Тень ветра - Сафон Карлос Руис (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Я много раз спрашивала себя, почему он решил поступить именно так. У инспектора полиции Франсиско Хавьера Фумеро была своя логика. Умерев под именем Хулиана, Микель, сам того не подозревая, обеспечил Фумеро надежное алиби. С этого момента Хулиана Каракса не существовало. Следовательно, не было повода увязывать имя Фумеро с тем, кого он надеялся рано или поздно найти и убить. Шла война, и у немногих вызвала бы подозрения смерть человека, у которого даже не было имени. Официально Хулиан Каракс перестал существовать. Он превратился в тень. Два дня я провела дома в ожидании Микеля или Хулиана, думая, что сойду с ума. В понедельник мне пришлось снова выйти на работу в издательство. Сеньор Кабестань уже несколько недель лежал в больнице и больше не собирался возвращаться к своим обязанностям. Его место в издательстве занял его старший сын Альваро. Я никому ничего не рассказала, потому что рассказывать было некому.
Тем же самым утром в издательство позвонил служащий морга Мануэль Гутьеррес Фонсека. Сеньор Фонсека объяснил мне, что накануне в морг поступило тело некоего Хулиана Каракса. Сопоставив паспорт покойного и имя автора книги, которая была при нем, и подозревая если не явное нарушение, то некоторую небрежность в отношении соблюдения инструкций со стороны полиции, он счел своим моральным долгом позвонить в издательство, чтобы поставить нас в известность о случившемся. Слушая его, я чувствовала, что умираю. Я сразу подумала, что это ловушка Фумеро. Хотя сеньор Гутьеррес Фонсека выражался с щепетильностью добропорядочного служащего, в его голосе проскальзывало что-то такое, что даже он сам не смог бы объяснить. Когда раздался этот телефонный звонок, я была одна в кабинете сеньора Кабестаня. К счастью, Альваро ушел на обед, иначе я бы просто не смогла объяснить причину своего состояния. Из глаз у меня градом текли слезы, а руки мелко дрожали, едва удерживая телефонную трубку. Гутьеррес Фонсека сказал, что счел целесообразным сообщить нам обо всем.
Я поблагодарила его за звонок тем фальшиво-формальным тоном, каким обычно завершают подобные разговоры. Едва положив трубку, я закрылась в кабинете и закусила кулаки, чтобы сдержать крик отчаяния. Потом я умылась и быстро ушла домой, оставив Альваро записку, в которой говорилось, что я заболела, но завтра приду пораньше и разберу почту. Мне стоило невероятных усилий не бежать по улице, а идти с невозмутимым видом, свойственным только людям, которым нечего скрывать. Вставив ключ в замочную скважину, я обнаружила, что замок взломан. Внутри у меня все оборвалось. Внезапно ручка стала поворачиваться изнутри. Я подумала, что сейчас умру, прямо здесь, на темной лестнице, так и не узнав, что случилось с Микелем. Дверь в квартиру распахнулась. На пороге стоял Хулиан Каракс, мрачно смотря на меня. В тот момент я почувствовала, как жизнь возвращается ко мне, и благодарила небеса за то, что вместо Микеля они вернули мне Хулиана. Надеюсь, Бог простит меня за это.
Мы прижались друг к другу в бесконечно долгом объятии, но когда я попыталась найти его губы, Хулиан внезапно отстранился и отвел взгляд. Я заперла дверь, и, взяв его за руку, повела в спальню. Вытянувшись на кровати, мы долго лежали обнявшись. Солнце клонилось к закату, и тени в комнате горели пурпурно-алым. Вдалеке раздавались выстрелы. С тех пор как началась война, их можно было слышать каждую ночь. Хулиан плакал у меня на груди, а я чувствовала, как меня наполняет бесконечная усталость. Позже, когда совсем стемнело, наши губы встретились, и под покровом ночи мы, наконец, освободились от одежды, пахнущей страхом и смертью. Я пыталась думать о Микеле, но горячие руки Хулиана, сжимавшие мое тело, лишили меня стыда и боли. Я хотела навсегда забыться в его объятьях и никогда больше не возвращаться, даже сознавая, что на рассвете, обессилевшие, презирающие себя, мы не сможем смотреть друг другу в глаза, терзаемые мыслями о том, в кого мы превратились.
10
Я проснулась на рассвете от шума дождя. Комнату наполняли серые сумерки. Кровать была пуста.
Хулиан сидел за письменным столом Микеля, нежно касаясь пальцами клавиш его печатной машинки. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Его улыбка, теплая, отстраненная, ясно говорила, что он никогда не будет моим. Внезапно мне захотелось сделать ему больно, ранить его. Это было бы так просто – сказать, что Пенелопа мертва, что все это время он жил в заблуждении, что у него теперь осталась только я.
– Я не должен был возвращаться в Барселону, – прошептал он, мотая головой.
Я опустилась на колени возле него.
– Здесь нет того, что ты ищешь, Хулиан. Давай уедем. Вдвоем, только ты и я. Уедем подальше отсюда. Пока еще есть время.
