Сладостно и почетно - Слепухин Юрий Григорьевич (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

Пассажиров в этом поезде было сравнительно мало, почти исключительно немцы. Безлюдными — если не считать серо-зеленых мундиров — выглядели и пробегавшие мимо станции с чешскими названиями. Протекторат казался вымершим. Интересно, где сейчас Зойка, подумала Людмила.

Севернее Праги снова была зима, пятнами лежал снег на пустынных полях, часовые у мостов кутались в шинельки, приплясывали на месте, поворачиваясь спиной к ветру. На одной из остановок Людмила купила газету — обозреватель туманно писал о «сговоре большевиков и плутократов» в Ялте, заметки сообщали о новых террористических налетах, о тяжелых оборонительных боях за Кюстрин, о беспримерном нордическом мужестве защитников Будапешта. «Когда-то нам с Таней представлялось, каким сплошным праздником будут последние месяцы войны», — подумала Людмила, опустив газету и глядя на безрадостный ландшафт за окном. Что ж, вот они — эти последние месяцы… А для нее все только начинается. Не поздновато ли? Таня, наверное, стала подпольщицей тогда же, сразу… Впрочем, что считаться. Одних война призвала раньше, других позже, дело ведь не в этом. Важно, как ты откликнешься на этот призыв и что сможешь сделать, ведь и в самый последний день войны кто-то совершит подвиг, кто-то погибнет, кто-то окажется трусом…

Замысел родился вскоре после высадки в Нормандии. Трудно сказать, кому принадлежит честь авторства — начальнику ли британского Бомбардировочного командования маршалу Гаррису, или самому Черчиллю, или его ближайшему другу, теоретику воздушного террора, физику Линдмэну. Так или иначе, мысль была высказана и показалась интересной; сводилась она к тому, чтобы в правильно выбранный момент ошеломить противника беспрецедентным по силе и жестокости ударом с воздуха.

Такой удар должен был подорвать у немцев волю к сопротивлению, облегчить задачу союзным экспедиционным армиям. Армии продвигались медленно: после целого месяца боев глубина захваченного плацдарма не превышала еще сорока километров. И это при том, что войска командования «Запад» были отнюдь не самыми боеспособными соединениями — элита вермахта гибла в те дни на Восточном фронте, безуспешно пытаясь сдержать молниеносный шквал русского наступления. Началось оно двадцать третьего июня, а третьего июля уже был освобожден Минск — в двухстах пятидесяти километрах западнее исходного рубежа…

Сравнение напрашивалось само собой, и оно было не в пользу союзников. Замысел «воздушного нокаута» приобретал, таким образом, новый аспект: помимо чисто военных выгод, он сулил и политические. Во-первых, перед всем миром не лишне было рассеять вредное заблуждение, будто главный вклад в дело разгрома нацизма сделали русские. Во-вторых, хотя немцы уже давно испытали на себе, что значит современная воздушная война, урок не мешало повторить — чтобы лучше запомнился. И в-третьих — самое, может быть, главное, — пришло время показать Сталину, что Запад умеет не только производить средства разрушения, но и пользоваться ими.

Идея родилась в британском уме, но американцам пришлась по вкусу. Правда, за океаном ей суждено было вызревать еще целый год, прежде чем она расцвела грибовидным облаком; до этого, однако, ее сумели проверить на европейской земле — может быть, не столь сенсационным, но не менее страшным образом.

Одновременно с возникновением идеи встал и практический вопрос — как и где ее осуществить. Американцы, несколько опережая события, предложили сразу: только атомный удар, и только по Дрездену. Через лиссабонскую агентуру Герингу намекнули, что в скором времени может последовать официальный ультиматум. Геринг не отреагировал, очевидно не поверив, сочтя за блеф. Отчасти это и было блефом: в Лос-Аламосе обещали создать транспортабельное устройство лишь к весне сорок пятого, никак не ранее.

Атомная бомба, следовательно, пока отпадала. Но были обычные, а с обычными бомбами — если умело ими воспользоваться — можно достичь весьма впечатляющих результатов. Британская промышленность, например, освоила выпуск сверхтяжелых фугасок «большой шлем» весом в шесть тонн; бомбы эти предназначались для разрушения подводнолодочных укрытий, сооруженных немцами в Лориане и Сен-Назере, но появились слишком поздно. Иногда их сбрасывали для устрашения, по одной-две штуки, чудовищные воронки действительно выглядели устрашающе. А если высыпать сразу пять-шесть сотен, да еще хорошо подобрав цель — какой-нибудь старый, плотно застроенный и густонаселенный город, предпочтительно не тронутый до сих пор? Это действительно будет ошеломительное show, [29] поистине гром с ясного неба. Так появилось и кодовое название: операция «Удар грома».

С ней, впрочем, не спешили. Следовало все хорошо обдумать, да и особой срочности пока не было; если видеть главный смысл в психологическом воздействии на русских (а именно этот аспект замысла постепенно приобретал все большее значение), то лучше было провести операцию буквально у них под носом, то есть дождаться, пока они вступят на территорию Германии, и «пульверизировать» какой-нибудь крупный город на пути их наступления, чтобы они вскоре смогли своими глазами увидеть, как это выглядит.

В процессе обдумывания решили отказаться от шеститонных фугасок — консерватизм британского мышления взял верх. «Большой шлем» — это, конечно, эффектно, но эффективнее окажется простая дешевая «зажигалка». Фугасные бомбы дают в среднем полгектара разрушений на тонну сброшенного веса, а зажигательные — до полутора. Да и жертв будет больше: медицинская статистика давно установила, что при воздушном налете 15 процентов убитых гибнет от осколков и под развалинами домов, 15 процентов — от ожогов, а большинство — до 70 процентов — от удушья, вызванного нехваткой кислорода. При обработке населенного пункта самыми мощными фугасками достаточно спрятаться в подвал, чтобы иметь реальный шанс выжить, но добавьте к этому хороший пожар, и из нетронутых убежищ придется извлекать одни трупы — целенькие, без следов внешних повреждений. И трупов будет много, очень много. В Гамбурге, после недели следовавших одна за другой бомбежек, их оказалось около шестидесяти тысяч.