Бонжур, Антуан! - Злобин Анатолий Павлович (книги без регистрации полные версии txt) 📗
— Господин инспектор, считаю своим долгом предупредить вас, что вы превышаете свои полномочия, задавая подобные вопросы. Я немедленно связываюсь со своим поверенным и вызываю адвоката мсье де Ла Гранжа.
— Кстати, я вас ни о чём не спрашивал, мессир, — ответил инспектор не без некоторого ехидства. — А мсье прошу проследовать с нами…
— У меня нет времени, я должен ехать по делам, — объявил Щёголь, становясь в позу. Лицо его постепенно менялось, делаясь то рассеянным и трусливым, то наглым.
— Вы задавили ребёнка, мсье, придётся пройти в участок, — твёрдо сказал инспектор. — Прошу за мной. Лишним разойтись, — он сделал знак полицейскому, который снова появился в холле, и первым двинулся сквозь толпу.
— Не волнуйтесь, мой друг, — по-светски проникновенно сказал фон-барон. — Я сейчас же вызову адвоката. Метр Ассо будет здесь через четверть часа…
Щёголь хотел сказать ему что-то, но понуро промолчал и тронулся за полицейским инспектором.
— Адью, фон-барон, — сказал я по-нашему. — Могу передать прощальную записку Терезе. Но передач она вам носить не будет.
И пошёл прочь. Мы с Антуаном, не сговариваясь, стали по обе стороны от Щёголя. Люди расступились, пропуская нас к выходу. Проходя мимо Виллема, я успел шепнуть:
— Где Якоб? Надо найти его.
— Я буду в машине, — ответил Виллем. — До моей границы двенадцать километров…
Я в последний раз бросил взгляд на Храброго Тиля, высившегося в углу. Тиль стоял в той же непоколебимой позе, лицо его навек окаменело, но мне показалось, будто он горько усмехнулся мне вслед.
На улице Щёголь поглядел на свою машину, возле неё уже стоял третий полицейский.
— Ну-ну, шагай вперёд, немецкая подмётка, — шепнул Антуан с выражением.
Мы двинулись по улице. Первый полицейский протиснулся между мной и Щёголем. Я отстал и пошёл рядом с мужчиной в рубахе. Третий полицейский останавливал толпу, которая пыталась вылиться за нами из холла гостиницы.
— Где Виллем? — испуганно спросила Ирма, поравнявшись с нами.
Я оглянулся: «мерлина» у подъезда не было. Старинный фонарь болтался над входом, и Якоб бежал по улице.
— Теперь ты довольна, Ирма? — спросил я. — По-твоему вышло: попали в полицию.
— Но мы же свидетели, — бесстрашно сказала Ирма. — Я сама дам показания, как он наехал на бедную девочку.
Улочка кончилась, выведя нас к каналу, и мы свернули на набережную. Запыхавшийся Якоб догнал нашу группу. Он был неглупый мальчик и не кричал.
— Я дозвонился ей, — шепнул он. — Она уже выехала…
— Спасибо, Якоб, — ответил я и посмотрел на горбатый мост, открывшийся впереди.
Что было на мосту? Свидетельствует Виктор Маслов, сын Бориса. 12 часов ночи июля месяца 20 дня 1944 года. Мост через Амбле. «Кабаны» выходят на мост, чтобы последний раз обговорить детали и занять назначенные места. Над мостом тишина. И тогда взлетела ракета, ослепив партизан. Забили автоматы. Из-за поворота тут же выскочили мотоциклисты с пулемётами, за ними грузовой фургон. Но политических заключённых не было в том фургоне. Там сидели немецкие солдаты, а с ними и Дамере, он же Щёголь. Они стали стрелять прямо из машины. И Дамере стрелял. «Кабаны» отвечали разрозненно, успели бросить несколько гранат, но ракеты продолжали освещать их, и деваться им было некуда. «Прыгать и уходить!» — приказал Альфред Меланже. Немногим удалось спрыгнуть и спрятаться в спасительную темноту кустарника. У отца был ручной пулемёт, поэтому он прыгнул неудачно и сломал ногу. Он залёг в кустах и открыл огонь. Но силы были слишком неравны. Скоро сопротивление кончилось. Щёголь спустился вниз, чтобы опознать трупы. Тут и увидел его Альфред Меланже, укрывшийся в кустах. А немцы продолжали шарить по берегу, чтобы убедиться в том, что они убили всех. Щёголь нашёл отца и вывернул ему карманы. До моста было далеко, он не осмелился тащить мёртвого и оставил его в лесу. Ему хватило той записки, что он нашёл в отцовском кармане. Немцы собрали раненых, и Щёголь уехал с ними в той же машине.
Так было на мосту, и невесело мне сделалось оттого, что я узнал об этом. Как и кому доказать то, что было на мосту? Каков мотив? Ещё не всё было ясно с мотивом — мне бы только в портфель заглянуть. Куда у него билет? А теперь буду я рассказывать свою историю и тыкать пальцем в предателя. Ну, составят на него протокол, заплатит он пятьсот или сколько там франков за разбитый велосипед, отвалит несколько тысяч на лечение — и будет восстановлена справедливость, как её понимает уважаемый господин инспектор, который не Мегрэ. И даже если он хоть на полпроцента поверит в мою историю, все равно пойдёт волокита. Если и задержат Щёголя, он тут же выйдет под залог и смотается, у него миллионы, и есть куда сматываться. Он снова переменит имя, перекрасится, перелицуется — ещё на двадцать лет, — а там и срок давности выйдет, и станет он снова почётным пенсионером, попечителем, президентом какого-либо нового общества и, чего доброго, за мемуары примется.
Дудки! Не затем я так мучительно шёл по следу и собирал ускользающие камни.
Зашумел мотор. По каналу неспешно проплыл катер, лохматя застойную воду. Островерхие дома с черепичными крышами тесно жались один к другому. Бабуся из Фастова сидела в нижнем окошке, греясь на утреннем солнышке. Бабусе было хорошо, она нашла все, что искала. Она скользнула взглядом по нашей группе и не узнала меня. Что я бабусе?
За горбатым мостом поднимались кроны деревьев, игольчатый шпиль колокольни.
Прошли мимо лестницы. Стёршиеся ступени уходили под воду, тень от низкого парапета ложилась на поверхность канала. Парапет за лестницей стал ещё ниже. Я шагал, и глаза мои притягивались к воде.
Виллем медленно выехал из улочки, подходящей к мосту, и остановился возле углового дома. Он опустил стекло и сделал знак рукой, указав на заднее сиденье. А что? До голландской границы в самом деле двенадцать километров. Виллем сумеет там проскочить, коль обещал. Раз-два, и мы в Амстердаме с Мишелем Реклю в багажнике. Завтра в это же время в Амстердаме приземлится мой самолёт. Три-четыре-пять, и мы в Москве с Мишелем. Громкий показательный процесс над военным преступником, бельгийская нота протеста, шум-гам-тарарам.
