Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
При этом Лебедев еще раз убедился, что был прав, когда предлагал отсюда заниматься снабжением армии. Что он сможет там организовать, среди болот и разоренных деревень, где нет никаких возможностей для прокормления тысяч изнуренных уже голодом людей?
От Вишневского, главного хирурга фронта, Лебедев узнал: в мешке находятся тысячи тяжелораненых.
— Сколько тысяч? — спросил бригадный комиссар.
— Точных данных нет, — пожал плечами Вишневский. — Связи, сами понимаете, никакой… Может, восемь тысяч, а возможно, и все десять — двенадцать. Если не больше…
«Дела! — мысленно воскликнул Николай Алексеевич. — Как же их вывозить оттуда?»
Он немедленно отправился к Грачеву, начальнику тыла фронта, договорился о бензовозах, так как знал, что грузовики и санитарные машины армии стоят из-за нехватки бензина. Можно было и еще кое-какие вопросы решить, но полагалось лететь к новому месту службы.
Едва Лебедев появился в штабе 2-й ударной, Зуев предложил собраться узким кругом и обговорить, что может предложить им свежий человек. Были, кроме командарма, начальник штаба Виноградов, Шашков, недавно назначенный глава политотдела Гарус. Лебедев рассказал о том, что он стронул из Малой Вишеры к Мясному Бору. Но все понимали: дело не в том, сколько отправили к ним припасов, а в том, сколько немцы дадут доставить сюда.
— Есть еще один источник пропитанья, — сказал Виноградов, когда перебрали возможности для снабжения. — Отбивать продукты у врага…
— А что? — оживился Зуев. — Это неплохая идея… Образуем специальные группы. Разведчиков занарядим — ведь ходят они за «языками». Заодно и продукты прихватят.
Идея Лебедеву понравилась, но промолчал — человек он здесь новый, необходимо осмотреться, прежде чем высказываться.
Теперь все смотрели на Власова, ожидая, что скажет командарм. Андрей Андреевич снял большие очки в роговой оправе и близоруко посмотрел на подчиненных. Так он всегда поступал, когда нужно было принять решение на людях, а некие сомнения смущали его. Без очков лица окружающих превращались в размытые светлые пятна, люди как бы исчезали, он вдруг оставался один, отгороженный от всех слабым зрением. Так легче определиться, выбрать линию поведения. Об этой его манере Зуев уже догадывался и сейчас отвел глаза, ибо понимал, что тот не видел его вопрошающего, ожидательного взгляда.
— Предложение неплохое, и даже дерзкое, я бы сказал, — неторопливо заговорил Власов. — Словом, в нашем, то есть русском, духе… Но вот что. Не видится ли вам, товарищи, в том некая идеологическая неувязка. Отобьем мы у врага продукты, накормим бойцов, они и скажут друг другу: ну и порядки, братцы, пошли… Свои интенданты груши околачивают, а мы сами на немецкое снабжение перешли. Нравственный вроде минус.
Командарм смотрел теперь на Шашкова, и начальник Особого отдела понял, что надо высказаться.
— Не думаю, — спокойно сказал Александр Георгиевич. — Голодное брюхо к идеям глухо… К боевым приказам, к сожалению, тоже. Не знаю, что мы там наскребем у немцев, но попробовать стоит. И политических моментов бояться не надо. Подобная операция отнюдь не система, а частный случай. Наш боец правильно все поймет и обратит в шутку. Во всяком случае, не поднимется до политических обобщений. По нашим данным, настроение в войсках хоть и голодное, но боевое. Люди верят в командование, ведут разговоры о том, что за Мясным Бором формируется целая армия, она и заменит их здесь.
«Целая армия, — вздохнул Зуев. — Если бы это было так на самом деле!»
— Кроме того, — продолжал Шашков, — предлагаю попробовать сей вариант силами Особого отдела. Есть у меня рота умельцев-молодцов. Посмотрим, что и как у них получится…
— Ну, что же… Если ЧК не видит в этом крамолы — у меня тем более возражений нет, — сказал Власов.
Побились-побились за Спасскую Полнеть Иван Никонов с товарищами — они менялись у него непрестанно, превращаясь в мерзлые трупы, — и вот ихний полк, от которого давно осталось только название, отвели малость передохнуть. Именно малость, ибо вскоре подошли маршевые роты. Быстро сформировали новые батальоны и снова двинули в дело.
