Крест и стрела - Мальц Альберт (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Вайнер разогнул руку, и скрюченное тело упало на пол. Оно лежало лицом вниз, в нелепой и безобразной позе.
С посеревшим лицом, беззвучно шевеля губами, Вайнер перекрестился раз, потом другой.
Затем, сунув дрожащие руки в карманы, он тихо вышел из барака.
10 часов 30 минут утра.
На испытательной площадке, под маскировочным навесом, который в течение семи месяцев прятал танки от неба, стояли притихшие рабочие, ожидая, когда начнется митинг. Они почти не переговаривались, а смеха не было слышно и вовсе.
Арбейтсфронтфюрер Баумер, стоя на крыше сборочного цеха, зевнул, поглядел на часы и сказал:
— Ну, кажется, все здесь. — С иронической улыбкой он прошептал Кольбергу: — Как вы думаете, наступит такое время, когда мы сможем отдохнуть от речей? Быть может, после войны. Целую неделю будем праздновать без всяких речей.
Он шагнул к микрофону. «Всё проблемы и проблемы, — подумал он, глядя на множество белеющих внизу лиц. — Раньше я думал, что борьба скоро сойдет на нет. Конечно, я был чересчур наивен. Но как спастись от усталости?»
— Граждане немецкого государства, — начал он, и вдруг ему показалось, что над головой его разверзлось небо, — раздался протяжный вой сирены, возвещавший о воздушной тревоге.
Баумер не двинулся с места, рука его застыла на микрофоне. Эсэсовцы и заводские мастера стояли позади него, словно в столбняке. Толпа рабочих внизу не шелохнулась.
Вибрирующий вой не смолкал. Внезапно толпа рабочих взревела звериным ревом, слившимся с воем сирены. Ряды дрогнули и распались. Мыча, как стадо быков, рабочие в панике бросились врассыпную.
Баумер круто обернулся.
— Окружить поляков! — крикнул он Зиммелю. — Не спускать с них глаз!
Он побежал к лестнице, ведущей вниз, в сборочный цех.
Сирена не умолкала.
Веглер на своей койке, считая до ста, дошел до шестидесяти трех. Когда завыла сирена, он прислушался, не переставая считать. И, только досчитав до шестидесяти семи, он понял, что происходит.
Рот его приоткрылся. Грудь стала тяжело вздыматься. Он начал смеяться и плакать одновременно, пальцы его судорожно вцепились в матрас. «Хоть бы прилетели! — кричало его сердце. — Господи, сделай так, чтобы они прилетели! Не допусти, чтобы они повернули куда-нибудь в сторону. Они должны сбросить бомбы здесь. Господи, молю тебя, пусть это будет здесь!»
10 часов 40 минут утра.
Не вынимая рук из карманов, Вайнер безмолвно шел вдоль зигзагообразной щели, поглядывая вниз на съежившиеся фигуры рабочих. Потом спустился в щель. Эггерт сидел с остывшей трубкой в зубах и поглядывал на небо. Возле него было свободное место — он занял его для Вайнера, положив свою кепку. Вайнер поднял кепку, повесил ее на колено Эггерту и сел рядом с приятелем.
Прижавшись к стенке узкой щели, люди в напряженном молчании сидели на корточках. Бледные лица были подняты к небу. Только один не смотрел на небо. Он уткнулся лицом в колени; но его приглушенные рыдания все равно были слышны.
Вайнер ковырнул в ухе пальцем. Потом, наклонившись к приятелю и прикрыв ладонью рот, что-то зашептал ему в самое ухо.
Эггерт, выслушав его, повернулся и взглянул ему в лицо.
— А! — произнес он, и глаза его блеснули. — Значит, пастор Фриш, да? Надо будет с ним поговорить.
И оба снова откинулись назад. Как и все остальные, они стали смотреть вверх, на небо.
10 часов 45 минут утра.
Баумер сидел в своем кабинете у телефона, прислушиваясь к звучавшему в трубке голосу капитана Шниттера. Ровным, чуть-чуть отрывистым тоном дисциплинированного офицера капитан Шниттер говорил ему:
— Нет, направление полета еще не определено. Сюда идет небольшое соединение «москитов», но они еще могут изменить курс. Истребители стараются отрезать им путь. Пока всё!
Баумер положил трубку.
