Доктора флота - Баренбойм Евсей Львович (чтение книг TXT) 📗
Тогда Алексей не знал и не мог знать, что минет всего несколько лет, в Северной Корее укрепится новая власть, люди станут жить лучше, как вспыхнет долгая и кровопролитная междоусобная война. Ничто, абсолютно ничто не указывало на ее приближение.
В первый свободный час, когда уволенные на берег офицеры и матросы группами разбрелись по городу, знакомясь с его достопримечательностями, Алексей отправился выполнять поручение артиллериста. Сапожных мастерских, как и всех прочих, действительно, оказалось много. Алексей выбрал одну, в окне которой стоял большой искусно сделанный сапог со шпорой, и вошел внутрь. Сапожник, щупленький, в толстых очках в проволочной оправе, обрадовался неожиданному посетителю. Он засуетился, не зная, куда усадить заказчика, все время повторял:
— Туфли, капитана, хоросо. Туфли оцень хоросо.
Но когда Алексей протянул мерку с ноги жены флагарта, сапожник сник, потускнел, Таких огромных колодок у него не было.
— О русска женщина, — повторял он, продолжая с ужасом рассматривать мерку, раскачиваясь из стороны в сторону. — Какой нога у русска женщина!
Но сделать туфли все же согласился.
Два дня Алексей по нескольку раз приходил в мастерскую. Гриша Карпейкин рассказывал об интересных достопримечательностях Сейсина, хвастался покупками — изящным чайным сервизом, отрезом панбархата, купленного для матери. Алексей почти ничего не видел. Дело у сапожника двигалось медленно. Было похоже, что к уходу кораблей туфли так и не будут готовы. Только за час до отхода сапожник, наконец, закончил работу. Алексей вырвал у него туфли, сунул деньги и, вскочив на такси-мотоцикл с прицепом, помчался в порт.
Было чертовски обидно, что из-за этих дурацких туфель он так мало бродил по городу, ничего не видел, ничего не купил. «Зато привезу хороший подарок жене флагарта ко дню рождения, — утешал он себя. — В скудном послевоенном Владивостоке такие роскошные туфли для любой женщины — большая радость».
На следующее после возвращения кораблей утро Бережной пришел в кают-компанию мрачный, злой. Сел на свое место, ни с кем не поздоровавшись, обругал вестового за чересчур крепкий чай.
— Как туфли? — невинно поинтересовался Гриша Карпейкин, который по лицу артиллериста уже догадался, что с подарком жене не все благополучно. — С тебя, между прочим, причитается. Доктор два дня с ними возился.
И вдруг Бережной взорвался.
— Последний раз что-нибудь покупаю заразе! — крикнул он. — Не понравились. Такие туфли не понравились! Грубая, говорит, работа. А у самой ножища сорок первый размер, больше моей. — Артиллерист на минуту умолк, задохнувшись от возмущения, потом сказал что-то еще, но громовой хохот заглушил его слова.
У Потапенко была легковая машина марки «ханомаг» Это была хорошо сохранившаяся трофейная немецкая машина, обладавшая одной странной особенностью — подъемы вверх она могла преодолевать только задним ходом. Подъехав к горе, а гор во Владивостоке хватало, она разворачивалась и дальше тащилась задом. Мальчишки и прохожие со смехом и шутками наблюдали за этими странными маневрами.
Болезненно самолюбивый Потапенко сидел красный и бормотал ругательства.
Теперь на этой машине Алексей ездил лечить жену командира Аллу Сергеевну.
Алла Сергеевна была еще нестарая женщина с вальяжными плечами и высокой грудью. Она встречала Алексея в розовом шелковом пеньюаре с распущенными по плечам черными волосами.
В день первого знакомства она спросила:
— Вы уже любили, Алеша?
Алексей помолчал, потом ответил:
— Да.
Из рассказа мужа она знала, что новый корабельный доктор холост.
— И вас, конечно, тоже любили? — продолжала расспросы Алла Сергеевна. Она разговаривала с ним, как с ребенком. — А впрочем, что я спрашиваю? Такой симпатичный, сероглазый мальчик. Наверняка пользовались успехом. Отчего же вы не женились?
— Мне бы не хотелось говорить об этом.
— Ладно. Не хочется, не надо, — вздохнула Алла Сергеевна. — А какие женщины в вашем вкусе? Брюнетки? Блондинки?
Этот разговор с женой командира тяготил его.
