала в дверь и сейчас же вошла.
При ее появлении профессор оборвал разговор на полуслове и едва поборол желание как следует протереть себе глаза.
Прямая и пасмурная, как всегда, Юлия стояла в дверях в своем лучшем шерстяном платье и с заветной брошью — зеленый стеклянный паук в серебряной паутине — на груди.
— Прошу, пожалуйста, гостей к столу, — сдержанно проговорила она по-литовски.
Через минуту, когда профессор последним входил в столовую, вежливо подталкивая перед собой Матаса, он, глянув на накрытый стол, изумился еще больше, чем парадному пауку, появившемуся на свет божий в будний день.
Две пузатые бутылки с домашними наливками и громадный гусь стояли среди тарелок с грибками, капустой и печеньем…
— Заждался нас? — сочувственно спросил Дорогин, когда Степан в сопровождении Ядвиги вошел в столовую. — Ну ладно, не горюй. Поскучал, зато теперь гусь — вот он!
— Да нет, мы там с одной барышней занимались. Батрачка вроде.
— Нет, — сказала Ядвига. — Это так, сиротка. Просто пришлось ее взять. Правда, она помогает. Старательная…
Все разместились на указанных хозяйкой местах, отчасти скованные сумрачным видом старухи, которая, держась необыкновенно прямо и зорко приглядывая за всем происходящим, возвышалась над столом, точно сторожевая вышка. Она сидела, почти не раскрывая рта, так как по некоторым весьма тонким соображениям предпочитала не показывать, что понимает по-русски.
Выпив вместе со всеми из своей толстой на вид, но очень невместительной рюмки, в то время как гостям были поставлены стаканчики тонкого стекла (что было также одной из заранее продуманных хитростей), Юлия сочла момент подходящим и, придвинувшись поближе к Матасу, рассказала ему всю историю с процентами по закладной, которые у нее не хотят принимать.
— Два раза запрягала лошадь, ездила в город и никак не добьюсь, чтобы взяли у меня эти окаянные проценты. Непорядок сделали!
Матас оторвался от гуся и терпеливо объяснил, что по закладным теперь платить вообще больше не придется. Никто не отберет у нее дома за долги. Разве это плохо?
