Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
«Где они, соколы, — горько усмехнулся про себя Иван Васильевич, хорошо помнивший, как горели новехонькие машины на аэродромах возле западной границы, от которой он отступал в июне сорок первого. — Подожди, брат Байдаков, новых орлят вырастим, более мощные самолеты построим. А пока на выдержке и мужестве потянем, с испытанной трехлинейкой в руках… Что делать, если русскому человеку другого оружия, кроме духа его природного, вдоволь пока не предоставлено».
Вслух комиссар ничего не сказал. И время для агитации неподходящее, и Байдаков в призывах не нуждается. Про сталинских соколов он скорее по традиции сказал. А Зуев вспомнил день 19 июня прошлого года. Перешел границу солдат вермахта, его срочно доставили в Каунас, где расположился штаб 11-й армии. Допрашивал его Иван Васильевич, как говорится, «со товарищи». Начальник Особого отдела Кокшаев присутствовал и полковник Сошальский, глава армейской разведки. Яша Бобков протокол вел, дело серьезное, без бумаги нельзя. Перебежчик и рассказал: в ближайшие дни немецкие войска перейдут государственную границу.
— В какой именно день? — спросил немца полковник Сошальский.
— Пока неизвестно… Ждут некий особый сигнал, он придет в субботу, 21 июня. Этот сигнал и решит: быть войне или ее отменят.
Ответ показался странным, и командиры переглянулись. Как же так? Если намечена война, то о какой отмене может идти речь? Подобная нерешительность не укладывалась ни в сознании чекиста Кокшаева, ни военного разведчика Сошальского, ни опытного, хотя и молодого по возрасту политработника Зуева. К этому времени они были уже во власти стереотипа, по которому сила и могущество высшего руководства определялись непреклонностью воли, отсутствием колебаний, невозможностью существования альтернативных вариантов. Всем троим, юнец Яша не в счет, показалось бы даже диким предположение, что товарищ Сталин может вдруг отказаться от принятого им лично решения в любом деле, да еще в таком жизненно важном, как война. Ведь ее всегда готовят. Никому и в голову бы не пришло, что и от войны можно в последний момент вдруг отказаться. Поэтому показания перебежчика сочли противоречивыми, а потому и недостоверными. Немца отправили по инстанции, сопроводив тщательно записанными Яшей Бобковым показаниями.
И никому из них и в голову не пришло, что стоп-кран для самой жестокой в истории человечества войны существовал до тринадцати часов 21 июня 1941 года. Именно до этого рокового — тринадцатого! — часа войска трех армейских группировок вермахта ждали одного, из двух предусмотренных фюрером заранее сигналов. Если приходил «Дортмунд», дивизии взламывали русскую границу в половине четвертого утра 22 июня… Но ежели возникало вдруг кодовое слово «Альтона», война отменялась.
Что надо было сделать для этого? Ничтожно мало — предъявить Германии разумный, но жесткий ультиматум. Сам Гитлер до последнего ждал его, ибо знал о нежелании Сталина воевать. Но стремясь подтолкнуть события, чтобы поскорее ввязаться в смертельную драку, которая страшила и его самого, фюрер досыта кормил генералов байками об агрессивности Кремля, о том, что план «Барбаросса» суть превентивная мера, имеющая целью опередить большевиков. И когда вермахт перешел границу, а его командиры увидели, что застали русских, не помышлявших о нападении, врасплох, немецкие генералы усомнились в искренности вождя партии и государства. Но карты были уже сданы. Приходилось играть по навязанным Гитлером правилам. Сигнал «Альтона» не прозвучал и превратился в исторический феномен, о котором комиссар Зуев никогда не узнает.
Поезда по железной дороге давно уже не ходили, но горстка разбитых боями домов по-прежнему называлась в сводках разъездом. Еще зимой, когда земля вокруг была завалена снегом, станцию освободила стрелковая бригада, положив здесь при этом немалое число красноармейцев. Разъезд Еглинский стал самым западным участком пространства, где избавились русские люди от власти оккупантов. И горько было осознавать, что именно отсюда начнется печальный, трагический путь нового отступления на восток.
