Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Нужда научит калачи печь, — Леся любила выражаться поговорками. На биологический она пошла за компанию, хотя готовилась на филологический. — И кому же ты выдаешь эти аусвайсы?
Лариса вспылила:
— Да ну вас! Вы что думаете, я там в начальниках хожу, что ли? Я только выписываю и отдаю делопроизводителю. А вообще-то аусвайсы выдают полицаям, охранникам магазинов, складов, мостов. Они дают право на круглосуточные хождения по городу.
— А что, если?! — не выдержала Галя. — Пленным могли бы пригодиться эти аусвайсы.
Несмотря на все, что пришлось пережить за последнее время, еще совсем недавно это не могло прийти ему в голову. Ни тогда, когда он отступал с полком и полк был разбит, а он с остатками роты попал в окружение и дошел до Днепра, ни после, когда вышел к своим, уже по эту сторону Днепра, снова отступал, в бою за свой родной город был ранен и с бойцами своего взвода, тоже раненными и измученными до предела, попал в этот подпольный госпиталь. Думал тогда, что положение, в котором он оказался, временное, на войне бывает всякое — приходится и наступать, и обороняться, и отходить, и товарищей терять в бою; скоро все образуется, врага остановим, а затем и вышвырнем вон с родной земли. Более того, после госпиталя, когда с группой еще не совсем оправившихся бойцов уходил, чтобы пробиться к своим или найти партизан и воевать в тылу противника, не одолевали его сомнения, не было такой безысходности. Но сейчас он не видел выхода из создавшегося положения, не мог представить себе, что будет дальше, не знал, что предпринять, что делать, куда идти. Эти вопросы неотступно преследовали его все время и оставляли только тогда, когда он забывался в тревожном сне. Сколько уже прошло суток, как он возвратился сюда и поселился в знакомом подвале? Шесть или семь? Он не мог точно сказать, нить времени незаметно ускользала от него. Совсем недавно он уходил отсюда со своими бойцами, чтобы снова вступить в борьбу с врагом. Плутая по лесам, нарвались на немцев, в живых он остался один. И вот все рухнуло, зашло в тупик.
Поначалу, увидев знакомые строения и осторожно удостоверившись, что никого нет, Аркадий обрадовался: как-никак крыша над головой за многие сутки странствий по лесам и полям, в дождь и осеннюю стужу. Госпиталь пустовал. Открыты были двери и окна, по палатам и коридорам гулял холодный ветер, валялись обрывки газет, опавшие листья. Он закрыл в подвале окна, а дверь заложил железными кроватями. В такой обстановке не обязательно ходить через дверь, можно и через окно. В кладовой нашлись матрацы, одеяла, ватники. Соорудив из них царское ложе, он залез туда и уснул мертвецким сном. Проспал не менее суток. По-прежнему было темно, шел снег с дождем. Сосало под ложечкой, да и не удивительно — он уже не помнил, когда ел. Когда пришел сюда, нашел наверху, в одном из шкафов, черствый, заплесневевший кусок хлеба.
Ночью он пробрался огородами к дому школьного товарища, которого почему-то все — и родители, и друзья — звали Витюней. А Витюня еще в восьмом классе был около двух метров росту. Мать Витюни долго не открывала, а открыв, запричитала, засуетилась и, плача, стала расспрашивать, не встречал ли на фронте ее сыночка. Потом спохватилась, накормила и с собой кое-что дала. Оставаться было нельзя: в соседнем дворе стояли какие-то обозники и, по рассказам Витюниной матери, чуть не каждую ночь шли облавы. В городе ежедневные проверки, аресты, облавы стали обычным явлением.
Днем Аркадий залезал в кучу матрацев и одеял и там спал или лежал с открытыми глазами и думал. Ночью предпринимал вылазки в город. Это было сопряжено с риском, но другого выхода не было. Города он не узнал. На месте тихого, уютного, веселого городка лежало мрачное, в развалинах и пепелищах, поселение, в котором хозяйничали чужие люди, была слышна чужая речь, стрельба, рев моторов. На каждом шагу человека подстерегала опасность и смерть. Жителей осталось мало, да и те попрятались.
