Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич (читать хорошую книгу полностью txt, fb2) 📗

Как сухопутные офицеры ни попытались уговорить лётчика попытаться поскорее улететь в Германию — комэск был непреклонен:

— Никаких вылетов! И вообще, у меня праздник — день рождения тёщи.

Пилоты сели за стол и принялись за употребление «шила».

«Куда в них лезет столько спирта?» — удивлялся Эдик.

Кто-то из сопровождающих присоединился к ним и ударился во все тяжкие — запили горькую, кто-то, пользуясь временной свободой, рванул по бабам.

Громобоев и его новый приятель и собрат по приключениям и путешествию майор Топорков, решили попытать счастья и добраться для начала на перекладных в Москву.

Перед тем как покинуть самую далёкую окраину Советского Союза офицеры решили прикупить рыбки. А как иначе — побывать на Дальнем Востоке и вернуться с пустыми руками? Они заскочили по пути в ближайший гастроном и уговорили продать им за двойную цену по паре «хвостов» красной рыбы. Продавщица вынесла через чёрный ход пакет, пересчитала деньги и всучила товар, нахваливая горбушу.

— Вы ж, поди, в России такой рыбки отродясь не ели? Нежная, свежая, во рту тает! Мой муж сам и ловил и солил. Кушайте, товарищи офицеры на здоровье…

Громобоев действительно свежую солёную горбушу ел в последний раз по случаю, у друзей на Новый год, но то было лет десять тому назад.

Товарищи разделили поровну добычу, рассовали по портфелям и помчались в аэропорт. Пока тряслись в скрипучем и жарком «ЛАЗе» слушали во все уши разговоры пассажиров. В основном были слухи и никакой достоверной информации.

— Ельцина чекисты заарестовали и расстреляли! — уверяла одна старушка. — Пострадал горемышный за народ.

— Так ему и надо, нечего мутить воду, — буркнула в ответ толстуха.

— Дура, ты Марья! — огрызнулась бабка. — Дурой всю жизнь была, дурой и помрёшь!

— Да нет же! Ельцин жив и на свободе, он в Белом доме делами заправляет! — заверяла бабку молодая женщина, — Я по «вражескому» голосу слышала, он с заявлением выступал.

— А кого же тогда расстреляли? — не унималась бабка. — Я точно слышала, что кого-то утром расстреляли! Уверяю вас, в Расее неожиданная смена властей не может быть без расстрелов…

— Это Горбачёва грохнули на даче в Крыму, в Херосе! — авторитетно заявил со злостью в голосе, дышащий перегаром мужик, довольно помятого вида. — Нечего народ мутить, так ему и надо! Затеял свою дурацкую Перестройку, страну пытался Рейгану по дешевке продать.

— А вы бы продали её дороже? — усмехнулся молодой парень в очках. — Что тут продавать? Кому она нужна, корми потом вас дармоедов и пьяниц…

— Врёшь, мужик, не зная толком ничего! Такие пропитые демагоги балаболят на каждом шагу. Горбачёв жил не в Херосе, а в Форосе. И не расстреляли, а только арестовали, — не унималась молодуха. — Янаев сегодня заявил, что он просто временно отстранён от власти. До суда. Какой вы злой, всё бы вам расстреливать!

— Обязательно! По спискам! Уверен, списки органы госбезопасности уже составили. Тех кто воду мутил: журналистов, юристов, артистов, политиканов, демократов…

— О Сталине мечтаете? Не боитесь, что самого за пьянки и прогулы на десять лет без права переписки? — поддел мужика парень.

— Иосиф Виссарионович быстренько порядок бы навёл и разобрался с внутренними и внешними врагами. При нём бы я не пил! Я всегда за порядок в стране!

В автобусе началась общая перебранка, сторонников и противников нового порядка было примерно поровну, однако почти ни кто не хотел в руководство неизвестного Янаева, и лояльная путчу публика предпочла бы во главе страны Министра обороны Язова, или опального генерала Макашова.

— Нужна твердая рука, даёшь военных к власти! Верно, товарищи офицеры? — обратился к Громобоеву седой благообразный старичок.

— Верно, товарищ! — решил осадить дедка Эдуард. — Я — за! Сейчас бы взвод автоматчиков, остановить этот автобус, подвести к стенке, рассчитать через одного и расстрелять без разбора. Для острастки! Не возражаешь, папаша, для наведения порядка пострадать? За Родину!

— Почему сразу меня? Жидовские морды надо выловить и казнить! И заодно с ними черножопых! А я-то причем.

