Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Они шли размеренным быстрым шагом, шли молча к дальнему лесу. Переваливая высоту по дороге к перелескам, разведчики постояли, прислушиваясь к тарахтению самолетных моторов – над ними прошли легкие ночные бомбардировщики. Сутоцкий искоса посмотрел на Матюхина и спросил:
– А кто такой штурмбаннфюрер Кребс?
– Понятия не имею, – пожал плечами Андрей.
Ночной бой, пожалуй, не встревожил бы госпиталь, но в палате младших офицеров не спали, ворочались на соломенных матрасах, курили и шепотком болтали. Когда началась перестрелка – далекая, нестрашная, – вяло поговорили и о ней, но, когда сыграла «катюша», палата, встревожилась и загудела. Проснулся за перегородкой и Лебедев.
Ходячие по одному, по двое вышли во двор и долго рассматривали полыхающее сполохами небо, со знанием дела прикидывая, как разворачиваются события. На рассвете стали подходить машины и выгружать раненых. В этот армейский госпиталь легких не привозили…
Настроение в палатах упало, люди стали раздражительными и почувствовали себя обиженными. Первой, кто успокоил свои палаты, была старушка санитарка. Она побывала в приемном покое и узнала подробности минувшего боя.
– Всех дочиста перебили, – рассказывала она. – А уж вот теперь к соседям раненых фрицев повезли.
Это походило на правду – бой утих, далекая передовая молчала. Только высоко в небе проплывали самолеты-разведчики. Можно было отдыхать, но в привычном госпитальном настрое что-то сломалось…
На перевязке майор Лебедев попросил хирурга выписать его на долечивание в часть. Боль прошла, вернее, стала терпимой, а на перевязки он будет ездить. Майор ожидал, что хирург станет возражать, но тот согласился:
– Разумно. Смена обстановки тоже приносит пользу.
К полудню майор Лебедев оказался выписанным из госпиталя, так и не узнав, что, выполняя приказ командарма, сюда звонил полковник Петров и начальник госпиталя не без возражений согласился удовлетворить просьбу майора, «если таковая поступит».
Он не стал вызывать своей машины. Собрав немудреное имущество и затолкав его в полевую сумку, Лебедев вышел к контрольно-пропускному пункту и сел на попутку.
Дорога оказалась трудной. Его потряхивало и подбрасывало в кузове, рана стала ныть, и острее заболели позвонки. Он дотерпел до Радова, которое теперь оказалось в тылу, и сошел на окраине. Посидел на развалинах дома, покурил и, когда боль притихла, не спеша по теневой стороне пошел к штабу тыла.
За все время войны… да, пожалуй, даже раньше он ни разу не бывал в положении солдата в увольнении. Всегда на машине, всегда со спешным заданием. Он помнил пройденные города и села скорее по карте, чем по их облику. А сейчас, неторопливо шагая по тихим полуразрушенным улочкам районного городка, он невольно разглядывал все: и заросшие лебедой и лопухами пепелища – старые, сорок первого года, и свежие, еще пахнущие горечью пожарища. Видел остовы сожженных машин, привычно отмечая, что здесь поработала авиация, и, оглядевшись, привычно находил воронки от авиабомб.
Но он стал замечать и другое: аккуратненькие, свежепокрашенные домики, кое-где кокетливо и отталкивающе отделанные мертвенно-белыми, шелушащимися на августовском солнце березовыми стволами. Когда-то в них жили немцы, и они навели свой уют, создали свою экзотику «а-ля рюсс». И еще он увидел хорошо ухоженные большие огороды и сразу понял, что посажены они были задолго до их наступления, еще при немцах.
Выходило, что кому-то и здесь жилось не до предела плохо, ото кому-то делались послабления, а то и оказывалась помощь… Нет, конечно, он знал об этом не только из газет – разведчик же! – но видел такое, ощутил это страшное неравенство, кажется, впервые. Ведь не просто гак, а за что-то делались эти послабления. Их ведь нужно было заработать. А как?
Что ж, оккупация не только убивала, она еще и калечила души… И чем дольше думал об этом, чем больше примет тому находил, тем неприятнее становилось на душе. Он пошел к штабу тыла, чтобы от него уехать к армии. И тут встретил ту самую телефонистку Дусю, с которой была связана прошлая далекая разведка. Девушка обрадованно бросилась ему навстречу.
