Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— Внимание! Внимание, товарищи! — раздается из репродуктора голос диктора. — Поступили еще телеграммы. Из Улан-Удэ поздравление шлет Степанов Евгений Петрович, наш комиссар Первой бригады, ныне редактор областной газеты. А из Москвы приветствует и поздравляет Николай Петрович Ларин, который был командиром Зуйского отряда, а теперь — полковник, старший преподаватель МГУ. Из Красноярска телеграмма от Степана Рака, нашего лихого диверсанта и начальника боепитания бригады. Есть еще одна — из Бухареста, от румынских побратимов — Михаила Михайлеску, Якова и Тани Булан, Константина Донча, Виталия Карамана, Ивана Хешана. А докладывает вам все тот же Павлик Рындин. Все. Спасибо за внимание. К веселью!
И Павел запевает у микрофона. Сильный голос певца громкоговорители разносят по всему лесу. Песню подхватывают за столами:
…На другой день колонна автобусов движется по Симферополю. На Феодосийской, у дома номер тридцать, остановка. Один из пассажиров стучится в дверь квартиры. Ему открывает стройная женщина.
— День добрый, — приветствует ее гость с нерусским акцентом. — Мя надо Скрыпко.
— Простите, может, Скрипниченко?
— Ано-ано! Скрыпниченко.
— Я — Скрыпниченко.
— Може, вы е дочка Людмилы?
— Да. Я ее дочь, Галя.
— А я Белла, ако тогда звали.
— Белла?
Женщина и гость крепко обнимаются.
— Ваша мама — моя однополчанка. Она и спасительница моя…
Там, в долине, где шоссе перебегает через мост, автобусы вновь останавливаются.
— Юрко! Жак! Узнаешь? — кричит Ланчарич.
Выйдя из машин, все окружают словаков, а те, указывая то на мост, то на насыпь, то на поселок живкомбината, рассказывают, как 4 ноября 1943 года шел тут жестокий бой.
В стороне Иозеф Грман. Он стоит на коленях. Рядом лежит его фуражка. Пригоршнями он сгребает землю и благоговейно ссыпает ее в фуражку.
Встал, и все увидели: на лице — слезы.
— Це та земля, — с трудом говорит он. — Она! Це тут Николай Горной… в висок себе… чоб не удерживать меня коло себе… Цю землю, политу кровью, повезу в Словакию…
…Село Опушки. Тогда оно называлось Толбаш. Вот тут гитлеровцы атаковали нас танками. А вон там на Ой-Яуле бригада разбила батальон карателей. Еще один батальон разбили у самой этой дороги и взяли в плен шестьдесят гитлеровцев. Тут геройски пал Франтишек Бабиц, пулеметчик наш, словак.
Яйла Долгоруковская. Холмы. Впадины. Каменные террасы.
— Узнаешь, Рудольф? — обращаюсь я к Багару.
— Узнаю. Вон гора Тирке, а то — Кара-Тау. — Взгляд его заблестевших глаз уставился в одну точку. — А это вот Колан-Баир… Родной… Кровью умытый, — говорит он. — Тут была наша оборона. Немцы вон оттуда лезли, из-за тех склонов.
Голос седого ветерана дрогнул и, отбросив стыд, Рудольф заплакал.
Потом он рассказал нам все о себе, рассказал об аресте за распространение листовок «К братьям-словакам», о фашистских застенках, о муках невообразимо жестоких пыток, с какими обрушились на упрямого партизана фашисты, о том, что не проронил ни слова во вред нашему делу. Затем — этапы арестантской пересылки, каторга, радость освобождения Красной Армией и встреча с воинами-освободителями. А после всего последовали месяцы и годы в госпиталях и больницах.
Трудный рассказ побратима неоднократно прерывается от волнения: его слова застревают в горле, а по щекам катятся слезы горечи, сейчас к ним примешиваются и слезы радости.
На опушку леса выходят четверо. Женщина подносит словакам хлеб-соль.
— Добро пожаловать, дорогие словацкие друзья! Таким, как вы, верным друзьям, мы всегда рады.
— Дякуем пекне, Наташо! — Растроганные словаки обнимают Наташу Гришанкову, Николая Клемпарского, Арсентия Бровко, Веру Ведуту. — Чо ви на лесе?
— Проводим продовольственную операцию, — смеясь, отвечает Арсентий. — А Наташа Гришанкова и Вера Ведута нам помогают.
