Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович (читать полную версию книги TXT) 📗
Ваня, вернувшись от художника, доложил своему бригадиру:
— То же, что и нам. Только им с часами.
— С какими еще часами? — удивился слесарь.
— Сдать к десяти часам двадцатого.
— Здорово! А ну, шевелись, Ваня. Ключ подай. Живей, Ваня!
Звонят звонки мостовых кранов, плывут по воздуху стальные танковые корпуса, артиллерийские башни, ревут на испытательных стендах мощные моторы, хрустят глухим, тяжелым хрустом гусеницы.
— Вот тебе и маляр, — рассуждал ворчливый слесарь. — Значит, с часами, Ванюшка? Та-ак. В точку сказал: «Фронту нужны танки». Вот они, — показал она на танкистов. — Ждут, Ваня. Ждут.
Танковые экипажи принимали машины теплыми, проверяли каждую спайку в угарном дымке, сживались с боевой машиной в заводской обстановке.
Иван Егорыч внимательно приглядывался к молодому, загорелому сержанту. Коренастая фигура танкиста с независимой походкой очень подкупала Ивана Егорыча. Он хотел познакомиться с ним, но, дорожа временем, все откладывал беседу до более свободного часа.
— Митрич, полей немножко.
Митрич взял котелок с водой и разок-другой плеснул за ворот Ивану Егорычу. Тот потряс плечами и покряхтел от удовольствия.
— Который час? — тревожился он.
— Шестой, Иван Егорыч.
— Поберегись, Митрич, — кричит Иван Егорыч. — Поберегись! Ну как, готово? Зови сменного мастера. Машину можно сдавать.
Иван Егорыч облегченно вздохнул. «Теперь время», — подумал он и пошел искать сержанта. Через полчаса он привел к себе на квартиру молодого танкиста.
— В боях, сынок, бывал? В пехоте или на танках? — торопился с расспросами Иван Егорыч.
— Разно, папаша, но больше в танковых частях.
— Та-ак, — раздумчиво произнес Иван Егорыч. — А в чем главный секрет танкового боя? Ну, скажем, сел ты в машину, выехал, а гитлеровец— пух, и треснула машина. Бывает так?
— На войне все может случиться.
— В чем, сынок, главное? Самое главное? Вот, к примеру, я: танк знаю, управлять им умею, а воевать в гражданскую на танках не приходилось.
Сержант, взглянув на бывалого слесаря, сказал:
— Главное в бою — самообладание.
— Это верно, — согласился Иван Егорыч. — Испуган — значит, побит. Так не раз случалось в гражданскую. Самообладание — это верно.
С улицы в комнату ворвался рев заводских гудков. Это была уже третья за день тревога. Хотя Иван Егорыч и не обязан был бежать на завод по тревоге, но внутренний голос в этих случаях всегда был сильнее заводских порядков и условностей. Иван Егорыч заторопился.
— Опять летят. Пойду, сынок. Петровна, займи гостя.
Иван Егорыч на заводском дворе встретил знакомую девушку. Она, страшно волнуясь, испуганно проговорила:
— Иван Егорыч, в моторный бомба упала.
Слесарь побледнел.
Когда по городу объявили воздушную тревогу, Лена, дочь Ивана Егорыча, дежурила в моторном цехе на санитарном посту. Взглянув на часы, она подумала: «И всегда в этот час. Проклятая точность». В звездном, небе непрестанно сверкали разрывы. Ночью вся защита Сталинграда перекладывалась на зенитную артиллерию. Огонь зениток временами закрывал небо сплошными разрывами. Дальнобойные пушки стояли на левобережье. Слепящий огонь зенитных батарей на мгновение выхватывал из тьмы здания, целые улицы. Стрельба перемещалась от квартала к кварталу, от района к району. В небо взлетали огненные стрелы. Дрожала земля, тряслись стены зданий, свистел и гудел воздух. В грохоте орудийных залпов не был слышен гул самолетов, но люди чувствовали, что враг где-то совсем близко.
Раздался взрыв. В цехе погас свет, запахло гарью, повеяло чем-то не испытанным. В наступившей тишине где-то с тупым звоном упал ключ, загремело железо; кто-то надсадно закашлялся и побежал вон из цеха, за ним кинулись другие. Сменный мастер, растерявшись, не знал, что ему предпринять, но, придя в себя, подал голос:
— Товарищи, куда вы?
