Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович (электронная книга txt) 📗
Отошли от дороги по своей лыжне. Залегли в снег и начали обдумывать план предстоящей операции. Собственно, разрабатывал его Сергей, а Ванюша только кивал головой соглашаясь.
Начало темнеть. Сергей поднялся, пожал руку Ванюше и, пригибаясь, пошел в поле. В сумерках даже Ванюша потерял его из виду. Когда Сергей исчез, Ванюша, прихватив его лыжи, пошел к дороге, на то место, где встретили старика.
Сергей дошел до замерзшей речки, провалился по пояс в снег и пожалел, что не захватил лыжи. Но возвращаться за ними не было смысла. Быстро темнело. Сергей торопливо побрел к мосту. Местами снег был настолько глубок, что партизан зарывался, как крот.
Мост был низок и, залезая под него, Сергей несколько раз ударился головой о деревянные бревна. Под мостом он утоптал небольшую площадку, сел на корточки и весь превратился в слух.
Он не мог бы сказать, сколько просидел. Может, час, а может, и три. Стало холодно. Вызвездило. Вокруг луны засиял молочно-голубой обруч: к морозу. Порой на звезды и луну набегали тучки. Сергей был бы рад, если бы они луну закрыли вовсе. Луна и звезды сейчас были ни к чему.
Наконец в морозной тишине раздался скрип шагов и говор. Несколько человек шли со стороны села. Шли уверенно, не боясь шуметь. Слов Сергей не мог разобрать. Когда люди подошли ближе, Сергей понял, что они говорят на каком-то непонятном языке. «Лопочут по-своему, — вспомнил он слова старика. — Не выдал ли старик? Нет. Они бы не шумели так, если бы ожидали засады».
Шаги проскрипели над самой головой. Люди прошли через мост.
Сергей осторожно выглянул из-под моста и увидел троих в солдатских шинелях с поднятыми воротниками, повязанными у шеи шерстяными шарфами. У двоих автоматы болтались за плечами. У третьего, очевидно, висел на груди.
Сергей высунулся из-под моста и решительно крикнул:
— Хальт! Стой! Руки вверх! Вы окружены!
Солдаты растерянно остановились и затоптались на месте.
— Руки вверх! Стреляем!
— О-о-о! — завопил один из солдат, подымая руки. — Не надо стреляй! Не надо стреляй! Мы — мирни сольдат. Мы ист мобилизованний.
Все трое стояли, подняв руки.
— Бросай автоматы! — скомандовал Сергей.
Первым бросил автомат тот, кто кричал, потом и остальные последовали его примеру.
— Гранаты, пистолеты есть?
— О-о-о! Нэт, нэт! Только это!
— Смотри, — грозно сказал Сергей. — Если обманываешь — пристрелю.
— О-о-о, нэт, нэт.
— Пять шагов назад!
Солдаты, прижимаясь друг к другу и не сводя глаз с Сергея, попятились.
— А ну, повернись лицом к лесу!
— О-о-о! — простонал все тот же солдат.
— Повернись, а не то стреляем!
Солдаты съежились и повернулись, стараясь спрятаться друг за друга, чтобы первая пуля, если будут стрелять, досталась другому.
Сергей выскочил на дорогу, схватил автоматы. Два перебросил через плечо, а третий навел на солдат.
— А ну повернись ко мне!
Солдаты повернулись. Вышла из-за облака луна, и Сергей увидел лица пленных, бледно-голубые, искаженные смертельным страхом. Конечно, можно было бы дать по ним очередь и конец, но Сергей не выстрелил, чтобы не всполошить тех, что сидят в селе.
— Счастье ваше, что в такое время попались! В другой раз шкуру спущу — «мо-би-ли-зо-ван-ные»! Снимай шинели!
Солдаты торопливо стали разматывать шарфы…
Через минуту они стояли перед Сергеем в одних нижних рубахах.
— Скажите там вашим, чтобы в лес не совались! Это лес наш. Партизанский. Ясно? А ну в село — бе-го-ом! Арш!..
Солдаты побежали по дороге к селу, то и дело оглядываясь и ожидая пули в спину. Но Сергею было не до них. Он быстро обшарил гимнастерки, вытащил документы, бросил одежду под мост и заспешил к лесу.
