В когтях германских шпионов - Брешко-Брешковский Николай Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗
— Это будет триста! — подхватил Ольгерд Фердинандович. — Но скидываем двух четвертных и на круг это выходит двести пятьдесят… А?..
— Что ж, я согласен…
— Да вы молодец!.. А теперь я вам описываю… С самого начала — мой отец… Он умер лет… лет около пятнадцати назад… Он был за профессора варшавского университета… Большой лоб, как у меня, и польский тип, как у Генриха Сенкевича, такой же нос… Немного больше бородка… Вы себе купите открытку Сенкевича… И если вы сделаете немножко больше нос и немножко больше бороду, это будет аккурат мой покойный папаша… Ну, черный строгий сюртук, черный галстук… Люди науки всегда в чёрном… Поняли?..
— Понял…
— Теперь мы переходим к моему деду… Мой дед был маршалеком… Вы знаете, что такое маршалек?..
— Нет…
— Нет? То я вам говорю… Маршалек — это на Волыни предводитель дворянства… Такой же тип, как у отца, только без бороды… И такие, знаете, гусарские усы… Он сначала служил в гусарах, мой дед… А потом уже был выбран маршалеком… Я его знал, хотя очень так себе… Мне было четыре года, а ему восемьдесят два… Но у меня оставались в памяти его седые усы… Когда он меня целовал, то этими усами колол… Ну, я думаю, теперь вы имеете представление… Переходим и к моему прадеду…
— А во что прикажете одеть вашего… отца вашего покойного батюшки?..
— Ах да… — Ольгерд Фердинандович задумался. — В чего одеть? Натурально, отставным гусаром. Постойте, какой цвет был у него на венгерке? Я вам сейчас скажу… Чи жёлтого, чи голубого? Нет, голубого, как сейчас помню, голубого! Ну вот… А теперь мы уже добрались и к моему прадеду. Это был герой повстанец тридцатого года. Сохраните фамильный тип, только сделайте совсем молодого и маленькие усики. А форма — уланская. Польский улан. И такая шапка — рогатая… Теперь я вам все сказал… Но еще добавлю, если кто посмотрит, чтобы видеть старость этих портретов…
— Будьте спокойны! — обрадовался художник, почувствовав себя полным хозяином в этой области… — И холст, и рамы, и краски будут вполне в духе времени. Вот рамы придется подобрать… В Александровском рынке сколько угодно… Рамы как, на мой счет?..
— За рамы плачу я! — торжественно скрепил Пенебельский. — Но прошу вас торопиться, молодой человек. Мне эти портреты нужны скорее.
— В десять дней все будет готово, и я их представлю.
— Хорошо. Только чтобы вы заказ исполняли добросовестно.
Задонцев нерешительно отделил свою невзрачную, бедно одетую фигуру от кресла времён Империи, на краешке которого сидел.
— Я хочу попросить, если можно, маленький аванс… Небольшой…
— Аванс? — строго переспросил Ольгерд Фердинандович. — А если вы возьмете аванс и ничего не делаете?..
— Помилуйте, зачем же… Я всегда… Я человек аккуратный и честный…
— Ну, знаете, мой дорогой, честность — понятие условное. Ведь вы же там, в Риме, фабриковали эти фальшивые портреты?..
Художник готов был сквозь землю провалиться. И дернула ж нелегкая обмолвиться про эти несчастные портреты…
— Ну, хорошо, вы знаете мой банкирский дом на Невском?.. Я говорю по телефону, и вам выдадут двадцать пять рублей. Но через десять дней…
— Будьте покойны!..
Ольгерд Фердинандович нажал кнопку.
— Семён, проводи господина художника!
10. Человек без отечества
Затрещал телефон на письменном столе.
— Семён, спроси, кто говорит?..
Это быль звонок Флуга. А через полчаса приехал сам Флуг.
Уж на что видывал всякие виды на своём веку, случалось и в дворцах бывать, а и он отметил художественное, некричащее великолепие этого особняка.
Ольгерд Фердинандович с места в карьер повел гостя по мраморной лестнице во второй этаж похвастать своей готической столовой и белым людовиковским залом.
— Хорошо, очень хорошо. Всюду выдержан стиль. Неужели это ваш вкус?..
