Т-34. Выход с боем - Лысёв Александр (книги регистрация онлайн TXT) 📗
– Arsch [4]… – донесся до них обрывок разговора.
Второй танкист с сочувствующим видом протянул коллеге откупоренную флягу. Гауптман благодарственно кивнул и сделал большой глоток. На пленных оба не обратили ни малейшего внимания.
– Привязался же к нам… – негромко обронил Ветлугин в адрес гауптмана, когда их проводили мимо.
Терцева и трех его спутников втолкнули в небольшую группу военнопленных, зябко жавшихся у обочины.
5
А потом был лагерь. Сначала пересыльный. До него они добирались большую часть пути пешком двое суток сквозь снежную пелену. Правда, сразу после прорыва немецкой группировки из окружения всех советских пленных сначала пригнали на разбитую узловую станцию железной дороги. Отделили раненых, в том числе и майора-артиллериста, которому по очереди, сменяя друг друга, подставляли свои плечи на марше до станции Терцев, Ветлугин и солдатик в шинели без хлястика. Больше майора они никогда не видели. Здоровых загнали в несколько платформ с высокими бортами. Крыши над головой не было. Сверху падал мокрый снег, во все щели задувал ледяной ветер. Как успел заметить Ветлугин, платформы прицепили отчего-то к санитарному поезду, разделив немецких раненых и советских пленных теплушкой с пулеметом на крыше. Меняясь каждые полчаса, прямо через проделанный в крыше люк из теплушки на крышу лазили дежурить у пулемета солдаты охраны. Паровоз, быстро набирая ход, пошел прямиком на запад. Стиснув зубы и прислонившись лбом к выпуклому железу стенки платформы, Терцев от досады сжал кулаки – их спешно увозили прочь от линии фронта в неприятельский тыл. Ночью ударил сильный мороз. Пленные простояли в платформах до утра, прижимаясь друг к другу, в такт движению эшелона обмениваясь слабыми толчками локтями и плечами, чтобы хоть как-то согреться. Утром остановились на маленьком разъезде. Отцепили от санитарного поезда платформы с пленными и теплушку с охраной. Поезд пошел дальше, а их сгрузили прямо в снег. Несколько человек за ночь замерзли насмерть. Остальных погнали бегом по дороге. Терцев оглянулся – подошедший другой паровоз зацепил теплушку с бортовыми платформами и потащил их обратно на восток. Видимо, за новой партией пленных. Следующие полтора суток их путь состоял из чередовавшихся команд двигаться то шагом, то бегом. Лишь ночью на несколько часов пленных заперли в большом сарае. Наутро снова кое-кто не поднялся. Остальных построили, пересчитали и опять погнали по дороге в западном направлении.
В пересыльном лагере застряли надолго. Терцев с Ветлугиным прикинули – до фронта отсюда было километров сто. Конечно, мысли о побеге не оставляли их ни на один день. Но два ряда колючей проволоки и пулеметные вышки по четырем углам периметра пока что не давали даже теоретического шанса на его осуществление. За периметр их не выводили. То ли хваленая немецкая система лагерей начинала давать сбои во второй половине войны, то ли последние события на относительно недалеко фронте наложили свой отпечаток. Так или иначе, можно было сказать, что эта партия пленных оказалась в каком-то заброшенном состоянии. Прежде всего, не отделили от общей солдатской массы командиров. Это была, наверное, самая большая странность, сразу бросавшаяся в глаза. Командиров было немного, но тем не менее они имелись. Терцев, размышляя об их положении в том лагере, не мог ни тогда, ни потом дать однозначный ответ, хорошо это было или плохо. Если вообще, конечно, категории хорошего и плохого можно было отнести к их тогдашнему лагерному существованию. С одной стороны, их пока не расстреляли, не перевели на какую-нибудь фабрику смерти с конвейерным производством. Даже не выводили ни на какие работы. Лишь только утром и вечером устраивали переклички. Держали несколько сотен человек в двух гнилых полуразрушенных холодных бараках. Кормили через день, а то и через два. Происходило это следующим образом: под охраной нескольких солдат в лагерь въезжала телега с бочкой. Пулеметы с вышек демонстративно наводили в центр внутреннего лагерного круга. В бочку, видимо, были слиты отходы с местных кухонь. Иногда это были просто остатки пустого супа. Чаще – вперемешку с картофельными и овощными очистками и слипшимися кусками макарон. Иногда попадались шматки каши, а то и вываренные кости. Бочка опрокидывалась прямо посередине лагеря. Выбранные из числа самих же пленных «дежурные по кухне» первым делом касками и имевшимися в небольшом количестве котелками набирали жижу из грязи и растопленного снега. Остальное месиво сгребалось в отдельную кучку. Выстроившиеся в очередь пленные – результат их внутренней самоорганизации – по очереди подходили за парой глотков жижи и получали в ладони свою порцию месива. Телега сразу же уезжала, немцы в процесс такой кормежки не вмешивались.
