Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
«Раненый?.. — усмехнулся Толкунов. — Если носиться с каждой царапиной...» — Он нисколечко не рисовался. Правда, рана еще давала о себе знать, но он был уверен, что это вот-вот пройдет и скоро станет вспоминать о госпитале почти как о санатории.
«Неужели вы действительно уйдете?» — спросила пани Мария с отчаянием в голосе.
Толкунов подумал, что впервые в жизни ему хочется остаться с женщиной. Он положил ей руку на плечо, почувствовал, какое оно горячее, и смущенно отстранился.
«Я должен, — ответил искренне, ведь в самом деле должен был идти. — Так надо».
Теперь пани Мария поняла, что через несколько минут капитан уйдет, и никакие слова и поступки не удержат его. Впрочем, она знала это и приготовилась к разлуке, но не думала, что настанет она так быстро и внезапно.
«Машина ждет нас», — сказал Толкунов виновато, словно и в самом деле провинился перед женщиной.
«Так я сейчас, — сразу захлопотала пани Мария. — Я все уложу так, чтобы господа офицеры были довольны...»
Она шмыгнула в комнату и почти сразу вынесла поглаженное белье, чистые полотенца и носки. Забрала у Толкунова сидор и упаковала вещи осторожно и аккуратно, точно это было не обычное солдатское белье, а чуть ли не взрывчатка. Капитан хотел уже завязать мешок, но пани Мария забрала его и потащила в свою комнату. Достала из буфета кулек с домашним печеньем. Толкунов решительно замахал руками, зная, какой дорогой для пани Марии этот подарок, но она лишь взглянула на него так, что капитан сразу сник. Смотрел, как пани Мария завязывает сидор, понимал, что следует сказать что-то значительное, по крайней мере поблагодарить, вдруг подумал: пани Мария может и обидеться на слова простой благодарности, но не представлял, как выразить чувства, переполнявшие его...
Она наконец управилась с сидором, поставила его на стул и обернулась к капитану. И тогда Толкунов спросил нерешительно, впервые испытывая уверенность, что от ответа на этот вопрос зависит вся его будущая жизнь:
«Вы хотите еще раз увидеться со мной?»
Пани Мария не шагнула к нему, не схватила за руки, как недавно в передней, и у Толкунова оборвалось сердце — как он мог, пусть на секунду, допустить, что такая женщина станет ждать его, но пани Мария произнесла слова, в которые не мог поверить.
«Я дождусь тебя, — сказала она, — я буду думать только о тебе и знаю, что ты вернешься домой».
Она так и сказала «вернешься домой», и это обращение на «ты», и заверения, благодаря которым Толкунов понял, что эта женщина уже не чужая для него, что она принадлежит ему вся и навсегда, настолько взволновали и растрогали его, что он лишь пошевелил губами и ответил тихо:
«Я скоро вернусь, Мария...»
Впервые он обратился к ней без разъединяющего их слова «пани». Она сразу поняла, что таится в этом: протянула Толкунову руки, капитан шагнул к ней несмело, еще не зная, как вести себя с любимой женщиной, но она сама прижалась к нему. Он гладил ее по голове, совсем как ребенка, и молчал. Услышав в передней шаги Бобренка, попытался высвободиться из ее объятий, но женщина не отпускала его, прижалась еще теснее и крепко поцеловала... Даже теперь, ночью, карауля тут, под охотничьим домом какого-то фашиста фон Шенка, Толкунов чувствовал сладость того поцелуя и знал, что ничего лучшего нет и не может быть на свете.
Капитан на мгновение закрыл глаза и снова увидел заплаканную женщину в расстегнутом халате — держит за руку и бежит по лестнице рядом. Она выпустила его руку, лишь когда «виллис» тронулся. Толкунову было неудобно, что прохожие останавливаются и смотрят на них, но и радостно — пусть все знают, какая женщина полюбила его!
Небо на востоке посветлело, на дереве шевельнулась какая-то птаха, подала голос и умолкла, как бы устыдясь своей поспешности. Толкунов подумал, что через полчаса совсем рассветет. Он вышел из беседки и решил осмотреть сарай и гараж. Постоял под гаражом, ощупал замочную скважину и даже заглянул в нее, как будто мог что-то увидеть, обогнул кирпичный сарай, крытый черепицей. Все это строилось на долгие годы, все было в образцовом порядке, только дорожка, ведущая к сараю, давно не подметалась, ветер нанес на нее прошлогодние листья и жухлую траву.