Он пробрался на свою улицу, но дома своего не увидел: на его месте были головешки да битый кирпич. Родителей он потерял еще в детстве, тетка с его младшим братом, должно быть, уехали. Куда — никто точно не мог сказать. Одни говорили, что эвакуировались, другие — что перебрались в село, к знакомым. В доме, где жила Леся, стояли оккупанты. Он чуть было не угодил к ним в лапы. Обошел вокруг, вроде никого нет, стал тихонько стучать в Лесино окно, и тут из-за угла часовой: «Хальт!» Он — через забор. Поднялась стрельба. Еле ноги унес.
Так Аркадий, который тут родился и вырос, знал каждый дом, каждую улицу и переулок, несколько ночей подряд лазил, как вор, по дворам и огородам, не находя пристанища. Вымокший до нитки, грязный, голодный, возвращался он в свой подвал и, не раздеваясь, падал на кровать. Но со временем то ли отоспался, то ли от нервного напряжения сон пропал. Что делать, чем заняться, куда идти — не знал, и, казалось, никто не мог ему помочь.
У него при себе был пистолет и в обойме два оставшихся патрона. Он улыбнулся: с таким вооружением много не навоюешь. Но для себя хватит. Машинально расстегнув кобуру, он достал пистолет и положил его рядом. Знакомый холодок металла, шершавость рукоятки… Еще совсем недавно, в конце мая, он после досрочного выпуска из училища прибыл в полк и получил этот пистолет. Радовался ему как мальчишка. Про себя, конечно. Приятно чувствовать себя взрослым, мужчиной, после долго тянувшегося детства. Ты — командир, тебе доверено оружие, личный состав, тебе отдают честь. Он с детства мечтал стать военным и всегда с завистью смотрел на людей в форме, на их кубики, ладно пригнанную форму, блестящие сапоги, скрипучие ремни. И вот мечта его сбылась: он сам носит эту форму, командует и сам выполняет команды старших, живет четкой, расписанной до минуты армейской жизнью. Мечтал поехать в свой город, погостить у тетки, повидать братишку. А потом пройтись по центру, зайти в парк. Хорошо бы встретить ребят из бывшего восьмого: Зою, Витюню, Лесю, конечно. Леся все время пишет письма, имеет серьезные намерения. Как быть с ней, он не знал. Чувств особых к ней не питал, но с детства считали их женихом и невестой. Так и осталось. Она верила, надеялась. Он всерьез не задумывался об этом, все откладывал. А через месяц все рухнуло. Жизнь сделала крутой поворот, все закружилось-завертелось, и вот он сейчас на окраине родного города, в заброшенном подвале, одинок, беспомощен, никому не нужен.
Аркадий и его маленький отряд пробирались к своим, надеясь повоевать еще с фашистами. Но ничего из этого не вышло. Партизан они тоже не нашли. Из шести человек остался в живых он один, и после долгих блужданий и мытарств вернулся туда, откуда ушел. Ну что же дальше? Идти за колючую проволоку? Или переодеться и прятаться, ожидать лучших времен, а тебя пусть каждый встречный считает предателем, дезертиром, изменником. Тут все тебя знают. Знают, что ты учился в военном училище, стал командиром. Как смотреть людям в глаза? Что и кому докажешь? Да и нужно ли? Кому ты нужен такой? Он протянул руку и снова ощутил холод рукоятки. Один миг, нажатие на спусковой крючок… В этот момент снаружи послышался негромкий разговор. Кто бы это мог быть? Он поднялся с пистолетом в руке, подошел к окну. Если немцы, одну им, другую себе. Живым не сдамся. Подтянулся на подоконник и тут увидел Лесю. Она стояла у ворот и разговаривала с какой-то женщиной. Женщина затем подошла к калитке и села на скамейку, а Леся вошла во двор. Когда проходила мимо, Аркадий тихо позвал. Вначале она, не признав его, хотела уйти, но потом бросилась к окну. Аркадий прижал палец к губам, а когда нагнулась, прошептал, чтобы к вечеру пришла сюда одна.
Последние дни Лариса очень уставала на работе: изболелась душой. Сомнения в оправданности того, что пошла на работу при оккупантах, сознание своего бессилия и страшная реальность, сквозь которую невозможно было разглядеть, что же будет хотя бы через год, через два, — все это постоянно угнетало ее. К этому прибавились повседневные заботы о куске хлеба для себя и для матери, которая стала совсем плоха и не могла ничего делать по дому. Ларисе приходилось делать домашние дела рано утром или вечерами, после работы.
