Красная улица (Повесть) - Кава Виктор Иванович (первая книга .txt) 📗
— Может, и не спал. Но ведь устал… А я… ну что я сделала, Павел, для подполья?.. Только числюсь…
Павел Осипович резко повернулся к ней:
— А Аленка? Голодать будет? Только полдня нужно добираться в одну сторону.
Вера Александровна поглядела на закутанную малышку, коснулась губами ее щечек.
— А мы вдвоем. Правда, Аленка? По дороге и пообедаем и поужинаем…
Павел Осипович вышел из хаты. Вернулся он не скоро. И увидел, что Вера Александровна и Спиридон о чем-то деловито разговаривают.
— Ну, успокоился? — слегка улыбнулась Вера Александровна. — Вот и хорошо. А мы тут со Спиридоном соображаем, как нам получше пробраться. Пусть будет по-твоему — тронемся втроем. — Ну не сердись же, сам знаешь, что так задание будет выполнить легче. Никто не привяжется к матери с маленьким ребенком…
— Тебя не переубедишь, — устало махнул рукой Павел Осипович. — Да еще Спиридона в помощь взяла… Только пешком я вас не пущу, поедете на подводе и как семья без отца.
И они поехали в Затурцы, где их ждала связная. А оттуда тронулись в Шурин.
Ночью прошел густой дождь, и в колеях еще стояла вода. Повсюду мерцала роса, все было чистое, умытое, торжественное, как бывает только весной после дождя. В такой день хочешь не хочешь, а прояснится лицо человека, мягкая задумчивость украсит его — от искристых капель, от шороха чистой, сверкающей зелени, от пряных запахов, идущих из земли, от неба, от солнца.
Вера Александровна, укачав малышку и уложив ее на перинку, придвинулась к девушке:
— Как тебя звать?
— Зовите Фиалкой…
Вера Александровна покачала головой, сказала рассудительно:
— А если попадутся навстречу немцы или полицаи, так как мне тебя — Фиалкой называть?
Связная коротко взглянула на нее, потерла пальцами лоб. Видно, не ожидала такого простого и вместе с тем неожиданного вопроса.
Вера Александровна едва заметно улыбнулась краешком рта.
— Значит, как тебя звать?.. Любой?.. Хорошее имя… Ты, Люба, моя сестра. Мы везем в Шурин ребенка. Нам сказали, что там есть гадалка, которая выгоняет перепуг…
— А где у нее, — Спиридон кивнул на связную, — бумаги? Может, лучше перепрятать?
Девушка пощупала себя за волосы.
— Не дам, — решительно сказала она, — они у меня надежно спрятаны…
Вера Александровна улыбнулась открыто, ласково. И этим обезоружила девушку.
— А что, они тщательно обыскивают? — нерешительно спросила она.
— Бывает. Подозрительными, недоверчивыми стали, — сказал Спиридон. — Вот мне недавно и в ботинки заглядывали, даже подошвы оторвали… Но все равно не нашли донесение — я его в козырек фуражки зашил.
— А куда же перепрятать?..
Все трое стали оглядывать телегу.
Первым отозвался Спиридон:
— А если в перинку под Аленку? Пуха там много. Вряд ли прощупают бумагу…
Немцы показались неожиданно.
Их было трое. Стояли и ждали подводу. Спиридон посмотрел на связную — изо всей силы старается скрыть дрожь…
Они остановили подводу, окружили. Пожилой немец с хмурым лицом, покрытым глубокими морщинами, в которых кустилась черная щетина, спросил:
— Кто, куда, зачем?
Вера Александровна показала на малышку:
— Кинд, кранк… к гадалке… ангст… [4]
Немец поглядел на Аленку. А она вдруг открыла свой беззубый рот и… улыбнулась… Вера Александровна побледнела. Чего доброго, не поверит, что больная. Но с немцем произошла удивительная перемена — его лицо стало добрее, погрустнело.
— О, о, война делайт дети страх… Такой мал, а уже страх…
Все же они поковырялись в сене на телеге, придирчиво всех обыскали. Пожилой немец извинительно развел руками:
— Служба…
В Киселине, что по пути в Шурин, была конспиративная квартира. Там путников ждал короткий отдых.