Сопровождался отход ликвидацией Волховского фронта и сменой руководства. Группу войск, входящую теперь в Ленфронт, возглавил генерал Хозин, обосновавшийся в штабе Мерецкова. Преемником Клыкова во 2-й ударной незадолго до того стал Власов. А 25 апреля командующего 59-й армией Галанина отозвали в Москву, и войска принял под начало Иван Терентьевич Коровников, который возглавлял ранее оперативную группу.
Михаил Семенович Хозин едва ли не в первые дни понял, что силы, которые Ставка ему отпустила, вовсе не годятся для наступательных действий. И теперь остается только гадать, чем он руководствовался, легкомысленно обещая Сталину без резервов снять блокаду Ленинграда. Армия Власова была ударной только по названию. Ее дивизии и бригады были значительно ослаблены во время тяжелых зимних боев. К концу апреля снежные дороги окончательно порушились, колонные пути, проложенные через болотистые участки и лесные массивы, стали непроходимыми. Мало того, что это обстоятельство срывало снабжение войск, оно затрудняло, а подчас и вовсе исключало любой маневр армии внутри гигантского мешка, в котором та находилась. А разве может армия, лишенная возможности передвигаться, оставаться боеспособной?
Уже в день отъезда бывшего комфронта Мерецкова в Москву генерал Хозин приказал 59-й армии перейти к временной обороне. Вместе с тем Михаил Семенович предписал ее командованию и другую задачу: готовить ликвидацию противника в районе Трегубозо, Приютино, Спасская Полнеть, чтобы расширить горловину прорыва в северной ее части, обезопасить 2-ю ударную от окружения. Новый командарм Коровников удар по противнику нанес неумело и потому довольно слабо. Успеха никакого Иван Терентьевич не добился, и немцы продолжали, накапливая резервы, усиливать группировки, сосредоточенные на флангах прорыва.
Вскоре и генералу Козину стало ясно, что требовать от 2-й ударной вести наступление не только бессмысленно, но и опасно. И он тогда вместо победного марша на Ленинград вынужден был отдать приказ: с 30 апреля 1942 года армии перейти к обороне.
В этот же день разгорелись бои под Еглино: противник пробовал собственные силы. Нажим на разъезд осуществлялся и прежде, но в канун Первомая командованию вермахта хотелось доложить фюреру об успехе под Ленинградом.
Силы были явно неравными. Станцию обороняли три десятка красноармейцев. А Первого мая на Еглино пошел в наступление свежий батальон пехоты, поддержанный танками. Помощи еглинцы так и не получили, но поступил приказ: организованно отойти. Поступил, когда станцию окружили фашисты. И все же бойцы пробились штыками и гранатами, возвратились к своим, сумев вынести всех раненых на руках.
…День 1 Мая 1942 года от Ладоги до Ильменя был безоблачным и солнечным. Газета «Отвага» вышла по случаю праздника в две краски. Украшал ее приказ войскам 2-й ударной, его писал Зуев. Приказ был выдержан в оптимистических тонах, не противоречил — как можно! — общему духу приказа наркома обороны. В нем Сталин снова заверял красноармейцев и советских людей, что Красная Армия будет отмечать Новый год в Берлине. «Отвага» тоже не оплошала, ее призыв гласил: «Воины Ударной, вперед к Ленинграду!»
О том, что сдали немцам западный рубеж и армия перешла к обороне, газета читателей не извещала.
Первомайский день в столице рейха тоже выдался как по заказу. Предстоял традиционный в нацистском государстве парад на Унтер ден Линден, и проснувшийся рано утром гауляйтер Берлина и министр пропаганды доктор Геббельс с удовольствием отметил, что погода не помешает, фюреру достойно приветствовать немецких солдат со ступеней мавзолея Гинденбурга.
В последние апрельские дни гауляйтеру пришлось немало потрудиться для пропагандистского обеспечения праздника. К обычным заботам Геббельса добавились и хлопоты, связанные с пребыванием фюрера в столице. Гитлер вечером 24 апреля покинул Ставку и выехал в Берлин, чтобы выступить в рейхстаге и потребовать от депутатов исключительных полномочий, которые наделяли фюрера единоличной и неограниченной властью. Йозеф Геббельс, как глава партийного руководства имперской столицы, отвечал за подготовку процедуры, которая затвердила бы де-юре фактическую диктатуру Гитлера в Третьем рейхе.