Шли лесом. Пересекли шоссе и железную дорогу, снова углубились в чащу. Тихо вокруг. Вскоре пришел сладкий для пехоты приказ: «Привал!» Только присели — раздался выстрел.
— Кто стрелял? — закричал командир.
Таковых не сыскали, но едва бойцы успокоились, полетели в них снаряды. Многих убило и ранило.
— Организуй, Никонов, доставку раненых в санчасть, — распорядился комполка. — Чтобы они маневр наш не задержали…
Поднял Иван взвод, стал выводить пострадавших, и тут фашистские автоматчики отрезали их от своих. Что делать? Пока отбиваешься, раненые замерзнут. Велел быстро вырыть в снегу яму и уложить их кучней, чтоб грели друг друга. Но в полку почуяли неладное, ударили по просочившимся автоматчикам. Выручили Никонова с его командой из беды.
— Всем разобраться по взводам, приготовиться к движению поротно! — раздалась команда.
Полк стал собираться воедино, и тут снова прозвучал выстрел. На этот раз засекли, как с одной из елей пошла в воздух трассирующая пуля. Присмотрелись — человек на ней. Тут ему с разных концов врезали. Командир полка из пистолета стрелял, обойму патронов со злости выпустил, но тот наводчик так и не упал, видно, привязан был крепко к дереву.
— Быстро-быстро поднимайсь! — закричали вокруг.
Поняли командиры, что надо сменить позиции, иначе снова накроют. Так и сделали, никого не потеряли в этот раз. Полк двинулся к железной дороге и на станции наткнулся на крепкую оборону. Тут полегло много народу, и вскоре патроны, а их опять дали только по две обоймы на винтовку, почти кончились. Попытка с ходу выбить противника из оборонительных укреплений не удалась, пришлось отойти. Но теперь немцы перешли к преследованию. Отстреливаться было уже нечем, и бойцы в беспорядке рассеялись в лесу.
Едва оторвались от автоматчиков, раздались разрывы снарядов — это противник открыл заградительный огонь, не давая им беспрепятственно отойти. Свернули в сторону, но немцы снова их настигли. Петляли в лесу, как офлаженные охотниками волки.
На третьи сутки беспрестанного движения по снежной целине стали спать на ходу. Командиры отобрали наиболее сильных бойцов, велели им поднимать упавших в снег красноармейцев и ставить их на протоптанные уже тропинки. Кого подняли, а кто так и лежит там до сих пор…
Прошло четверо суток, вышли к кострам, они горели только днем, за огонь в ночное время расстреливали на месте. Очумевшие красноармейцы шли на костры, протягивали руки к огню и падали, ничего уже не ощущая, в пламя. Загоралась одежда, но усталость была сродни наркозу, когда осознания происходящего не возникало. Никонов видел, как боец с обгоревшими кистями рук в истлевших от пламени валенках — из них торчали обугленные пальцы, с перекошенным в бессмысленной гримасе лицом зачерпывал остатками ладоней снег и бросал его зачем-то на огонь. Когда штаб полка, следовавший за боевым охранением, вышел на эти костры, для многих чудовищный этот сугрев был уже роковым.
— Затушить костры! — приказал комполка, а кого можно было спасти, оттащили подальше.
…Через пятеро суток силы кончились вовсе. Люди падали в снег, и никто уже поднять их был не в состоянии, замерзали. Когда ночью вдруг остановились, упал и Никонов. Но тут ему улыбнулось фронтовое счастье. Вообще-то ему постоянно везло, у Спасской Полисти убить Ивана могли десятки раз. И здесь, когда он был уже считай что мертвым, случилась рядом группа вернувшихся из-за линии фронта разведчиков, два из них Ивановы красноармейцы, бойцы его взвода.
— Нечего, лейтенант, в снегу байбайкать, — с суровой нежностью ворчал пожилой мужик по фамилии Зырянов. — На-ко, сухарика пожуй, да поднимайся, поднимайся… Чай, сам сибиряк-охотник, знаешь, что от такого сна бывает.
Пять суток блужданий по лесу да без маковой росинки во рту — тут и сибиряк загнется. Никонов сухарь сжевал и загибаться раздумал. «Надо вставать, — подумал он. — За меня мою работу делать никто не станет. Пока живой — давай воюй, лейтенант Никонов».