Как и было условлено, у ворот стоял мужичонка — маленький, кривоногий, один глаз его все время моргал. Он выслушал, моргая, просьбу пустить с ребенком (сказано это было громко, чтобы слышали соседи), моргая, почесал затылок и открыл ворота. С его лица не сходило туповато-глуповатое выражение, подчеркнутое бесконечным подмигиваньем.
Как только вошли в хату, лицо хозяина тут же преобразилось. Только глаз по-прежнему часто моргал — следствие контузии в первую империалистическую.
— Плохи наши дела, — сказал он, обращаясь к гостям, — ох, плохи. Мост у нас один через Стоход. Всех, кто приблизится к нему, немцы чуть ли не догола раздевают. Недавно поймали двух партизан… До сих пор висят посреди села…
Связная съежилась, будто продрогла. Вере Александровне тоже сделалось не по себе, она прижала к себе Аленку.
В хате стало тихо, как на поминках.
— Может, брод есть, так переедем? — не совсем уверенно спросила Вера Александровна.
Хозяин покачал головой:
— Летом будет брод…
— А если переплыть? — подал мысль Спиридон. — Какая там ширина? Шагов сорок — не больше… Мы с Любой переплывем, а Вера Александровна вернется…
Со двора послышался визг поросенка. Хозяин посмотрел в окно:
— Вот паршивцы, из сарая выскочили. Свинья опоросилась, на мою голову!
И поковылял из хаты.
Спиридон стал смотреть в окно. По двору вприпрыжку носились два поросенка. В поисках поживы они ковыряли мордашками спорыш. Еще два поросенка застряли в щели под дверью сарая.
Поросенок… А что, если?..
Они думали, что часовые после недавнего события будут особенно тщательно охранять мост. А увидели довольно неожиданную картину. Один немец, толстый, обросший медно-рыжими волосами, стоял в одних трусах, нагнувшись, у края моста, а второй, обнажившись до пояса, поливал его из ведра. Автоматы их висели на перилах моста…
Люба приободрилась, тихо сказала:
— Может, без поросенка пропустят? Видите, какие… веселые?
Спиридон покачал головой:
— Веселые… Эти «веселые» вчера двух партизан повесили.
Часовые так увлеклись купанием, что заметили подводу, лишь когда лошадь уже взошла на мост.
Спиридон больно дернул поросенка за хвост и выпустил. Поросенок поднял визг — хоть уши затыкай. И побежал вдоль речки.
Это было так неожиданно для немцев, что они замерли с протянутыми к автоматам руками.
Еще мгновение — и, громко захохотав, они побежали за поросенком. Спиридон тоже соскочил с телеги и помчался за ними. А Вера Александровна стеганула кнутом лошадь.
Поросенок бежал зигзагами, и немцы раза два шлепнулись в жалящую осоку. Это еще больше распалило их.
Наконец, у самой воды, в камыше, рыжий схватил поросенка за ноги.
— Шпек, шпек! [5] — С видом победителя поднял он поросенка над головой.
Спиридон подбежал к немцу:
— Спасибо, дяденька, что поймали! Большое вам спасибо! А то отец голову бы мне оторвал за этого заморыша…
И протянул руку к поросенку, покосившись на мост. Там было пусто, только автоматы чернели на перилах.
Рыжий обиженно заморгал глазами. И вдруг, больно ударив Спиридона по руке, загорланил:
— Век!
Спиридона точно ветром сдуло. Бежал, пока не догнал подводу.
Вера Александровна и Люба, увидев его, облегченно вздохнули.
— А мы чего только не передумали, — сказала Вера Александровна.
— Ну что вы, — Спиридон небрежно махнул рукой, — все нормально. Вот только поросенка жалко.
И он дернул вожжи.
— Но, Рябая, нам еще далеко ехать.
«ЗДРАВСТВУЙТЕ, ГОСПОДА ПОЛИЦАИ!»
Спиридон лег на дно телеги, устланное мягкой, сочной травой для лошади, и загляделся в небо.
Оно было по-августовскому светло-голубое. Высоко стояли сотканные из белых легких волокон тучки-марли. А под ними медленно кружили два аиста.
Один аист стал снижаться, будто к чему-то приглядывается. Уж не Юстю ли увидел? Екнуло сердце…
