Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич (лучшие книги TXT) 📗
— Улица Николая, двадцать три.
— В центре, значит?
— Так точно.
— А вы ручаетесь за вашего товарища? — спросил Кобеляцкий.
— Ручаюсь, — просто сказал Василий.
Преданный, скромный и, как видно, очень деловой, этот юноша внушал симпатию и доверие. Судя по всему, он давно искал случая связаться с партизанами.
Товарища, жившего на улице Николая, звали Дюник Панчак. Он был предупрежден Дзямбой и принял партизан сердечно. Панчак располагал к себе, подобно своему товарищу Дзямбе. Оба они относились к партизанам с нескрываемым уважением. В этом уважении было что-то от зависти и удивления людей, стоящих в стороне от борьбы, что-то даже от сознания своей вины в том, что они оказались в стороне.
Пастухов решил дать Панчаку задание.
Он поручил ему одно из тех дел, которые они с Кобеляцким себе наметили; дело, которое не входило в задание, взятое ими по собственной инициативе. Надо было собрать как можно более полные данные о фашистских зверствах во Львове, поименно указать виновных, узнать, кто из украинских и польских националистов принимал участие в расправах, проследить, кто выпускает антисоветскую и антипольскую якобы «подпольную» газету, установить адреса. Нельзя было допустить, чтобы убийцы, насильники, организаторы «лагерей смерти», нанесшие неизлечимые раны населению Львова, могли уйти от справедливого возмездия. Это был долг перед родным городом.
Сначала Панчак, затем Василий Дзямба и, наконец, один бывший польский офицер, присоединившийся к ним, начали вести это тайное, но справедливое следствие. Что суд народа над фашистскими преступниками близок, — в этом они не сомневались.
Тем временем Пастухов и Кобеляцкий занимались своими делами. Прежде всего необходимо было добыть денег, чтобы приобрести подложные документы и тем самым легализовать свое пребывание в городе. В связи с притоком беженцев из Ровно жандармерия усилила наблюдение за квартирами, устраивая постоянные облавы и расправляясь с теми, у кого отсутствовало разрешение на жительство.
Скоро партизаны установили связь с Харитоновым и Воробьевым, которые были в таком же, как и они, положении, и предложили им организовать налет на немецкое учреждение, чтобы добыть денег на документы. Те не согласились. Произошли разногласия. Воробьев утверждал, что пойти на это — значит уронить честь советского партизана. Харитонов с ним согласился. Пастухов же с Кобеляцким настаивали на своем предложении как на единственном способе выполнить задание. Шел стародавний спор о цели и средствах, и решить его оказалось им не под силу.
Возвращаясь с этого неудавшегося свидания, Пастухов и Кобеляцкий были ошеломлены неожиданной встречей. Когда они подходили к зданию городского театра, их остановил жандарм и приказал перейти на другую сторону улицы. Театр был оцеплен. Вдоль тротуара стояло несколько автомобилей. Образуя вереницу, подъезжали все новые и новые машины. Одна из них — черный лакированный «опель-адмирал» — резко затормозила, почти коснувшись их, когда они переходили улицу. Не дожидаясь, пока шофер найдет место для стоянки, офицер вышел из машины и, небрежно захлопнув дверцу, устремился к театру. Пастухов с Кобеляцким как стояли, так и застыли на месте, провожая глазами высокую фигуру в зеленой шинели.
Они узнали Кузнецова. При мысли, что Кузнецов здесь, у партизан стало радостно и легко на сердце. И хотя всякое свидание с Николаем Ивановичем исключалось, они чувствовали рядом с собой сильного друга. Они были не одни, и сознание этого их воодушевляло, придавало сил.
Возвращаться домой не хотелось. Они пошли на вокзал. Это было одно из тех мест в городе, которые их особенно интересовали, сулили наибольший успех. В вокзальное здание не впускали без специальных документов. Они и до того не раз толкались в толпе на привокзальной площади, но проникнуть в вокзал не могли.
