У самого Черного моря - Авдеев Михаил Васильевич (читать книги онлайн без txt) 📗
Третий день сентября Турецкий вал находился в аду. Сверху невозможно было разглядеть, что творилось на земле – от частых взрывов бомб и снарядов все скрылось в дыму и гари. Зато хорошо просматривались подступы с обеих сторон вала. Противник выдавал себя огнем густо натыканных артиллерийских батарей, на дорогах стеною стояла пыль – непрерывно сновали автомашины, длинными цепочками тянулись конные повозки, подходила пехота, а по полям дыбили землю танки.
Co стороны Крыма артиллерия била намного реже, дороги менее оживлены, не бросалось в глаза передвижение войск. Летчики, возвращаясь с задания, сообщали своим механикам:
– Стоит Турецкий вал.
Но с каждым вылетом положение менялось. Во второй половине дня на КП уже докладывали, что противник частью сил прорвался вдоль Перекопского залива и захватил Армянск. После следующего вылета: идут бои на улицах города; немцы атакуют Щемиловку; севернее Турецкого вала наши удерживают совхоз «Червоный чабан».
Вечером Ныч привез радостную весть: перешла в наступление 9-я армия Южного фронта, сильно побит румынский горный корпус. Наши гонят противника в направлении Нижние Серогазы.
Хотелось кричать «ура!». Мы начали наступать! Вышвырнем теперь захватчиков или уничтожим их на нашей земле. Все ждали этого дня. И наконец, наконец-то наступление. За ужином летчики без конца обсуждали и комментировали события дня.
– Вот бы отрезать Манштейна у перешейка, да зажать бы с двух сторон…
– Теперь спадет жара над Перекопом.
– Если не жарче станет.
– Куда же жарче?!
А прошедший день был действительно самым труд ным на Сивашах. В небе и на земле. Особенно на земле. Но то было внизу, а летчикам больше доставалось в жарком небе.
За день эскадрилья провела несколько боев. И самым примечательным из них был тот, в котором лейтенант Щеглов уже на дымящемся самолете настиг и сбил того самого «мессершмитта», который поджег его.
Щеглов выбросился на парашюте. Самолет его сгорел в степи. К концу дня добрался он попутной машиной до аэродрома. Приволок парашют на себе. Руки от сильных ожогов вспухли, почернели, волдыри полопались, Посидели с механиком у опустевшей стоянки, погоревали вдвоем, помолчали. Тяжело на войне «безлошадникам»: летчику – жди случая подменить уставшего товарища, механику – одному помогай мотор заменить, другому – что-нибудь отрегулировать, а то пошлет инженер в ремонтную бригаду или землю рыть, капониры строить. Вдвойне трудно на войне «безлошадникам». Но Щеглову в «безлошадных» ходить не довелось. Как ни упирался он, а врач настоял отправили его на Кавказ, госпиталь, откуда в свою эскадрилью он уже не попал.
Не вернулся с боевого задания и лейтенант Филатов. Ведомый потерял его из виду в разгар воздушного боя. И никто из группы не мог сказать, что произошло с Филатовым, куда он делся. Кто-то из сержантов видел будто бы один «як» упал в залив.
За ужином помянули Гришу Филатова добрым словом. Какого парня потеряли: смелого, сильного летчика и хорошего командира! Вспомнили, какие песни пел он под гитару, какой был мастер на разговоры и анекдоты. У Минина слезу не вышибешь, а тут сама выступила, дрожит на реснице непрошеная. И Аллахвердов сидел с мокрыми глазами. Колесникову не довелось еще слетать Филатовым на Перекоп, и он сидел притихший, задумчивый. Но горше всех было комэску Любимову – не стало его лучшего друга, его любимца. Он тоже не проронил ни слова, только слушал. Батько Ныч вспомнил о письме Филатову. Хотел обрадовать его после возвращения с задания. Комиссар достал из кармана конверт, еще раз прочитал: «Филатову Григорию Васильевичу». И обратный адрес: г. Тбилиси, ул. Панкийская, 5. Филатов В.А.
– От отца, значит, – сказал Ныч и тут он вспомнил, как здорово говорил Филатов по-грузински. И внешне Гриша чем-то напоминал грузина.
В такой обстановке никто не заметил при тусклом освещении, как вошел в столовую высокий, густо припудренный дорожной пылью летчик. Он бросил к стене парашют, длинной рукой через плечо не пьющего Яши Макеева достал со стола стакан вина и сказал утробным голосом:
– Прости, господи, раба твоего Григория, дерзнувшего на собственных поминках выпить.
