Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— Из армии звонок, — понизив голос, сообщил он.
Разговор тот был коротким, но толком комдив почти ничего не понял. Речь не о приказе — тут все лаконично и потому предельно ясно: сдать дивизию начальнику штаба, а самому немедленно прибыть на армейский КП. Но вот зачем, Ивану Михайловичу, как и водится у военных, не сообщили. Обычное дело — сдать боевую часть, явиться к начальству… Зачем — разъяснят на месте.
Но Антюфеев вдруг запаниковал. Он расстроился скорее не от неясности положения, а от того, что соратники заволновались, едва ли не слезу пустили, узнав, что командира отзывают.
Комиссар Чувилин отвел комдива в сторону.
— Не дрейфь, Иван, — по-домашнему шепнул ему. — Я так полагаю, что решили тебя отозвать неспроста. Не по твоему размаху ты командуешь теперь. По нашим сусекам народ подсобрать — на добрый полк едва собьется. А ты большой квалификации товарищ. И в армии это тоже понимают.
Сказал «спасибо» Антюфеев комиссару, а кошки на душе все одно скребли.
Сдача дел времени большого не заняла. Написал Антюфеев последний приказ: убываю, дескать, согласно высшей воле, а вам в комдивы определяется другой товарищ. И в акте расписался: 327-ю сдал…
На рассвете — по времени, конечно, ведь белые ночи — небо над головами так всю ночь и не потемнело, отправился с ординарцем в путь. До штаба армии было километров тридцать или тридцать пять, это если мерить по старой, еще зимней дороге, которая давно испарилась. А по нынешней и того больше. Ехали верхом на страшно отощавших лошадях, их еще не всех съели: голод голодом, а кони и для войны нужны.
О таких переходах, какой едва за длинный день одолели Антюфеев и верный его оруженосец, потом обычно никому не рассказывают, стараются забыть. Не передать словами, как шастали по болотам, надо самому отведать. Но и их одолели бывший комдив и Ваня Христофоров, к позднему вечеру прибыли в штаб армии.
— Здравствуй, герой, — сказал Антюфееву Власов, едва тот возник на пороге. — Проходи и садись, гостем будешь. Давно о тебе слыхал, еще от Мерецкова. Думал — ростом великан.
Генерал-лейтенант рассмеялся и навис над маленьким полковником, дружелюбно поглядывая сквозь большие очки в роговой оправе.
— Не тушуйся, полковник, не в росте дело, — продолжал Андрей Андреевич. — Суворов еще меньше твоего удался, а каким орлом летал над всей Европой. Опять же при такой комплекции пуль и осколков достанется меньше. Тут ты меня, Антюфеев, и вовсе обошел. Ну да ладно, все это суетное… Давай с тобой сейчас перекусим чем бог послал, а потом и о деле поговорим. Слыхал небось, что голодное брюхо к умным разговорам глухо? Присаживайся к столу, Иван Михайлович, давно хотел познакомиться с прославленным комдивом.
На сердце у Антюфеева полегчало, по всему выходило, что не для казни его вызывали, хотя и такая встреча пока еще ни о чем не говорила. Может, Власов из тех, кто мягко стелет, да потом жестко спать.
Тут появилась молодка в красноармейской форме, и командующий армией пояснил: после госпиталя долечивается прямо на фронте, вот и прикомандировали к нему медсестру.
Антюфеев удивился: зачем генерал ему это объясняет, не его, полковника, ума дело. А хозяйка, как мысленно стал звать ее Иван Михайлович, подала на стол мелко нарезанную копченую колбасу и початую бутылку коньяка. Это заставило гостя вытаращить глаза от изумления: о подобных роскошествах они в дивизии и думать забыли.
Приняли по норме, закусили. Хозяин принялся рассказывать, как он в Китае служил военным советником, потом в Россию вернулся и, командуя дивизией, вывел ее на первое место в РККА… И дальше — всю одиссею: как под Киевом воевал, как выходил из окружения и затем отличился под Москвой.
Слушать Власова было интересно, но Антюфеев едва не ерзал от нетерпения на табуретке, так хотелось спросить о собственной судьбе.
— Доложи обстановку, Антюфеев, — вдруг строгим голосом приказал генерал.
Иван Михайлович доложил, что обстановка хуже некуда.