Когда они очутились на площади, Пастухову неожиданно пришла в голову счастливая мысль. Здесь то и дело появлялись рабочие с тачками, так называемые «возпори». Они имели свободный доступ в вокзальные помещения и на перрон. Кобеляцкий остановил одного «возпори» и строго спросил, на каком основании тот здесь крутится. Возчика смутила немецкая шинель Кобеляцкого. Он достал из-за пазухи «аусвайс» (разрешение) и патент. Кобеляцкий долго изучал бумажки и, наконец, швырнул их возчику, давая понять, что тот свободен. Итак, если запастись такими же двумя бумажками и тачкой, можно беспрепятственно действовать на вокзале.
Они возвращались, окрыленные смелыми планами. Дома их ждали Панчак и Дзямба со своим списком, пополненным новыми именами.
На следующий день по городу пронеслась весть об убийстве Бауэра и Шнайдера. Передавали, что утром, когда вице-губернатор в сопровождении Шнайдера собирался выезжать из дому, возле его особняка остановилась машина, из которой вышел человек в форме гауптмана. Он спокойно приблизился к Бауэру и Шнайдеру и спросил их фамилии. Получив ответ, он со словами: «Вы мне и нужны» — несколькими выстрелами убил обоих, после чего вскочил в машину и скрылся.
Пастухов и Кобеляцкий ликовали. Они садились в трамваи, ходили по рынку, прислушиваясь к разговорам и ловя все новые и новые подробности убийства. Загадочный гауптман был в центре внимания, и они испытывали такую гордость, какой, пожалуй, не мог бы испытать даже сам Кузнецов, появись он сейчас в толпе. Для всех оставалось загадкой, зачем понадобилось этому смельчаку спрашивать у вице-губернатора фамилию. Пастухов и Кобеляцкий это хорошо понимали.
Как и при каких обстоятельствах было совершено убийство, ни Пастухов, ни Кобеляцкий не знали. Слухи, какие носились по городу, раскрывали все новые и новые подробности.
Произошло это так. Вечером в театре, где шло совещание немецкой администрации Галиции, Кузнецов, проникший туда, намеревался застрелить губернатора Вехтера, но не смог приблизиться к президиуму. Дождавшись конца совещания, он вышел из театра и стал ждать на улице. Губернатор и его заместитель сели каждый в свою машину. Не зная, кто из них Бауэр и кто Вехтер, Кузнецов поехал наугад следом за одним из них. Машина гитлеровца остановилась возле музея имени Ивана Франко. Напротив музея находился особняк владельца машины. Кузнецов заметил место и уехал.
На следующий день «опель» Кузнецова, проезжая мимо музея имени Франко, неожиданно «испортился». Белов вышел из машины и начал копаться в моторе. Кузнецов тоже вышел и принялся громко бранить шофера:
— Вечно у вас машина не в порядке. Вы лентяй, не следите за ней. Из-за вашей лени я опаздываю…
Он видел, как на противоположной стороне к особняку подкатил комфортабельный автомобиль.
Ровно в десять часов утра из особняка вышли двое. Шофер выскочил из кабины и услужливо открыл дверцу.
Но в эту минуту к ним подошел Кузнецов:
— Вы доктор Бауэр?
— Да, я Бауэр.
— Вот вы мне и нужны!
Несколькими выстрелами он убил Бауэра и его спутника. Затем бросился к своей машине. Пока он бежал, Каминский и Белов открыли огонь по часовому, стоявшему у особняка.
Машина пронеслась по улицам Львова за город.
Крутиков еще и еще вчитывался в строки газеты, принесенной Харитоновым и Воробьевым. Этот газетный листок служил их оправданием, их ответом на суровый вопрос Крутикова: «Почему вернулись?» Газета была немецкая, на украинском языке, называлась «Газета Львивська». Некролог появился в ней лишь тринадцатого февраля, на четвертый день после акта возмездия. Он был подписан губернатором Галиции Вехтером. Начинался он так:
«9 февраля 1944 года вице-губернатор д-р Отто Бауэр, шеф правительства дистрикта Галиция, пал жертвой большевистского нападения. Вместе с ним умер его ближайший сотрудник, испытанный и заслуженный начальник канцелярии президиума губернаторства дистрикта Галиция ландгерихтсрат д-р Гейнрих Шнайдер. Они погибли за фюрера и империю».
Тщетно искал Крутиков в газете упоминания о совершившем покушение «неизвестном». И это было верным признаком того, что ему удалось благополучно скрыться.