– А я ведь сегодня к вам собиралась, – сказала она слишком громко и весело, присаживаясь на краешек скамейки. И сейчас же, краснея, объяснила: – Меня наши девушки командировали.
– Что-нибудь срочное? – мрачнея, спросил Лебедев.
– А мы не знаем, может, это все ерунда, но только… Только после того… тех телефонных неприятностей мы все как-то по-новому смотрим. А тут еще беседы о бдительности. Женька… Это у нас тоже телефонистка, она читает много, говорит: «У нашей соседки – это сзади нашего двора, тынами сходятся, – почему-то всегда белье висит. Откуда у нее после оккупации столько белья?» И верно. На рассвете она всю веревку бельем увешивает. Днем снимет, а вечером опять вешает…
– Ну и что ж тут такого? – благодушно спросил Лебедев: сколько таких вот наивных сыщиков встречал он на своем веку!
– Вот и я так спросила. – Дуся оживилась. – А Женька ответила: «А ты заметила, что немецкие разведчики летают на рассвете и на закате?» Мы же посменно дежурим и, конечно, это знаем. По ихним самолетам можно проверять часы. А Нина у нас девушка решительная. Пошла к той бабке – а она оказалась не бабкой, а довольно интересной женщиной – и все высмотрела: мужиков у нее нет, только девочка, дочка, а белье-то мужское. Спят они с дочкой на одной кровати на домотканом, а простыни вывешивают фабричные.
– Так-так… следопыты, – еще усмехаясь, поощрил Лебедев, но внутренне он уже подобрался – в рассказе проглядывала опасная логика.
– Мы, конечно, задумались… И вот на беседе нам политрук Рассказал, как еще в первую мировую войну вот так, бельем, немецкие шпионы передавали сигналы. Но я сказала, что в наше время такой метод устарел – о нем же написано, все об этом знают. Что ж она, дура, что ли?
Пожалуй, Дуся мыслила правильно: старые разгаданные приемы разведчикам и в самом деле не подходят. Да и наивно все уж очень…
Майор поощрительно улыбнулся, с этой улыбкой к нему вернулись и уверенность в себе, и то легкое чувство превосходства, которое, как он считал, всегда должно присутствовать в отношениях с женщиной.
Она уловила это изменение его настроения и, покраснев, отвела взгляд.
– Вот… Словом, нашим мы не решались сообщать, чтобы над нами не посмеялись А потом узнали, что вот… вас ранило… И я… мы… Ну, – она окончательно смутилась. – Вот… А сегодня… сегодня… я дежурила с утра, прибежала Женька и сказала: «У нашей соседки красное белье». Я не поверила, передала ей дежурство, а сама сбегала посмотреть. Точно! На веревках – перины, подушки, платье и просто красная материя. А ведь, смотрите, вчера вечером к нам понаехали шоферы, ездовые все избы заняли, и сразу стало известно, что где-то поймали диверсантов. А ночью все слышали бой. Вот! А утром – красное белье. И заметьте, немецкие разведчики уже не только на рассвете прошли, а и с утра уже три штуки было… Девчонки и решили: «Иди, – говорят, – она чуть не сказала „к своему“, – тому майору и расскажи. Потому что, если мы своим расскажем, может, еще и на смех поднимут. А „«он должен знать“.
– Ну что ж… Спасибо, учтем.
Дуся ушла, Лебедев посмотрел ей вслед и вздохнул: после госпиталя он понял, что, кроме войны, есть еще и красивые девушки.
В дальний лес они вошли на рассвете. На опушке Матюхина окликнул Грудинин:
– Товарищ младший лейтенант, оглянитесь.
Матюхин оглянулся. Позади осталась дальняя луговина, незасеянное поле, перелесок. Все как обычно, все как на карте. Андрей пожал плечами, Сутоцкий подошел поближе, с острым интересом вглядываясь то в одного, то в другого.
– Ничего не заметили?
– Нет… как будто…
– Неужель не замечаете следов?
Никто следов не видел – трава и трава.
Грудинин смотрел на них как на неразумных – как же можно не видеть, когда все так ясно и понятно?
– Да вон же… Глядите. Стежка – она ж прямо в глаза бьет. Трава ж не весенняя, которую примнешь, она и поднимется. Дело же к осени. Ломкий бурьян, положил – уже не встанет. А мы вчетвером протопали. Умяли.
