На поле овсянниковском (Повести. Рассказы) - Кондратьев Вячеслав Леонидович (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗

На Первомай пригласила Дина… Связь наша потихоньку затухает, и она теперь завлекает меня интересными знакомствами. Сказала, что будет какой-то растущий и «дико» талантливый актер с женой. Но мне идти что-то не захотелось…

Около одиннадцати раздался телефонный звонок. Наверно, кто-то из приятелей, подумал я, но в трубке услышалось:

— Говорит Крашенникова…

— Которая? У меня их четыре, — ответил я.

На другом конце провода недоуменно замолчали, а потом тот же голос растерянно спросил:

— Разве не вы послали мне открытку?

— Я… Но я не знал вашего отчества, и в справочном мне дали четыре адреса.

— Понимаю… Я только что приехала из командировки. Поэтому не могла позвонить вам раньше. Мне надо вас увидеть. Куда мне приехать и когда? — Голос взволнован и в то же время решителен.

— Ну зачем же вам? Я могу подъехать…

— Сегодня?

— Сегодня, наверное, уже поздновато…

— Нет, не поздно. Если вы можете?

— Вообще-то могу, — согласился я. — Ваше отчество, Лидия…

— Андреевна…

— Ну хорошо, тогда я еду.

Ехать надо было куда-то к черту на кулички, в Кожухово. Ладно, возьму такси.

По дороге зашел в магазин. Выработалась какая-то пошлая привычка: идя в гости к женщине, тащить к ней вино. А ведь когда-то наши деды у самовара, под чаек вели разговоры о смысле жизни и судьбах русской интеллигенции. С трудом ловлю такси и еду.

В машине раздумываю о предстоящей встрече… Голосок у этой Лидии довольно приятный, но особа, видать, решительная. Такие женщины меня как-то пугают. Сколько ей может быть лет? Вынимаю бумажку из адресного бюро — Лидия Андреевна, 1924 года рождения. Значит, тридцать восемь. Кто же мне дал ее телефон? Кто?

Такси несет меня по иллюминированной Садовой. За Крестьянской заставой огней уже меньше, а само Кожухово — это уже сплошная темень. С трудом разыскиваю дом, поднимаюсь на четвертый этаж, звоню. Дверь открывается сразу, и я мужским, довольно бесцеремонным оценивающим взглядом смотрю на стоящую передо мной женщину, но сразу же мне почему-то становится стыдно за свой взгляд, за то, что от меня разит вином, и я отвожу глаза. Во всей фигуре этой женщины была какая-то беззащитность и потерянность. А ее серьезный вопрошающий взгляд сразу отрезвил меня.

— Проходите. Раздевайтесь.

Снимая плащ, вынул из кармана бутылку, уже понимая, что это неудобно, что это ни к чему, но по какой-то проклятой инерции все же вытащил и протянул ей.

— Сегодня же праздник… — промямлил я.

— Понимаю, — сказала, но бутылку поставила на тумбочку передней.

Войдя в комнату, я чуть было не брякнул, что она довольно смелая дамочка — пригласила в такой поздний час незнакомого мужчину, — но вовремя опомнился. Я понял, что мой ироничный и немного снисходительный тон, которым я обычно разговариваю с женщинами, здесь не годится.

— Садитесь. И скажите, когда и где вы получили наш сретенский телефон?

— В сорок втором году. Подо Ржевом. Вот смотрите! — Я вынул красноармейскую книжку в синем переплете и показал. Рядом со схемой нашей обороны и названием деревень, которые я проходил, карандашом был записан телефон. — Кроме телефона, я ничего тогда не записал. Видно, мне это было не нужно, я рассчитывал запомнить, кому и от кого я должен был позвонить. Но сейчас забыл.

— Когда вы записали?

— В сорок втором…

— Какого числа?

— 27 апреля.

Она вздохнула.

— Значит, в апреле он был еще жив. Вы совсем его не помните?

— Хоть убейте. Кем он был — рядовым или командиром?

— Капитаном.

— Капитаном? — протянул я. — Погодите, погодите… Он был не молол?

— Тогда ему было двадцать шесть. Он уже окончил университет и до войны работал.

Я сморщил лоб, стараясь уловить какие-то неясные, но все же всплывшие воспоминания.