Прогнозы летчиков не оправдывались. На другой день и на третий, и на четвертый прохладней не стало. Ни на земле, ни в воздухе. Трое суток шли бои за Армянск. Немцы при поддержке авиации по нескольку раз в день контратаковали. Когда наши войска овладели Армянском, отдельные подразделения дрались еще на Турецком валу и у «Червоного чабана». Определить линию фронта с самолета было невозможно. Командарм отдельной 51-й армии отдал приказ отойти к Пятиозерью.
На машине Колесникова летали другие летчики – у кого мотор меняют, кому в бою колесо пробило или систему охлаждения. Не сидеть же без дела, если есть самолет исправный. Как-то я, подтрунивая, спросил Алексея:
– Машину свою для варягов держишь?
– Не виноват же я, что не выпускаете.
Пришлось мне остаться с ним на дежурство и дать провозные. Проверил с инженером знание техники, взлет, посадку, полет по кругу, сходил с ним недалеко в зону. Летать человек может, хорошо даже летает.
– А воевать, если сразу не собьют, научишься, – пошутил я. – Главное не робей. В воздушном бою не думай, что тебя противник перехитрит, а старайся сам изловчиться и сбить его. И еще золотое правило: сел «мессершмитту» на хвост, оглянись, нет ли на твоем хвосте другого. Меня так учили и тебе пригодится. Старайся подойти ближе, бей с короткой дистанции короткими очередями. Остальное сам поймешь.
Выпустили Колесникова с группой Филатова на несложное задание: сопровождать штурмовиков через залив до небольшого железнодорожного узла и обратно. В тот день это задание было несложным для истребителей потому, что вся вражеская авиация действовала на Перекопском перешейке и на направлении нашей наступающей 9-й армии. Вернулись с задания благополучно. У Перекопского побережья случайно попалась четверка «мессершмиттов». Схватились накоротке. Но у немцев, видимо, другое задание было или возвращались на свою базу с горючим в обрез. Гнаться же за этими скоростными дьяволами не имело смысла.
На стоянке Колесникова окружили друзья, поздравили с первым боевым вылетом. Подошли и мы с командиром и комиссаром.
– Жив? – спросил я Алексея.
– Живой, товарищ старший лейтенант. Вот только с «мессерами» связываться, того гляди, шах и мат получишь.
Алексей был заядлый шахматист.
– Трусишь?
– Да нет, – безобидно отозвался Колесников. – Не из робкого десятка. Просто не знаю: может ли наш фанерно-перкалевый «як» с такой зверюгой тягаться? Вот и боязно поначалу.
Некоторые засмеялись.
– Дерутся-то не машины, а люди, – заметил Ныч.
– Э-э, товарищ комиссар. Так там же асы сидят.
– A ты откуда знаешь? – вставил Филатов. – Может какого-нибудь желторотого птенца посадили, а ты его зa аса принимаешь.
Летчики посмеивались. Сами побывали, каждый в свое время, в положении Колесникова, только не хватало смелости в этом признаться. Вспомнил и я свою первую встречу с «мессершмиттами». Как тогда Филатов сказал: «Бить надо, а вы ему хвост нюхаете». Но мне в первой же встрече с противником довелось быть нападающим, а тут человек только прикрывает, не испробовав еще всю силу машины, видимо, и в самом деле не верит в свой самолет. Надо ему в бою показать, что наш Як-1 не уступает «мессершмитту».
Уснул Колесников крепко, утром едва добудились. Умываясь, за дверью слышал, как он с товарищами делился:
– Ну, прямо, тебе воздушный бой истинный. Только будто бы не совсем небо, а огромная шахматная доска. И гоняю я во сне по этому шахматному небу аса с желтым ртом, да все шах ему, все шах…
– А мата так и не поставил? – пошутил кто-то. – Ничего сейчас пойдешь к Пятиозерью, с немцами партию и доиграешь. Да не забудь: оторвешься от авдеевского хвоста – матом обеспечен.
Советов посыпалось больше чем нужно. Предупреждали, мол: Авдеев в бою непрерывно делает такие сложные, резкие и неожиданные выкрутасы, что удержаться хвост почти невозможно. Пока удается это двум – командиру звена Филатову и сержанту Платонову.