— Не у тебя одного такая, — снова по-домашнему проворчал Власов. — Вся армия в похожем состоянии. Проход у Мясного Бора почти закрыт, только формально мы не окружены полностью. В штаб фронта летаем … Две армии обеспечивают нашу связь с Большой землей, а результата никакого. Не только не расширили проход у Мясного Бора, но и удержать его не смогли.
Власов помотал головой, будто отгоняя надоедливую муху.
— Наша армия получила директиву фронта, — снова официально заговорил командарм. — Будет выходить из мешка на волховский плацдарм. Бывшая ваша дивизия, полковник, отходит последней в арьергарде. Но эти заботы для вас уже в прошлом. — Власов усмехнулся и пристально посмотрел на Ивана Михайловича. Тот растерянно глядел на генерала. — Поздравляю, для вас все кончилось. Муки выхода из окружения, а дело это, поверьте мне, хлопотное, испытывать не придется. Есть указание фронта, полковник… Вы назначены заместителем командарма Пятьдесят второй армии. Словом, едете к генералу Яковлеву. Отправим самолетом в следующую ночь. Еще раз поздравляю!
«А ведь я вроде крысы, — с тоской подумал Антюфеев, — бегу отсюда, как с тонущего корабля…»
Никакой вины за ним не было, а чувствовал себя Иван Михайлович гадко, так, будто предал товарищей по дивизии.
— Разрешите сказать, товарищ командующий? — выдавил он глухо.
Власов удивленно глянул на маленького полковника, поправил очки.
— Говори, — разрешил он.
— Разрешите остаться! — умоляющим голосом произнес Антюфеев.
— Не понял, — повел бровью генерал Власов.
— Спасибо за доверие, но сейчас не могу… Как же товарищей бросить?! Ведь я привел дивизию сюда, с января вместе воюем с немцем, и вдруг… Меня, значит, самолетом, а дивизия в болоте сиди? Дозвольте обождать, товарищ командарм?.. Хочу со всеми выйти.
Ответить Власов не успел, в блиндаж вошел Зуев. Его Иван Михайлович прежде тоже не видел, но знал по рассказам: молодой, подтянутый, красивый, одним словом, комиссар.
Иван Васильевич вопросительно глянул на полковника, тот встал, представился. Фамилию и звание назвал, а про должность промолчал, он с ней уже некоторым образом расстался.
Зуев стиснул руку Ивану Михайловичу, посмотрел улыбчиво, дескать, знаю про такого, наслышан о делах.
— Ты полюбуйся на этого героя, Иван Васильевич, — заговорил Власов, показывая на Антюфеева. Махнул рукой: садитесь, дескать. Присели к столу. — Полковник сдал дивизию начштаба, а на Большую землю лететь не хочет. Не могу товарищей, мол, бросать… Ходатайствует оставить его в дивизии до выхода армии на плацдарм. Таково, говорит, мое желание… Что будем делать?
— Доброе желание, — улыбнулся Зуев и лукаво подмигнул гостю. У Антюфеева отлегло чуточку от сердца.
— А приказ фронта? — подыграл Власов, и по тону, каким он спросил это, Антюфеев понял, что обоим по нутру его протест.
— Туда мы наше мнение сообщим, — продолжая улыбаться и хитро поглядывая на Ивана Михайловича, не возьмет ли слова обратно, проговорил Зуев. — И добавим: просьбу комдива поддерживаем, оставьте его у нас до выхода Второй ударной.
— Годится? — спросил Власов.
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — во весь голос рявкнул радостный Антюфеев.
— Голос у тебя, полковник, не по росту, — заметил Власов. — Значит, надо к голосу и званье подгонять? А вообще-то, полководцы все, как правило, туго растут.
Пока запрашивали штаб фронта, хозяин Антюфеева не отпускал. А тот как на иголках сидел, ждал, как решат его судьбу в Малой Вишере. Зуев же все про настроение бойцов выспрашивал, как продовольствие распределяют, что с воздуха и по огненной дороге через Долину Смерти идет, про немецкие призывы сдаваться, про их листовки и реакцию на них красноармейцев.
Антюфеев рассказал, как однажды немцы, зная о голодном пайке русских, буханки хлеба на штыках над бруствером подняли и кричат: «Иди сюда, Иван, таких буханок у нас пропасть!» Бойцы из полка Сульдина подобрались заранее поближе к их траншеям и, когда те с хлебом забавлялись, взяли их с двух сторон врукопашную. Выбили с позиции, забрали в плен с пяток солдат и хлебные буханки.
