Малый заслон - Ананьев Анатолий Андреевич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
— Конечно, не каждого.
— Самое главное для разведчика — это надо уметь ходить бесшумно, мягко, как кошка, понимаешь, как кошка, пружинисто, и всегда быть начеку. И ещё: одним глазом себе под ноги смотри, другим — вперёд, а двумя сразу, значит, по сторонам, чтобы из-за куста на тебя не напали. Да ещё и назад оглядывайся, вот она какая, наша профессия.
— Стой, кто идёт?
— Опенька!
Из темноты выплыла тёмная фигура часового.
— Ну, что там впереди, как?
— Темно, как и здесь.
— Брось свои шутки.
— А что я скажу, когда сам ничего не видел.
— Вперёд-то скоро?
— Да что я тебе, командир батареи, что ли?
— Иди, с тобой до утра не договоришься.
На батарее было оживлённо. Возле машин топтались бойцы, разыскивая в темноте сапёрные топоры и лопаты, натыкались друг на друга, и в черноту ночи летели крепкие солдатские словечки. Опенька оставил Майю возле первой машины, а сам пошёл разыскивать Рубкина.
— Товарищ лейтенант, разрешите и мне с ребятами косогор мостить?
— А ты как здесь? Разве не с капитаном?
— Вернулся. Санитарку привёл.
— Она с вами ходила? Капитан брал?
— Сама увязалась. Капитан, когда узнал, сразу назад отправил. Вот и привёл её.
— Та-ак, — протянул Рубкин и, с минуту помолчав, добавил: — Хорошо, не возражаю. Бери топор — и к сержанту Борисову. Он поведёт людей на косогор. Да вот он и сам. Борисов, возьмите и Опеньку, скорее закончите.
— Товарищ лейтенант, — возразил Борисов. — Новички наши пьяны, языком не шевелят.
— Как пьяны?
— В доску, в стельку!
— Когда успели? Где водку взяли?
— Шут их знает. Лежали под брезентом, видел, ну, думаю, и пусть себе лежат, отдыхают. Кинулся сейчас будить, а они чуть тёпленькие, голубчики.
Рубкин подошёл к третьей машине и на секунду включил ручной фонарик. Белый сноп лучей скользнул по кузову, он отвернул брезент и увидел лежащих вразвалку хозвзводовцев Каймирасова и Терехина. Рядом с ними сидел боец и нюхал порожнюю фляжку. Рубкин взял у него из рук фляжку и швырнул её на обочину. «Нализались, сволочи!..» Он начал расталкивать Терехина; хозвзводовец что-то бессвязно бормотал, но не собирался просыпаться.
— Тьфу! — сплюнул Рубкин. — Вояки! А ты куда смотрел? — строго спросил он у сержанта Борисова.
— А черт их в душу знает, лежат смирно, ну, думаю, и пусть себе лежат.
— Думаю… Смотреть надо! Проверь вещмешки, найдёшь водку — забери и сдай старшине. А где у нас третий новенький?
— Во втором взводе, должно быть.
Иосифа Марича нашли в кузове четвёртой машины, где хранились боеприпасы, продукты и к которой была прицеплена походная кухня. Он сидел между ящиков, съёжившись, надвинув почти на самый нос каску. Чемоданчик с брадобрейскими инструментами он держал на груди, обхватив его руками.
— Ты что, тоже пьян? — наклоняясь и рассматривая ефрейтора, спросил Рубкин.
— Н-нет.
— А чего сюда забрался, почему не на месте?
— Я от ветра… от ветра, товарищ лейтенант.
— Бери топор и — марш косогор мостить!..
Шли навстречу ветру.
— Целые дивизии танков пускай, не услышит!
— Немец-то?
— Ну да…
Ветер свирепствовал: то обрушивался откуда-то сверху, то вдруг вырывался из-под земли, сырой, пронизывающий, студёными струйками вползал в рукава, свистел в стволах автоматов. От темноты и порывистого ветра слезились глаза. Ануприенко то и дело останавливался и всматривался: по горизонту вразброс мелькали огненные вспышки. Это стреляли вражеские батареи. Стреляли наугад, для острастки. Снаряды фейерверками вздымались на болоте.
Почти через каждые десять шагов Панкратов останавливался и, пробуя каблуком землю, говорил:
— Здесь ничего, твёрдо, здесь машины пройдут!
Заросшее бурьяном и давно не паханное поле оборвалось неожиданно, сразу. Разведчики вышли на пружинистую, покрытую мшистыми кочками низину. Послышались отдалённые голоса людей. Прошли ещё немного и увидели тёмные силуэты орудий и копошившихся возле них солдат. Солдаты тянули пушки по топкой низине, прицепив постромки за оси и станины. Ануприенко молча повернул обратно, и разведчики снова выбрались на заросшее бурьяном поле. Пошли по меже. Пересекли неглубокую балку, забитую миномётами и пехотой, и вошли в кустарник. Здесь, казалось, было больше танков, чем кустов. Возле танков, подстелив охапки, хвороста, дремали автоматчики.
