Небо в огне - Тихомолов Борис (книги онлайн полные .TXT) 📗
Разумеется, с разрешения врача мы выпили по стаканчику красненького за мой день рождения и еще по стаканчику за вторичное рождение каждого из нас. И Заяц поклялся тогда, что «добудет» этого аса. Но мы его клятву на веру не взяли, потому что спьяну-то бедный зайчик чего не наговорит!
А фашистские ночные истребители досаждали нам здорово. Каждую ночь вылетали они на охоту за нашими бомбардировщиками. Где мы ходим, они знали. И вот займут позицию над нашей территорией, как раз по трассе, и кружатся в воздухе - нас поджидают.
А мы летим один за одним и, чтобы наши зенитчики в нас не стреляли, время от времени условленного цвета ракеты пускаем. Дескать, смотрите, братки, не стреляйте, я свой. И так как мы ходили на цель большой группой, то вплоть до самого аэродрома в воздухе светились ракеты: то один пальнет, то другой. Немецким летчикам не стоило никакого труда обнаружить нас. Подкрадется он снизу, сбоку, чтобы стрелок хвостовой не увидел, и - в упор из пушек…
Тогда мы перестали бросать опознавательные ракеты, но фашистские асы и тут применились: стали искать нас по пламени, что вылетало из наших выхлопных труб.
Надели мы на выхлопные патрубки специальные пламегасители и, чтобы фриц не смог подойти снизу, стали возвращаться домой бреющим полетом. Летать низко над землей и днем-то опасно, а ночью и того хуже. Были и такие случаи, когда самолеты цеплялись винтами за макушки деревьев и падали.
Трудно стало фашистам разыскивать нас по маршруту, и они повадились ходить к нам на аэродром.
Это только на первый взгляд кажется, что такие полеты рискованны. А на самом-то деле риску у них не было почти никакого. Ночь. Темно. Над аэродромом гул от нескольких десятков самолетов, теснота. Чтобы не столкнуться друг с другом, мы включали бортовые огни. Немецкие же истребители не включали. И получалось, что они нас видят, а мы их нет. Если и мелькнет силуэт двухкилевого самолета без огней, стрелять в него опасно: а ну как свой. У нас тоже были двухкилевые самолеты. Кто возьмет на себя такой грех - сбить, может быть, своего же друга?!
А фашист нас бил. В упор, почти без промаха. И так уж лам хотелось подловить хоть одного.
Однажды, после того как нас чуть не зажгли на посадке, назначил меня командир полка дежурить по старту.
Проводили мы полк на боевое задание, выключили огни и, чтобы не скучно было, собрались всей командой возле счетверенного зенитного пулемета. Сидим, разговариваем. Тихо. Темно. Только цигарки светятся. И уж переговорили все, все пересказали. И уж сон начал веки смеживать, как вдруг вдали послышался рокот моторов. Я поглядел на часы; может, наши возвращаются? Нет, вроде бы рановато.
- Идет!-сказал пулеметчик.
- Кто идет? -спросил я.
- Фриц.
- Откуда вы знаете?
- Духом чую.
Я только кашлянул с досады. «Духом». Этого мало, чтобы открыть огонь. Мало и неубедительно. Однако меры предосторожности принял.
- Старт не включать! Все по местам! Рассредоточиться. Без моей команды не стрелять!
Самолет приближается, держит курс прямо к летному полю. Прислушиваемся к звуку моторов. Вроде наш, а вроде и не наш.
- Ишь ты!-ворчит пулеметчик.- Идет как домой.- И приготовился к стрельбе.
А я почему-то вспомнил, как встретил неделю назад на одном из аэродромов Героя Советского Союза Александра Молодчего и как он на прощание сказал: «Как-нибудь, возвращаясь с задания, залечу к вам в гости. Примете?»
Еще бы не принять такого героя! А ведь он летает на двухкилевом самолете.
Моторы гудят. Все ближе и ближе. Ждем. Подлетает. Становится в круг. Снижается. И вот уже летит низко-низко, прямо на нас. Кто он? Может, это летчик из соседнего полка и ему нужно срочно сесть. А, может, это Молодчий? Ну нет, старт я включать не буду. Не имею права. Здесь люди, и я за них в ответе.
Нам уже виден расплывчатый силуэт.
- Двухкилевой?-спрашивает кто-то.
- Кажется, да.
- Фриц?
- Черт его знает…
Пулеметчик, привстав на цыпочки, ведет всеми четырьмя стволами навстречу движущемуся пятну. Стоит только нажать на спусковой крючок, и огненный ливень превратит самолет в груду металла.
