Капитан Соколин - Исбах Александр Абрамович (библиотека книг .TXT) 📗
…На полковом собрании, посвященном подготовке к партийным перевыборам, выступали командиры и бойцы, и каждый в честь перевыборов брал на себя ударное обязательство по учебе. Василия Гордеева на собрании не было, и Дроздюк был мрачен. В других отделениях батальона явка была стопроцентной.
Да и вообще Гордеев стал последнее время избегать отделкома. Гордеев не раз просил отпуск, не объясняя цели. Командир роты отказывал ему, Дроздюк часто делал ему замечания: в неучебное время Гордеев куда-то скрывался и пропадал на долгие часы. «Не уходит ли он в самовольную?» тревожился Дроздюк.
Но на поверку Гордеев являлся всегда вовремя. Какая-то тайна проникла в отделение Дроздюка. И он, командир отделения, бессилен был постичь ее.
Вот и сейчас все бойцы на месте — Гордеева нет. Отделком беспокойно ерзал на скамье и оглядывался по сторонам. Он уже выступил и объявил свои обязательства по стрелковому делу и политграмоте, и комиссар полка опять отметил его в своей речи. Но это не радовало отделкома. Отсутствие Гордеева угнетало его. «Неужто в самовольную?..»
Собрание уже подходило к концу, и Дроздюк собирался доложить об исчезновении Гордеева лейтенанту, когда…
Дальнейшее происшествие красочно описывал сам Дроздюк в рассказе, напечатанном под названием «Тайна» в окружном Военкоровском сборнике:
«…Гляжу, показывается на пороге — кто бы, вы думали? Товарищ Гордеев, собственной персоной. Только Гордеев на Гордеева не похож. Гимнастерка вычищена и даже на все пуговицы застегнута. И тащит товарищ Гордеев какую-то непонятную штуковину и — прямо к столу президиума.
„Что за черт? Что же он такое надумал? А мне, командиру отделения, ничего неизвестно“. Пошептался Гордеев с председателем и, только кончил комиссар, выходит к столу и тоже начинает речь. А в руках свою машину держит.
— Как у нас в отделении, — говорит Гордеев, — и вообще в роте плохо с наводкой, обдумал я и сделал станок для горизонтальной и вертикальной наводки. В честь перевыборов…
Полковник вглядывается в Гордеева. „Неужели он вспоминает тот случай перед маневрами“, думаю. Комиссар зашел с другой стороны. Гордеев совсем смутился, поставил станок на стол и замолчал.
„Что же он мне ничего не сказал? — огорчился я. — Боец моего отделения…“ А капитан Соколин глядит на меня с усмешкой и головой покачивает. Собрание между тем закончилось. Командиры окружили Гордеева и его станок. Капитан сам потребовал пулемет и холостые патроны. Не ожидая, пока принесут брезент, он растянулся на полу, поставил пулемет на станок, натянул ногой ремень, все честь-почесть — и начал вертеть станок по горизонтальной и вертикальной наводке. Потом он встал, стронул пыль, которой сильно запачкал свои галифе, и громко сказал:
— Здорово! При надлежащей обработке можно использовать как учебное пособие во всем батальоне. Ну, спасибо от лица службы, товарищ изобретатель… Спасибо за подарок…
Васька Гордеев — изобретатель, а я, командир гордеевского отделения, стоял в стороне, как будто меня не касалось все это дело.
Когда все разошлись, я подошел к Гордееву и сказал ему:
— Как же вы, товарищ Гордеев, без своего отделения этот подарок сделали? Обошли отделение…
Гордеев смущенно так посмотрел на меня и тихо ответил:
— Не успел, товарищ командир отделения. — Потом глаза его помягчели, и он другим голосом, добавил: — И дотом обидел ты меня замечаниями, Федя, ну вот я и хотел доказать…»
Красноармеец Василий Гордеев получил благодарность от командования полка. Он стоял смущенный и взволнованный на сцене полкового клуба, неловко обдергивая свою гимнастерку, поблескивавшую обильными пятнами от ружейного масла, и не смотрел в зал.
Но весь зал, все бойцы волка смотрели на красноармейца второго отделения Василия Гордеева, когда командир батальона капитан Соколин читал выписку из полкового приказа я, крепко пожав руку Гордееву, передавал ему премию— новое обмундирование.