Обойдя танкистов, Ануприенко с разведчиками вышел к опушке; здесь, где начинался кустарник, и надо было выбирать огневую для батареи. Осмотрев в темноте местность, насколько это было возможно, капитан выбрал низину; орудия можно туда поставить так, что они смогут стрелять и с закрытой, и прямой наводкой, и в то же время сами будут хорошо защищены от глаз противника.
— Ну, Леонид, иди и налаживай связь с пехотой, Орудия будем ставить здесь, — распорядился капитан.
Когда Ануприенко вернулся на батарею, бойцы были уже возле орудия. Подъем на косогор они забросали ветками. На вершине по указанию Рубкина вкопали столб. Если машины забуксуют, то за столб можно прикрепить трос, и машины вытянут сами себя лебёдками.
— Молодцы! — коротко сказал Ануприенко. — Заводи моторы!..
Ветер стал стихать. Пошёл снег, крупный, хлопьями.
2
Ночь перед боем обычно бессонная и длинная-длинная, как целая жизнь. Ануприенко лежит в только что вырытом окопе. Сверху натянут брезент. На него валит снег, и от этого в окопе темно и сыро, как в погребе. Но зато спокойно, не заденет ни шальная пуля, ни осколок, а прямое попадание снаряда — это редкость, по крайней мере, сам Ануприенко ещё не видел такого, да к тому же немецкая артиллерия сейчас молчит, можно зажечь в окопе свет, закурить, и дым струйкой потянется в узкую, оставленную для воздуха щель. Луч фонарика падает на стену, она мокрая, пористая, торчат из неё белые корешки и с них капает вода. Пальцы нащупывают в боковом карманчике большие кировские часы. Ануприенко достаёт их и смотрит: четыре. До начала наступления ещё два часа. Надо бы уснуть, а сон не идёт. Капитан снова мысленно проверяет готовность батареи к бою. Боеприпасы? Полный комплект. Орудия и машины? Исправны. Часовые выставлены. Офицеры знают задание, связь с пехотным подразделением налажена. Настроение у бойцов хорошее, отдыхают тоже в таких же окопчиках и ровиках, накрытых плащ-палатками. Засыпает их снег, а они спят. Спят ли? А что делает Панкратов? Он-то наверняка не спит — пишет письмо своей девушке. Несимпатичная она у него, а вот любит! Хороший парень Леонид. Простой, нараспашку. А Рубкин?.. Скрытный он. Никогда не скажет, что думает. То ли камень на душе, то ли характер такой? В деле — не трус, а на язык — черт-те что! Вечно хандрит, вечно чем-то недоволен…
В эту минуту, когда капитан думал об офицерах батареи, Панкратов, положив на колени планшетку, писал письмо, вернее, дописывал начатое ещё в дороге. Он был возбуждён и взволнован, — впервые участвовал в большом наступлении, — но писал неторопливо, подробно, и письмо дышало теплом горячей солдатской души. «Наконец-то, Оленька, начну воевать по-настоящему!..» А Рубкин ушёл к машинам, которые стояли неподалёку от орудий, в кустах. Он сидел вместе с Майей в кабине, и санитарка уже несколько раз открывала дверцу и намеревалась уйти.
Лежит Ануприенко в окопчике, а на брезенте — в четверть метра снега. На стене дрожит круглое светлое пятно от фонарика. Капитан уже не думает ни о батарее, ни о лейтенантах. За предстоящий бой он спокоен: все подготовлено, все рассчитано. Закрывает глаза, пытаясь уснуть, и видит себя маленьким в отцовской шапке с надорванным ухом. Будто лежит он в сарае на колких объедках, а по двору ходит отец, сердитый, ни на кого не глядит, ищет кнут. У крыльца — запряжённая Чалка. Сейчас отец отведёт её на колхозный двор. В раскрытых дверях стоит мать и кончиком платка вытирает слезы. Бабка крестится и причитает. А Васька и Гришка ушли на Волгу удить рыбу. Им можно, они уже большие… В сарай входит отец и кричит: «Убью, стервец, куда задевал кнут?..» Но он не убьёт, это все знают. Он всегда так кричит. А кнут отдавать неохота — жалко Чалку… В сарае холодно. Слышно, как по крыше шуршит дождь. Но в избу идти не хочется, там в люльке ревёт братик Миколка, а Серёга босой сидит у окна и обрывает листочки с герани. Нет, в избу идти нельзя. Серёга будет плакать и просить ботинки…