Клемпарский и Гришанкова с той военной поры — муж и жена. Поженились и Вера с Арсентием Бровко, Алексей Ваднев с Верой Кудряшевой, Игнат Беликов с Тасей Щербановой, Федор Федоренко с Надей Водопьяновой… Трудно было в партизанском лесу. И голодно и холодно. И смерть ходила за плечами у каждого. А любовь и тут свое взяла, и здесь оказалась сильнее смерти.
— Петр Романович! Николай Дмитриевич! Кде будем идти?
— Куда хотите. Можно на Бурульчу.
— Ано-ано, на Бурульчу.
Не идем — бежим. Три километра отшагали — не заметили. Вот — последний спуск… желоб русла… вот и речка. Входим в воду. Прохладные струи плещутся, журчат. Жак набирает воду в ладони и жадно пьет. Его примеру следуют остальные.
— Знакомый вкус!
— Гарна вода. Така, ако була тоди.
Белла вспоминает:
— Це ж тут мы приваливали той раз, ако з Василием Бартошею шли?
Подходим к большой каменной плите. У ее подножья — заводь. В водной глади отражаются стройные стволы деревьев, крутые скалы, голубое бездонное небо. Притихли все, замерли. Слушают лесную тишину, говорок Бурульчи… А может, чудится кому-то голос Василия? Или шум водопада зазвучал глухим рокотом далекого боя? Или кто-то вспомнил сказ тети Кати про речку-партизанку?..
Не сговариваясь, поднимаемся на Яман-Таш. Высока гора! Крута! Едва одолели ее.
Все здесь знакомо! Все близко сердцу. Душу каждого из нас наполняет чувство благоговения и преклонения перед памятью героев, гордости за то, что принадлежал к партизанскому кругу и участвовал в завоевании победы.
Пристально всматриваемся в каждое дерево. В каждую скалу. И везде видим следы войны.
Вот пещера, где была партизанская типография. А вот металлический щит, возле него валик, еще какая-то деталь. Ваднев вспоминает.
— Это пушка. Мы сбросили ее вон с того обрыва, когда уходили с Бурмы, чтобы не досталась врагу.
…По верхнему обводу Колан-Баира — партизанские окопы. Вот ячейка, сложенная из камней, рядом другая, третья.
— А тенто наш окоп, — вспоминает Зоранчик. — Тут я та Венделин Новак з пульометом лежали. Немцы вон оттуда знызу биглы на нас, а мы по ним били.
Сохранился и командный пункт бригады — три окопчика полуметровой глубины на самой вершине горы. В среднем находился комбриг Федоренко, слева — комиссар Степанов, справа — начальник разведки Павел Рындин.
Начинаем спуск по северному склону и — тут еще один, едва приметный след. Не окоп и не пещера — просто звериная тропа. Таких в лесу много. Но Вера почему-то здесь остановилась, вытирает слезы.
— По этой тропе мы носили пулеметчику Мише Капшуку патроны, — вспоминает Вера. — А когда немецкий огонь был сильным, то ползли. Шаг проползешь и замирай — рядом взрыв. А Миша зовет. У него кончились патроны. А тут снаряд за снарядом рвется. И страшно. И к пулеметчику надо. Ползу и реву…
…Высота «884». Вот тут стояли пушки. Вот одна позиция, вот рядом другая, третья. По сторонам окопы, в которых укрывались артиллеристы. А какой огонь гитлеровцы обрушивали на батарею — об этом говорят вот эти глубокие бомбовые воронки. Их здесь много. По размерам воронок и осколков можно судить: немцы сбрасывали на партизан бомбы большого калибра — до тонны весом.
Еще одна позиция. На ней раньше стояла партизанская пушка, теперь тут лесной музей трофеев — снаряды, мины, осколки.
Холмики могил. Вот холм повыше. Здесь похоронены восемнадцать партизан. Все из 18-го отряда…
Много их осталось тут, на безымянной высоте, бойцов Родины, до конца исполнивших свой долг, сыновей, которых ждут, но не дождутся матери: Николай Шаров, Анатолий Смирнов, Акакий Тварадзе, Петр Асланян, Павел Аудюков, Иван Медведев, Сергей Папхадзе, Кондрат Гордеев, Иван Бобылев, Сейдали Курсеитов… Словацкие соратники: Венделин Новак, Франтишек Шмид, Франтишек Сврчек, Штефан Дудашик, Ян Дермен, Иозеф Хоцина, Юрай Кленчик, Франтишек Бабиц, Ян Новак.