— Предупредить службу охраны, что самолеты пока еще держат курс на нас, — почти равнодушно сказал он эсэсовцу Блюмелю, стоявшему на пороге открытой двери его кабинета.
Блюмель выбежал в приемную и передал приказ телефонисткам. Выполнив поручение, он бегом вернулся на свои пост у двери и стал навытяжку, надеясь, что на лице его не отражается страх. Он никогда еще не бывал под бомбежкой.
Баумер сидел, не шевелясь и тихонько барабаня пальцами по столу. Его непринужденная поза и тихий голос, каким он говорил по телефону, вовсе не означали, что он спокоен, — это было проявлением нервной усталости, которую он уже не мог побороть. В эту критическую минуту он вдруг обнаружил в себе полное безразличие ко всему, что совершается во внешнем мире, и удивился этому. У него не было никаких разумных оснований сидеть сейчас за столом. Принимать донесения Шниттера мог бы кто угодно. Он знал, что ему сейчас нужно быть на командном пункте зенитных батарей… и что он мог бы принести куда больше пользы, если бы походил по щелям, среди перепуганных рабочих. Но он был не в силах двинуться с места. Что бы ни случилось — ему сейчас было все равно. Он хотел одного — сидеть молча, неподвижно, как сидят в сумерках старики, не зная, что принесет им наступающий вечер, тоскливо сожалея об ушедшем дне и ни о чем не думая.
Зажужжал зуммер телефона прямой связи со службой противовоздушной обороны.
— Да, — сказал он в трубку, перестав барабанить пальцами по столу.
— Англичане, безусловно, читали Клаузевица, — послышался возбужденный голос Шниттера. — Вторая эскадрилья «москитов» идет сюда по касательной. Командование противовоздушной обороны уверено, что целью являемся мы. Они идут низко, так что готовьтесь к бомбам замедленного действия, бомбам зажигательным и осколочным. У вас есть еще минут десять. Пока всё!
— Блюмель, налет начнется через несколько минут, — негромко сказал Баумер. — Служба охраны ожидает бомб замедленного действия, зажигательных и осколочных. Всем оставаться на постах. Всё!
Блюмель бросился к коммутатору.
«Пора подниматься», — подсказывал разум Баумеру. Но он продолжал сидеть неподвижно и барабанить пальцами по столу. И вдруг глаза его вспыхнули, он вскочил на ноги и, грозя небу кулаками, крикнул:
— Что ж, летите сюда! Сегодня вы бомбите нас, но завтра… завтра… завтра!..
Он выбежал наружу.
11 часов утра.
Теперь уже не было необходимости считать, бороться с жаждой и даже размышлять о прожитой жизни. За окном, где-то очень близко, начала стрелять зенитная батарея — словно по тугому барабану били молотками.
Жизнь Вилли кончилась, и он спокойно сознавал это. Он прислушивался к уханью орудий, чувствовал, как вздрагивает его койка, и думал: «Подожду, пока они бросят первую бомбу. А там все будет ясно».
Но на самом деле ему уже все было ясно. Он знал теперь, что его сигнал был замечен… он знал: то небольшое, что ему удалось совершить, все-таки чего-то стоило и будет оценено. И рука его медленно потянулась к повязке.
А снаружи, заглушая выстрелы зенитных орудий, уже слышался гул низко летящего роя самолетов. От их металлических туловищ, которых не видел со своей койки Вилли, быстро отделялись зажигательные бомбы и белые цветы парашютов, несущих фугаски.
Земля раскололась. Здание больницы вздрогнуло, как при землетрясении. Снаружи царила кутерьма — шатались охваченные пламенем здания; лес, завод, земля — все вставало дыбом.
В мозгу Вилли пронеслось последнее слово: «Пора!»
Сердце ответило на него спокойным биением.
В душе его наступил безграничный покой.
У глубинных источников гуманизма
Действие романа Альберта Мальца «Крест и стрела» происходит летом 1942 года в фашистской Германии.
Эта книга написана американским писателем, над которым не рвались снаряды; он не сидел в концлагере; он не должен был надевать желтую звезду, выходя на улицу. Но он был гуманистом, умевшим слушать и чужое горе; вся его предшествующая общественная и литературная деятельность учили тому, что нельзя оставаться равнодушным, когда совершаются преступления. Он читал и думал о фашизме с того момента, как гитлеровцы пришли к власти в Германии. И не перестает думать об этом и сегодня.