Кто он - друг «ли враг?
Я почти уверен, что это враг. Что это тот самый обнаглевший фашист, который стрелял тогда в нас. Так сбить его, гада!
Я уже готов дать команду. Уже вот-вот сорвется с моих губ короткое слово: «Огонь!» Но я не решаюсь. Нет, не могу. А вдруг это наш?!
Обдав землю горячим своим дыханием, самолет пролетел над нашими головами, оставив нас гадать, кто же все-таки это был: друг или враг?
Три боевых вылета за ночь - это„ конечно, много. Последний полет мы завершали, находясь уже в каком-то полубессознательном состоянии. Казалось, самолетом управляет кто-то другой. Кто-то крутит штурвал, выпускает шасси, сбавляет обороты моторам. И, как назло, на этот раз над аэродромом скопилась куча самолетов. Всякий, норовя скорее сесть, лезет напропалую, пересекает курс, нарушает очередь. Только огоньки, мелькают на крыльях и на хвосте: то справа, то слева.
Я тоже плюнул на вежливость и, не вставая в круг, сделал крутой разворот над самым стартом. Оттеснил кого-то, бесцеремонно занял его место на последней расчетной прямой. Летчик, испугавшись внезапно появившегося перед ним самолета, метнулся в сторону. В ту же секунду я успел заметить длинную пулеметную очередь, идущую откуда-то снизу, сбоку и явно предназначенную тому, кого я оттеснил. И трасса досталась нам.
Я слышал, как вскрикнул радист и тут же в ответ затрещал наш пулемет. И туда, в темноту, откуда только что стрелял невидимый враг, полилась нескончаемая огненная линия.
Конечно, мне уже было не до посадки. Я выключил свет и ушел на второй круг, недоуменно слушая, как стрекочет без умолку наш пулемет. В наступившей внезапно тишине - видно, кончилась лента - я услышал, к своей радости, звучные проклятия радиста:
- Г-гад! П-паразит! Ж-жаба! Прострелил плечо. У-у-у! Я снимал парашют, а он!
Когда мы сели, то увидели: на земле, возле самого «Т», лежит на брюхе «фокке-вульф» и тут же, окруженные нашими офицерами, стоят, понурив головы, три фашистских летчика.
- Ну вот, - подавляя стон, проворчал сквозь зубы радист. -Сказано - сделано. Заяц трепаться не любит.
И получил наш радист нежданно-негаданно за сбитого фрица орден Красной Звезды. Плечо его, пробитое пулей, быстро зажило, и вот он лежит с нами в густой траве под крылом самолета и нет-нет да покосится на свою грудь, словно невзначай раздвинет ворот комбинезона.
Штурман сказал, подмигнув:
- Знаешь что, командир. Как-то неловко получается, что экипаж начинают награждать с хвоста. Теперь я тоже, слово даю, отличусь как-нибудь. Ну, прямо хоть в этом вот полете. И тоже, как Заяц, отхвачу себе орденок. Тогда, братцы мои, ко мне не только на козе - на таракане не подъедешь.
Радист, спрятав в глазах смешинку, приподнялся на локте:
- Это вы на что намекаете, товарищ гвардии капитан? Разве я уж так заважничал?
- А как же! Вчера говорю: «Заяц, дай-ка мне хоть клочочек твоей шерстки - лысину прикрыть». А ты что ответил? Самому, дескать, надо. И не дал. Нехорошо так, Заяц, не по-товарищески.
Заяц провел пятерней по своей густой шевелюре. - Ладно, товарищ гвардии капитан, отличайтесь. Мешать не будем. А что касается волос, то у меня есть волшебная расческа. Хотите, подарю?
- Не надо, - буркнул штурман. - У меня своя есть.
И действительно: вынул из кармана гимнастерки расчешу, подул на нее, делая вид, что очищает с зубьев прилипший волос, и принялся с серьезным видом скоблить себя по голой макушке.
Я смотрю в небо, разрисованное тонкой кисеей перистых облаков. Там, на большой высоте, где движение масс воздуха постоянно в своем направлении, дуют сейчас с запада на восток сильные ветры. А нам лететь на запад. Значит, при полете до цели не нужно торопиться набирать высоту. А вот зато оттуда…
В аэрофлоте при полетах с запада на восток я всегда использовал эти воздушные течения как попутную силу. И тащило меня тогда с удвоенной скоростью. Инженер, проверяя после полета баки с горючим, бывало, разводил руками: «Да ты что - заправляешься, что ли, где-то по дороге?»