Лена остановилась: «На самом деле, куда я бегу? Зачем?» Она очень громко, сколько было сил, крикнула:
— Раненые есть? — Ей никто не ответил, но живой голос знакомого человека был кстати. — Раненые есть? — еще громче спросила Лена.
— Нет, не имеется, — раздался звонкий голос подростка.
Бомба разорвалась у самого выхода из цеха, где не было ни людей, ни станков, и, к счастью, обошлось без жертв.
Сменный мастер крикнул:
— За работу, товарищи!
Лена не могла освободиться от стыда, порицая свое малодушие. Тревожась за ее судьбу, к ней прибежал Сергей Дубков. Лена несказанно обрадовалась ему.
— Сережа! — позвала она его. Счастливая улыбка озарила ее лицо. — Сережа, я здесь! — громче позвала она, пробираясь вдоль поточной линии.
Сергей, задыхаясь от волнения, говорил:
— А я сидел в конструкторском. И вдруг, понимаешь, закачались стены, задрожал чертежный стол. Я — звонить, спрашиваю, где и что. В моторном, отвечают. И я вот… Ну как ты?..
— Как видишь, цела и невредима. Я до смерти перепугалась. У меня, Сережа, сердце так и упало. Смотри, как бомба стену развалила.
— Ну, я рад за тебя… за всех рабочих. Ты завтра свободна?.. Давай выйдем отсюда.
Лена приветливо посмотрела на Сергея. В ее больших, как у Ивана Егорыча, темно-коричневых глазах, с темными ресницами, можно было прочесть: «Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Говори, Сережа. Не робей. Я слушаю».
За воротами цеха Лена сказала:
— Я слушаю тебя, Сережа.
— Давай встретимся в парке. В двенадцать дня. Хорошо?
Они направились к Волге.
Далеко над Волгой виднелся смоляной дым, набивший огромное облако, тяжелое, глыбистое. Час от часу облако все пухло и гуще сыпало в Волгу крупитчатую сажу. Там, севернее Сталинграда, горел нефтяной караван, подожженный вражеской авиацией. Дымная туча, сплывая вместе с пылающим караваном, становилась все грузней и непроглядней.
— Уйдем отсюда, — Лена потянула Сергея обратно.
Они поднялись на гору и прошли в садик. Сергей кашлянул и заговорил с проникновенной задушевностью:
— Лена, я все продумал. Ты не можешь не верить мне.
Лена давно была готова к этому и все же радость перехватила ей дыхание.
— Лена, ты понимаешь меня?
— Понимаю, Сережа, — еле слышно промолвила она затаенно. — Мне надо подумать.
— О чем? Мы же любим друг друга.
— Мне надо закончить институт.
Домой Лена летела на крыльях. Она вспомнила счастливый летний день на Волге. Все сияло и блестело в тот день. Сергей сидел на веслах, а Лена рулила. Лодка шла под левым, луговым берегом, поросшим тополями и дубняком. Сергей сильным гребками молча гнал лодку. Лена, поглядывая на Сергея, видела, что он сегодня какой-то другой, сегодня он ей что-то скажет. «Сережа, может быть, переменимся?» — предложила она. Сергей, отрицательно покачав головой, участил удары весел, он хотел показать, что он сильный, — пусть Лена знает его и с этой стороны. Ведь это первая их прогулка вдвоем. На нее Лена согласилась не сразу.
Это было два года назад. Лена только что закончила десятый класс, а Сергей первый год работал на заводе.
…Тихо журчала вода за кормой, скоро в брызгах, взлетавших от гребков, показался широкий проток в лесистых берегах с густой сочной травой под берегом. Сергей кивнул головой в сторону протока. Лена поняла его и тотчас повернула лодку вправо. Лодка вошла в тенистый проток. Грести по тиховодью было много легче. Сергей вздохнул, ослабил удары весел. Плыли молча, говорить не было охоты. Проток круто повернул влево. Грустно прошелестели камыши на мелководье, миновали талы, забившие отлогий берег, а вода все журчала за кормой, все сверкала и расцвечивалась в каплях, сбегавших с весел. «Куда плывем?» На глухом протоке все реже и реже сидели в тени удильщики, все реже и реже попадались хаты по его берегам. Сергей внимательно осматривал берег. «Ищет, где удобнее пристать», — подумала Лена. Показался дубнячок с густой темно-зеленой листвой, с молодой травой по его опушке. «Пристанем?» — спросил Сергей.