Хулиан внимательно посмотрел на меня.
– Ты знаешь что-то, о чем мне не говоришь? – спросил он.
Сглотнув комок в горле, я отрицательно покачала головой. Хулиан, казалось, поверил.
– Ночью я снова пойду туда.
– Хулиан, ради бога…
– Я должен удостовериться.
– Тогда я пойду с тобой.
– Нет.
– В последний раз, когда я осталась ждать здесь, я потеряла Микеля. Если пойдешь ты, пойду и я.
– Все это не имеет к тебе никакого отношения, Нурия. Это касается только меня одного.
Я спрашивала себя: неужели этот человек на самом деле не понимает, какую боль причиняют мне его слова, или ему это просто безразлично.
– Это ты так думаешь…
Он хотел погладить меня по щеке, но я отстранила его руку.
– Ты должна была бы возненавидеть меня, Нурия. Тебе бы стало легче жить.
– Я знаю.
Целый день мы бродили по городу, чтобы только быть подальше от давящего полумрака той комнаты, где все еще стоял влажный аромат кожи и смятых простынь. Доехав до Барселонеты, мы медленно пошли по пустынному пляжу, где растворялся в дымке цветной мираж песка. Мы присели на берегу, у самой воды, как это обычно делают дети и старики. Хулиан молча улыбался, думая о чем-то своем.
Когда стало смеркаться, мы сели на трамвай, который повез нас от акватории по Виа Лаетана до бульвара Грасиа, а потом через площадь Лессепс по бульвару Аргентинской Республики до конечной остановки. Хулиан молча, с жадностью всматривался в улицы, мелькавшие за окном, словно боялся, что тот город, по которому мы проезжали, исчезнет в тумане за поворотом. Где-то в середине маршрута он взял мою руку и молча поцеловал. Он не выпускал ее из своих рук, пока мы не сошли на последней остановке. Какой-то старик, ехавший с девочкой в белом платье, смотрел на нас с улыбкой, а потом спросил, помолвлены ли мы. Было уже совсем темно, когда мы, наконец, подошли к дому Алдайя на проспекте Тибидабо. Накрапывал мелкий дождь, и каменные мокрые стены особняка отливали серебром. Мы перебрались через ограду на задний двор, рядом с теннисными кортами. В темноте возвышался мрачный силуэт дома Алдайя. Я его сразу узнала. Сколько раз я встречала воплощения этих стен, галерей и комнат на страницах романов Хулиана. В его книге «Красный дом» особняк Алдайя представал зловещим дворцом, гораздо более просторным изнутри, чем снаружи, медленно меняющим свои очертания, разрастающимся в невероятной череде коридоров, галерей, переходов и бесконечных лестниц, ведущих в никуда, скрывавшим темные комнаты, появляющиеся в полночь и исчезающие на рассвете, навсегда унося с собой тех, кто имел неосторожность заглянуть туда. Мы остановились возле главного входа, обнесенного цепями, на которых висел огромный замок. Окна первого этажа были забиты толстыми досками, увитыми плющом. В воздухе стоял запах мертвой травы и влажной земли. Каменный фасад, темный и липкий от дождя, блестел, напоминая скелет огромной рептилии.
Я хотела спросить Хулиана, как он собирается проникнуть сквозь эту дубовую дверь, похожую на вход в храм или темницу. Но он достал из кармана пальто пузырек с какой-то жидкостью и открыл пробку. В воздухе почувствовался сильный запах, голубоватой струйкой растворяясь в сырой мгле. Хулиан вылил кислоту в замочную скважину. Металл стал плавиться, шипя, как раскаленное железо в облачке желтоватого дыма. Подождав несколько мгновений, он пошарил рукой в траве, поднял камень и несколькими ударами разбил замок. Хулиан толкнул ногой дверь. Она медленно распахнулась. Изнутри, словно дыхание склепа, донесся запах тления и сырости. За порогом начиналась мягкая на ощупь, бархатистая темнота. У Хулиана с собой была лампа, которой он освещал путь, держа ее в вытянутой руке. Я закрыла входную дверь и последовала за ним через прихожую. Под ногами расстилался толстый ковер пыли, на котором отпечатывались одни только наши следы. На голых стенах плясали янтарные отблески пламени. В комнатах не было ни мебели, ни зеркал, ни люстр. Двери висели на своих петлях, но их бронзовые ручки были вырваны с корнем. Дом с неохотой обнажал перед нами свой голый остов. Мы задержались у подножия каменной лестницы. Взгляд Хулиана устремился куда-то вверх, на секунду он обернулся и посмотрел на меня. Я хотела ему улыбнуться, но в темноте мы едва различали глаза друг друга. Я стала медленно подниматься за ним по лестнице, на ступеньках которой Хулиан впервые увидел Пенелопу. Я поняла, куда мы направляемся, и меня охватил страшный холод, не имеющий ничего общего с промозглой атмосферой дома.