Толкунов увидел на фронтоне сарая маленькую дверь. Туда можно было добраться по деревянной лестнице, приставленной поблизости к стене. Капитан передвинул ее, быстро поднялся к двери, но она оказалась заперта, и Толкунов спустился на землю. Вдруг вспомнил об открытом окне на втором этаже дома — Бобренок говорил, что там библиотека, прикинул, достанет ли до него лестница: вероятно, слишком короткая, однако можно дотянуться до подоконника и проникнуть в помещение.
Но зачем?
Толкунов возвратился к беседке, пробрался за кустами поближе к дому. Внимательно осмотрел газон под открытым окном, не увидел ничего, кроме жухлой листвы, и снова прикинул расстояние до второго этажа. Да, с помощью лестницы можно неслышно забраться в дом, осмотреть все снова, не спеша. Теперь старый слуга уверен, что советские офицеры уехали, успокоился, может, и удастся что-то обнаружить...
Толкунов проскользнул еще ближе к дому, постоял под открытым окном и совсем уже решил отправиться к Бобренку, чтобы вместе осуществить задуманное, но вдруг взгляд капитана зацепился за что-то на газоне, какая-то белая точка среди желтой листвы, никто не обратил бы на нее внимания, обрывок бумаги или окурок: что в них подозрительного? Однако капитан настороженно огляделся, покосился на открытое окно — тихо поскрипывали рамы, именно это успокоило Толкунова, и он, пригнувшись, добрался до белой точки и склонился над нею.
Действительно, обычный окурок. Половина недокуренной сигареты, небось дорогой — с золотистым фирменным знаком. Толкунов понюхал сигарету, ощутив терпкий аромат перегоревшего табака, подержал окурок на ладони, осторожно зажал пальцами, чтоб не измять, и, снова зорко оглядевшись, направился к Бобренку.
Майор лежал на дне неглубокой канавы, подмостив под себя листья и подняв воротник шинели. Ничего не спросил у Толкунова, лишь сел и поправил фуражку. Капитан опустился подле него на колени, показал лежащий на ладони окурок.
— Нашел там, на газоне, — сообщил он таким тоном, словно ему удалось откопать клад.
— Ну и что? — не сообразил Бобренок.
— Под открытым окном. А ты говорил: в библиотеке пахло табаком...
Бобренок недоуменно пожал плечами.
Толкунов рассердился:
— Разве не видишь: совсем свежий. А камердинер, ты же утверждал, не курит. Выходит, в доме кто-то все-таки прячется...
Бобренок понюхал остатки сигареты.
— Почему считаешь, что свежий? — спросил он.
— Вчера, помнишь, прошел дождь. Днем, перед тем, как мы взяли эсэсовцев и приехали сюда. Кратковременный, всего минут десять, но сильный. А сигарета, глянь, не намокла. Значит, ее бросили после дождя, когда газон уже подсох. То есть вечером или перед самым вечером.
— Кто-то шатался под домом и бросил.
— Может, и так. Но посмотри, сигарета какая. Я таких не видел. Золотом написано...
Бобренок поднес окурок к самым глазам. Совсем уже рассвело, увидел золотистые буквы, запекшуюся слюну на тонкой бумаге.
— Ты прав, — ответил он рассудительно. — Вряд ли местные жители курят такие. Значит, кто-то прячется в доме... Но ведь мы осмотрели все...
— И на чердаке?
— Нет.
— Ну вот, — с укоризной заметил Толкунов. — Еще надо обстучать стены, не может быть, чтобы под таким домом не было подвала.
— А пока мы будем обстукивать, они уничтожат документы «Цеппелина»...
— Да, их следует взять внезапно.
— Наверно, не выйдет. — Бобренок задумался и сказал: — Не знаю, что и делать...
— Если тут кто-то прячется, а я в этом теперь убежден, — заверил Толкунов, подбросив на ладони окурок, — обязательно как-нибудь выдадут себя. Не могут целый день сидеть в подвале или на чердаке. Тем более что вчера их напугали. Боятся, что в любую минуту мы можем возвратиться, и постараются удрать. Тут мы их и возьмем.