Трое посиневших солдат прибежали в село и рассказали о том, что на них напал большой отряд партизан, вооруженных пулеметами.
И два взвода залегли на краю села, ожидая нападения.
А в теплой избе сидел старик, щурил глаза и время от времени довольно хлопал себя по коленям и улыбался беззубым ртом.
В санках, повстречавшихся Коле на шоссе, когда он возвращался с пустым бидоном и мешочком муки, лежали гитлеровцы, в которых стрелял из дробовика Ванюша.
Раненых привезли в Ивацевичи и положили в госпиталь. Один под утро умер от потери крови. Над вторым колдовал госпитальный хирург доктор Краммер, маленький человечек с дряблым отекшим лицом и ловкими костистыми пальцами.
Когда на операционный стол клали раненого, Краммер меньше всего думал о том, что перед ним страдающий человек и он, врач, должен облегчить его страдания. Перед ним был «клинический случай», обычный или необычный, интересный или неинтересный, и только.
Вот и сейчас Краммер осматривал лежащего на столе солдата и тихонько причмокивал губами, будто сосал леденец. Никто не понял бы, что означало это причмокивание — доволен хирург или негодует?
Только один человек понимал его — медсестра фрау Китцен, немолодая, сухая и высокая, с желтым, как лимон, лицом. Она много лет работала с Краммером, еще до войны, в Гамбурге. Если бы у кого из работников госпиталя спросили, какой голос у фрау Китцен, вряд ли кто-нибудь смог бы ответить. Никто не слышал его. Никто никогда с ней не разговаривал, даже начальник госпиталя. Одни считали ее ненормальной, другие просто побаивались. Но Краммер работал только с ней. Она понимала его без слов. Стоило хирургу протянуть руку, и пальцы его наталкивались как раз на тот инструмент, который ему был нужен.
Краммер причмокивал, осматривая раненого солдата, и фрау Китцен понимала: он чем-то удивлен.
А удивляться было чему: девять ранений в голову и грудь, нанесенных выстрелом из непонятного оружия странными осколками свинца. Выстрел был сделан почти в упор, на лице раненого следы порохового ожога. «Клинический случай» казался интересным, и Краммер принялся за работу.
А через несколько часов к дому, окруженному проволокой, подошел немецкий солдат. Он сказал часовому пароль, вошел за колючую ограду, пересек дворик и, тщательно отряхнув с сапог снег, скрылся за дверью.
Господин Эрих Вайнер принял солдата в кабинете.
Солдат стоял навытяжку перед письменным столом и, не мигая, смотрел на Вайнера, на его свежее выбритое лицо, на аккуратно стриженные усики, на тщательно причесанные светлые волосы. От Вайнера веяло тонким запахом хорошего одеколона. В душе солдата этот запах вызвал воспоминания о давно утраченном мире, покое. О мире, в котором тихая квартира пахла книгами, теплая вода в сияющей белизной ванне — хвоей, кухня наполнялась ароматом жареного рождественского гуся и тушеной капусты, улицы были пропитаны свежестью моря. Солдат подавил печальный вздох и всхлипнул. Вайнер удивленно взглянул на него:
— Что с вами, Отто?
— Все от этих проклятых морозов, господин Вайнер, — промямлил солдат. — Как тут живут люди?
— Славяне, скоты, вот и живут.
— Так точно, — сказал солдат.
Вайнер улыбнулся, на щеках его обозначились ямочки.
— Что нового, Отто? Вы пришли в неурочный час…
— У нас в госпитале появились пациенты с очень странными ранениями.
— Вот как? — Вайнер насторожился.
— Один умер от потери крови. Второго оперировал Краммер. Извлек восемь осколков из девяти. Свинец, знаете ли. Будто шрапнель. Стрелял партизан из неизвестного оружия. Солдат уверяет, что это новая ручная пушка.
Вайнер нахмурился:
— Чепуха!
— Вы просили докладывать обо всем…
— Правильно, Отто. Вы поступили правильно! Но разговоры о пушке — чепуха. Я сам поговорю с солдатом. Он что-нибудь перепутал от страха. Больше ничего?
— Ничего.
— А как фамилия солдата?
— Крашке.
— Хорошо. Я побеседую с ним. — Вайнер что-то записал в книжку, лежащую на столе, и снова улыбнулся. — Вы так на меня смотрите, Отто, будто я начал стареть.