Было ясно, что она хочет наладить с ним дружеские отношения. Но зачем ей нужна эта дружба — Алексей не знал.
— Какие у вас жалобы, Алла Сергеевна? — проговорил он, стараясь быстрее закончить визит и вернуться на корабль.
— Жалобы? — Алла Сергеевна запахнула на груди пеньюар, зябко поежилась, посмотрела на Алексея. — Хорошо. Жалобы так жалобы. Беспокоит меня, милый доктор…
Она страдала хроническим бронхитом, кашляла по ночам, температурила. Алексей бывал у нее часто. Каждый раз выстукивал, выслушивал, ставил банки. Алла Сергеевна всегда кормила его ужином. Пока он ел, она рассказывала о своей семейной жизни. Такова, вероятно, участь врача — быть в роли священника, исповедующего своих больных. Многое из того, о чем рассказывала Алла Сергеевна, он предпочел бы не знать.
— Мы с Семой поженились двадцать лет назад, когда он был еще курсантом, — рассказывала Алла Сергеевна. Слово «Сема» применительно к сухому, требовательному, капризному командиру резало слух. — Но жизнь наша, Алеша, не ладится. В молодости я по глупости сделала аборт и после этого не могу рожать. Сема страдает от отсутствия детей. Последние месяцы он иногда не ночует дома.
— Остается на корабле? — уточнил Алексей.
— Если бы так, милый мальчик. Я чувствую, что у него есть другая женщина… — Алла Сергеевна вздохнула, положила в тарелку Алексея вторую котлету. — Ешьте. Вы молодой. Вам надо есть много мяса…
Иногда, прежде чем Алексей успевал уйти, приезжал Потапенко. Дом его находился на улице Ленина в центра города, и Алексей спрашивал:
— Разрешите остаться на берегу?
— Сегодня ваша смена?
— Нет, не моя.
— Не разрешаю. Для того и существует график схода офицеров на берег, чтобы его соблюдать.
«Чертов формалист», — думал Алексей, спускаясь по лестнице вниз, обиженный отказом командира. Он уже успел запомнить некоторые изречения, которые любил употреблять Потапенко и которые прочно вошли в морской фольклор, и злорадно повторял вслух эти сгустки флотской «мудрости»: «Отвечай по-матросски кратко, будто даешь телеграмму за свой счет». Но выйти на улицу обычно не успевал, так как с площадки третьего этажа раздавался голос командира:
— Сикорский! Оставайтесь в городе!
Видимо, Алла Сергеевна успевала насесть на мужа и заставить его изменить решение.
Но однажды «формалист и солдафон» Потапенко защитил его от унижения. Месяц назад на корабли из санитарно-эпидемиологической лаборатории пришел майор медицинской службы Терехов. Низенький, пожилой, чуть глуховатый, он лазал по старенькому «Теодору Нетте», как ищейка, выискивая грязь длинным отполированным ногтем. Он забирался этим ногтем в щели переборок на камбузе, в трещины разделочной колоды, ящики стола и, найдя грязь, совал палец под нос Алексею и спрашивал с нескрываемым злорадством:
— Это что? Что это, я вас спрашиваю?
Он успокаивался только после того, как Алексей отвечал:
— Это грязь, товарищ майор.
— Вот-вот, — говорил он.
Уже сорок минут Алексей послушно ходил за неутомимым Тереховым. Майор был несправедлив. Ясно, что он поставил своей целью написать акт и добиться наказания Алексея «за слабый санитарный контроль». Кроме того, он обставлял свою проверку так унизительно, что Алексей больше терпеть не мог.
— Мне нужно отлучиться, — сказал он майору.
Тот удивленно взглянул на него.
— Идите, только быстрее возвращайтесь.
Алексей поднялся на палубу, лицо его горело от обиды. Именно в этот момент его увидел Потапенко.
— Что случилось, Сикорский? — спросил он. — Кто вас расстроил?
И, выслушав сбивчивый рассказ о вредном майоре, приказал:
— Пришлите его ко мне.
Узнав, что его вызывает командир, Терехов удивился, но послушно постучал в каюту Потапенко. Минут двадцать тот не принимал его, каждый раз говоря: «Занят, подождите». Когда Терехов вошел наконец в капитанскую, отделанную красным деревом, каюту, Потапенко окинул его быстрым и опытным взглядом старого строевика, увидел оторванную пуговицу на рукаве кителя, пыльные ботинки и снял трубку оперативного телефона.