— Его звали Виктор, — досказала она. Но это имя ничего мне не говорило, да и не мог я знать по именам всех капитанов, что были в нашей бригаде. — Он был очень высокий, худой… — добавила Лида.

И тут я вспомнил. Нет, я и не забывал этого человека и буду помнить до конца дней, только он не связывался у меня с телефоном, записанным на красноармейской книжке.

— Это было после первого боя… — начал я и рассказал ей, как ночью, приведя с передовой батальонную разведку, я присел у блиндажа комбата — измученный, ошарашенный неразберихой и хаосом первого боя, нескладного, неудачного нашего наступления — и как ко мне подошел какой-то капитан из второго батальона и спросил: «Вы оттуда?» — «Да», — ответил я. «Подождите меня», — сказал капитан и отошел. Через несколько минут он вернулся и принес мне кружку водки, кусок мяса и хлеба… И как после этого, захлебываясь, я рассказывал ему о том, что творилось на передовой, рассказывал долго, пока не свалился и не заснул…

— Это был он, — сказала Лида.

— Почему вы так уверены?

— Он писал мне, как расспрашивал какого-то сержанта о первом бое и накормил его.

— Но я больше его не видал.

— Значит, видели, раз получили от него телефон.

— Возможно, когда я проходил, раненный, мимо штаба… он заметил меня… Но, знаете, я был в таком состоянии, в шоке… Но, значит, так было, иначе откуда у меня этот телефон…

— Да, наверное, так и было. — В ее голосе я заметил некоторое разочарование. — Сейчас я вам покажу… эту… бумагу… — Она не назвала похоронку ее именем.

С трепетом я взял пожелтевший лист и прочел: капитан Болотов Виктор Игнатьевич захоронен в деревне Черново, в могиле, находящейся в десяти метрах на восток от одиноко стоящего дерева (липы)…

— Это прислали его матери на Урал… Я тоже жила там. Мы были дружны домами, и я его знала с детства. Где же находится это Черново? Я еще тогда смотрела карту Калининской области, но такой деревни не нашла.

— Да, их нет на картах, этих деревень. Остались ли они вообще, неизвестно. Я еду туда, числа восьмого, девятого…

— Едете? Туда?

— Да. Что-то последнее время тянет в эти места… Первый бой как первая любовь…

— Неужели можно сравнивать? — перебила она.

— Не знаю. Наверное, можно. В том смысле, что так же остры чувства и так же незабываемы… Вы не принесете бутылку и не разрешите мне выпить?

— Это так обязательно?

— Да нет, просто думаю, может, помянем капитана Болотова…

— Понимаю, — сказала она, видно, любимое ею словечко.

— Да вы не бойтесь — я не опьянею. Иммунитет…

Она принесла из передней бутылку, поставила на стол, вынула из буфета одну рюмку.

— А себе?

— Мне не надо.

— Вы, конечно, разочарованы…

— Да, не скрою, — сказала она просто. — Я надеялась, что кто-то из друзей Виктора разыскивает меня. Но все равно я очень вам рада. Вы пока единственный человек, который был с ним там, который видел его там, видел живым… А это много значит.

Я налил себе рюмку, хлопнул ее разом.

— Извините, я как-то растерялась… Надо бы вам дать закусить. Кекса хотите?

— Да не беспокойтесь! — Я налил вторую.

Она принесла кекс и очень мягко сказала:

— Не надо пить… Прошу вас…

Я посмотрел на нее и отодвинул рюмку. Действительно, какое ей удовольствие глядеть на здорового мужика, хлопающего рюмку за рюмкой, неприлично живого, когда ее Виктор… капитан Болотов… Да, конечно, не надо лакать. Да и вообще пора. Я приподнялся.

— Нет, вы не уходите пока. У меня к вам просьба.

— Какая? — удивился я.

— Возьмите меня с собой… туда… подо Ржев.

— Подо Ржев? Лида, разрешите называть вас без отчества, вы понимаете, я поеду туда поездом. Надо будет пройти пешком около двадцати километров…

— Меня это не пугает. Это очень важно для меня…

— Неужели? Ведь столько лет прошло…

— Да, много лет прошло, но это не имеет значения… для меня…

— Простите, вы что, ждали его?

— Конечно, — сказала она, как само собой разумеющееся.

— До сих пор?

— До сих пор.

— Уму непостижимо… Я понимаю матерей, те ждали и будут ждать до конца своих дней, а женщины… Нет, я не верю.