— Да, — сказал ночью Гордееву сосед его по койке, боец Аврущенко, — это тебе, Вася, не хлебы печь.
Но Гордеев не слушал его слов. На тумбочке, рядом с ним, красовалась новая гимнастерка. Под подушкой, совсем как в раннем детстве, когда получал редкие подарки, лежала бумажка — выписка из полкового приказа. Красноармеец Гордеев был счастлив.
Наутро ротный писарь, по просьбе Гордеева, перепечатал выписку на машинке, и Гордеев послал ее матери в дальний Приамурский район…
Каждый день телеграммы приносили тревожные вести с Дальнего Востока.
Каждый день в подразделениях кондратовской дивизии в часы политзанятий политруки и их помощники рассказывали о провокационных вылазках японской военщины и о героях-пограничниках.
Отделенный командир комсомолец Дроздюк, назначенный заместителем политрука, засиживался в ленуголке после поверки, листал страницы специально рекомендованных Кирилловым и Соколиным книг. Дроздюк в полку считался специалистом по Дальнему Востоку. Бойцы меньшиковской роты, где вел занятия комсомолец Дроздюк, знали уже и о планах генерала Араки и о славных китайских командармах и комиссарах — о Чжу Де и о Мао Цзе-дуне.
Знали бойцы и о провокационных вылазках японцев на границе. О геройской смерти Котельникова и Лагоды. И каждый рвался туда, на границу, каждый хотел быть братом Котельникова, чтобы сменить его на боевой посту.
Будничные занятия по тактике и баллистике, чистка винтовок и пулеметов приобретали особый смысл.
Тревогой были пропитаны эти дни. Сегодня — мирная учеба, занятия в ленутолке, «академические лекции» Дроздюка, кино, состязания по хоккею. А завтра… О том, что может быть завтра, думали все бойцы, каждый по-своему, каждый на свой лад.
Увидев у капитана Соколина самоучитель китайского языка, отделком Дроздюк добыл себе такой же и тайком от всех, ночами, заучивал непонятные слова и даже выписывал замысловатые иероглифы.
Однажды ночью, проверяя батальон, капитан Соколин услышал странное бормотанье, доносившееся на ленуголка. Он подошел ближе.
— Ни цзэммо чуаньгола дижэньди чжаньсянь?
Соколин изумленно приподнял брови. Он знал эти слова. Это был текст из китайско-русского военного разговорника.
В ленуголке кто-то по-китайски опрашивал подозреваемого: «Как ты прошел через линию противника?»
Соколин тихо открыл дверь. Дроздюк в смущении вскочил. Его тайна была раскрыта. С той ночи они занимались вдвоем с капитаном.
Тревогой были проникнуты эти дни.
Враги посылали своих лазутчиков за рубеж, взрывали склады, организовывали крушения поездов. Враги покушались на счастье советского народа.
— …Ни ши дижэньди чжентянь ма? (Ты разведчик противника?). Ни ши таньцзы? (Ты шпион?) Ни чэньжэнь ба! (Сознавайся!)
Дроздюк заучивал трудные слова. Дроздюк рассказывал своим бойцам о грядущих боях, и к этим грядущий боям он готовился сам, готовил свое отделение и свою роту.
Тревогой были проникнуты дни. И на востоке и на западе разгорелись войны. И с востока и с запада тянулись руки врагов к советской земле.
В один из таких тревожных дней Дубова вызвал секретарь областного комитета. Секретарь был, видимо, сильно расстроен. Мелкие морщинки беспрестанно сходились и расходились на его молодом лице.
— Опять, — сказал он Дубову, — опять! — и забегал по комнате.
Дубов сразу понял, в чем дело.
— Не хватило чугуна, — сказал он, — Это пустяки, Базаров; сегодня получаем и нагоним в три дня. Напрасно волнуешься.
— Какого чугуна? — остановился секретарь, — Какого чугуна, Павел? Я совсем о другом.
— О другом? — изумился Дубов, словно ни о чем. кроме чугуна, не мог беседовать с секретарем обкома. — О чем другом? — И ему даже обидно стало, что секретарь так мало внимания обратил на его слова о получении чугуна.
Хотя и сказал он: «Это пустяки», маленький заводской прорыв — недовыпуск двух машин против плана — сильно беспокоил его все эти дни.