— Натурально мой, а то чей же?.. Все до последнего винтика делалось под моим личным наблюдением…
— Мне нравится, что в столовой у вас не английская готика, а германская…
Ольгерд Фердинандович благоразумно прикусил язык. Вообще с самим понятием «готика» ознакомился наглядно впервые он, вступив во владение особняком прогоревшего золотопромышленника.
В конце концов и хозяин, и гость очутились в «наполеоновском» кабинете.
Ольгерд Фердинандович повторил вопрос, заданный Флугу в первый же момент их знакомства:
— Как чувствует себя его сиятельство господин министр?..
— Благодарю вас, господин Пенебельский. Господин министр очень занят, скопилось очень много важной дипломатической переписки. Но чувствует себя превосходно. Я только что от него из посольства. Господин министр, оказывается, слышал о вас и милостиво отзывался…
— Да?.. Господин министр изволил… — так и расцвёл весь Ольгерд Фердинандович. — Его сиятельство пользуется такой популярностью в Петрограде!.. Я почёл бы за великую честь для себя быть представленным…
— Я сделаю так, что вы удостоитесь этой чести… — с внушительной простотою молвил Флуг.
— Ах, господин Прэн, я буду вам так признателен… Вообще я большой германоман. Если хотите знать, я сам немец!..
— Немец? — И никогда ничему не удивлявшейся Флуг приподнял брови.
— Да! В жилах моих течёт благородная германская кровь. Мы, то есть мои предки, — выходцы из Познани… В сущности, я — фон Пенебельский…
Убедившись, с каким он гусем имеет дело, Флуг решил не церемониться с Ольгердом Фердинандовичем и взять быка прямо за рога.
— Скажите, господин фон Пенебельский, мне любопытно знать, какие у вас имеются «декорации»?
И одновременно хозяин и гость кинули взгляд по одному направлению — на висевший на стене громадный фотографический портрет. Пенебельский представлен был во всем своём ослепительном блеске. Двоился между расчесанными баками чисто выбритый подбородок. Взгляд с внушительным самодовольством созерцал пространство и, словно у заезжего фокусника, густо покрыт был какими-то подозрительными звёздами борт-фрака.
— Что же это за особенные декорации? Ничего особенного, так себе! Имею кое-что от персов — в Тегеране я устроил отделение моего банка. Потом эти болгарские мужики… В Софии у меня тоже есть отделение.
— А хотелось бы вам получить из Берлина что-нибудь этакое, на шею или на грудь?.. Настоящее?..
— Ой, еще как хотелось бы! — с наивной беспардонностью вырвалось у Пенебельского. — Но как это сделать? Необходим предлог… Хотя все мои симпатии, все мои чувства…
— Я ни минуты не сомневаюсь в ваших симпатиях. Но слова, даже самые искренние, — звук пустой. Слова — дипломатическая нота, не опирающаяся на штыки и пушки. Необходима зацепка более реальная, которая дала б возможность его сиятельству сделать соответствующее представление.
— Помогите, научите… — покорно отдавал Пенебельский себя целиком в распоряжение этого бритого человека с тусклыми глазами.
— Воздушный флот Германии при всем его могуществе нуждается, однако, и в частной поддержке… И вот среди сочувствующих…
— Понимаю, — перебил Ольгерд Фердинандович, уже почти готовый вынуть из письменного стола чековую книжку. И в то же время его вдруг зазнобило каким-то странным холодком. Словно кто-то невидимый дунул ему в затылок, и «это» щекочуще-неприятно пошло вниз по спине…
А Флуг смотрел на него в упор спокойным, тяжёлым взглядом… Медленным неторопливым движением вынул из кармана записную книжку.
— Соблаговолите назвать сумму вашего пожертвования?..
Пенебельский молчал, испытывая какую-то прямо физическую неловкость в спине.
— Вы колеблетесь, господин фон Пенебельский? Но ведь вы же — немец!.. Немец из Познани… Или я ослышался?..
— Да… немец…
— Так в чем же дело? Ваш долг, ваша священная обязанность содействовать усиленно мощи вашей родины. Или вы сомневаетесь, боитесь, что узнает кто-нибудь из тех, кому не следует знать?
— А если… если будет война?
— Тем лучше!
Белый, как слоновая кость, нос Ольгерда Фердинандовича увлажнился несколькими росинками.