— А мне вот ваша морда лица, может быть, тоже не внушает доверия! Или другой какой начальник посчитает, что не так стоишь, не так на него глядишь… Как тогда быть? Ну, что скажешь, готов пострадать за новый порядок?

Дед выругался, отвернулся к окну и замолчал, обиделся, он ни как не ожидал получить отпор, вместо поддержки у молодых офицеров.

Автобус выплеснул десяток пассажиров на площади перед аэровокзалом и умчался прочь. В фойе аэропорта было тревожно, нескончаемое эхо под потолком глухо гудело тысячами встревоженных голосов. Все хотели поскорее добраться домой в это неспокойное время, а рейсы как назло задерживались. Несколько вылетов на Москву было отменено, а вот транзитом через Москву, до Питера — пожалуйста. Странная навязанная услуга, но что поделать, гримасы советского сервиса. И этот рейс вылетал буквально через два часа.

Громобоев и Топорков обрадовались возможности вырваться с этой далёкой окраины поближе к границе, поэтому без лишних слов купили два билета и поспешили на регистрацию и посадку.

— В Ленинграде куплю билет до Минска, за любые деньги! — задумчиво произнёс майор. — Надо бы завтра обязательно пересечь границу! Если эти победят, то лучше находиться в Германии, чем в Союзе, там у них будут руки коротки. К тому же если что, можно сразу свалить, куда подальше, и без особых усилий. Мой однокашник уже перебрался весной в Ганновер…

— Это как? — не понял Эдик. — Сбежал?

— Зачем сбежал? Сел не в тот поезд и уехал вместо восточного Франкфурта, в другой Франкфурт на Майне, в тот, что в западном направлении. Там попросил убежища, сейчас живёт и не тужит, на «социале»…

Поначалу единственной мыслью Громобоева было поскорее достичь границы, попасть в полк, а дальше будь что будет. В Шереметьево он купил пачку газет, но в них были только официальные сообщения, декларации новой временной власти.

«Чума на всех вас», — подумал Эдуард, разглядывая портреты нового руководства. — «Неужели снова грядёт возврат в семидесятые, или и того хуже в тридцать седьмой год? Видимо надо действительно бежать как можно дальше, и как можно быстрее! Пока эти сатрапы границу не перекрыли. Хотя, я ведь военный мне выезд не должны запретить в свой гарнизон, я же следую к месту службы…»

Вечером Громобоев наконец добрался до Ленинграда, заехал к родственникам, выпил с тестем по рюмке, тот рассказал, что не ходил на работу, а был на митинге у Мариинского дворца.

— Народу тьма! Все хотят бороться до конца, готовы сражаться с оружием в руках! — с воодушевлением рассказывал Палыч. — И я бы встал под ружье, повоевал с путчистами. Да только где же его взять это оружие? Зять, у тебя автомат есть?

— Есть и танки, есть и пулемёты, но далеко и отсюда не видно.

— Эх, жаль, тебя с нами нет. Поднял бы хотя бы свой танковый батальон. Говорят в районе Колпино и под Гатчиной войска давно стоят, ждут приказа войти в город. А в Москве уже и стрелять начали, и народ толпами давят техникой…

— Да, я слышал, — вздохнул зять и со злостью до дна жахнул стопарик водки.

— Завтра снова пойду на митинг. А если будут разгонять и давить, что ж, так тому и быть! Возьму с собой ломик и монтировку, отдам свою непутёвую жизнь в борьбе, но дорого отдам!

Эдик посмотрел с удивлением на работягу-тестя, и впервые задумался — а надо ли бежать из страны? Может быть, стоит попытаться бороться за счастье и светлое будущее тут, у себя дома?

Рано утром тесть и зять пожали на прощание друг другу руки и крепко обнялись, мало ли что случится к исходу этого дня. Кто знает, чем он закончится этот длинный день…

Наскоро позавтракав, Громобоев помчался в аэропорт, но билет купил не в Минск, куда ещё вчера торопился, а в Москву. Надумал изменить маршрут, решился в последний момент, отбросив прочь страхи и сомнения. В самолёте он разговорился с соседом, инженером-конструктором, тот тоже летел специально в столицу в командировку, но решил вначале отправиться на баррикады, защищать демократию. Полтора часа полёта прошли в обсуждении сложившейся ситуации в стране. Инженер всё время выспрашивал о настроениях в армии, а что знал об этой армии Эдуард? Он ведь служит далеко и сытно, а как себя поведут голодные и озлобленные войска? Кто знает…