Ветлугин поначалу пытался шутить про трехразовое питание – телега в среднем заезжала раза три на неделе. Потом совсем осунулся и умолк. Берегли силы по совету капитана. Хорошо хоть можно было выползать иногда по очереди погреться снаружи у черных, прогнивших стен. Мартовское солнышко так хорошо пригревало. В такие минуты снаружи бараков было намного теплее, чем внутри, где царили вечные промозглость, вонь и грязь от гнилой соломы вперемешку с человеческими испражнениями. С другой стороны, все это напоминало ожидание того, чтобы пленные передохли сами. Зная немцев, это как минимум было не логично. В бараках среди пленных самой распространенной была версия, что немцам действительно просто сейчас не до них. Что ж, это и впрямь очень походило на правду…
Так прошло почти два месяца. За это время из относительно небольшого по численности состава пленных в лагере умерло около трети. Остальные, изможденные, грязные, одетые в завшивленные лохмотья, едва волочили ноги. Наконец, в апреле их – оставшихся в живых – все-таки подвергли регистрации. Допросили, на каждого завели карточку. Но почему-то нескольких выявленных командиров пока так и не перевели в специальные места содержания – офлаги. А в первых числах мая по уже просохшим дорогам погнали дальше, в северо-западном направлении. До начала лета проработали на лесоповале: заготовляли деревья для оборудования запасной линии обороны в немецком тылу. Противник ожидал с началом летней кампании очередного крупномасштабного наступления Красной армии на советско-германском фронте и усиленно готовился к его отражению.
– У самих наступать уже кишка тонка, – тихонько заметил Ветлугин, когда они хлебали баланду из мятого котелка самодельными деревянными ложками в перерыве между работами.
Вкалывали от зари до зари, по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Уставали смертельно. Зато значительно улучшилось питание. Выдавали хлеб, брюкву, картошку. Иногда в баланде даже попадались тонкие волокнистые прожилки мяса. В дополнение к этому теплое время года объективно помогало выживанию. Снова начали обдумывать возможности побега. Глухие темные леса в округе притягивали взоры пленных как магнит. Но усиленная охрана, патрули с собаками на всех дорогах и тропинках пока все так же не оставляли шансов на побег.
В середине июня внезапно прямо после завершения очередных заготовительных работ в лесу их не вернули на огороженное колючей проволокой поле, где пленные ютились в норах-землянках, вырытых своими собственными руками. Погнали куда-то по дороге дальше. Ветлугин все озирался на поле, где они прожили почти полтора месяца.
– Чего случилось? – негромко окликнул его шедший сзади в колонне Терцев.
– Да хлеб у нас там припрятан был, – с отчаянием проговорил сержант. – Под лежаком в соломе заначил…
Шагавший рядом солдатик в шинели без хлястика, услышав про хлеб, беспокойно завертел головой по сторонам.
– Идите смирно! – бросил им капитан, все так же мерно двигавшийся в своем ряду. – Теперь уже ничего не поделаешь…
– Эх, Ветлуга! – бессильно сжал худые кулаки солдат.
– Сам знаю! – зло огрызнулся сержант.
Они так и держались втроем еще с самого февраля 1944-го. Солдатик в шинели был из той самой партии военнопленных, которую немцы выводили из котла. Точнее, держались вместе Терцев с Ветлугиным, а солдатик везде к ним испуганно жался. Поначалу они не обращали на него особенного внимания.
