Повитель - Иванов Анатолий Степанович (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Поленька закрыла глаза. Тотчас ей представилось, как по открытой степи идет на лыжах Петр. Крутит, воет метель вокруг него, опрокидывает, валит с ног. Он идет, закрывая лицо рукавом… Падает, снег мгновенно заносит его. Нет, Петр пошевелился, встал, опять пошел вперед, весь облепленный снегом…
Поленька открыла глаза. А облепленный снегом человек, которого она видела перед собой мысленно, не исчез. Он действительно шел и шел вперед. Он подошел совсем близко, заметил ее возле дерева, остановился и крикнул сквозь ветер:
— Поленька! Поленька! Почему ты здесь, сумасшедшая?!
Только теперь она поняла, что это в самом деле был Петр, без крика метнулась к нему, прижалась к груди. Снег таял под ее щекой.
— Я ведь знал, что ты будешь ждать меня… И пришел…
— Пришел, пришел… Ты… Как ты?! Ведь без головы только… Ведь мог…
Поленька хотела рассердиться… И не могла.
— Ну, чего там! От меня всю дорогу пар валил, как дым из паровоза…
— А к нам артисты приехали…
— Ага, ну пойдем, успеем еще на концерт.
Минут через десять они подошли к дому Бородиных.
Поленька сказала, останавливаясь у калитки:
— Переодевайся иди, я тут подожду.
— Чего на ветру-то… Иди хоть вон туда, в затишку, к стенке сарая… Ну, иди, иди… — И Петр подтолкнул Поленьку.
Давно-давно уж она не была во дворе этого дома, с тех пор как Григорий выгнал ее из комнаты. Прошло немало лет, а Поленька помнила тот день… И, прижимаясь к стене, с горечью думала, что и сейчас его отец, если бы увидел ее, вышвырнул бы за калитку. Ей уже казалось, что в сарае кто-то ходит, стучит чем-то… Потом скрипнули ворота сарая.
Поленька мгновенно поняла, что ей не кажется, что в сарае в самом деле кто-то ходит, и в одну секунду очутилась за калиткой.
Только там почувствовала, как тяжело и гулко стучит сердце…
Сбросив лыжи, Петр вбежал на ступеньки крыльца, снял полушубок, стряхнул с него снег и вошел в кухню, заговорил возбужденно, радостно:
— Здравствуй, мама. Дай-ка сухую рубашку и пиджак.
— Петенька! — воскликнула Анисья. — Да ты в уме ли? В такую погоду! Какая нужда погнала?
— Эта «нужда» за калиткой стоит, — проговорил вошедший со двора отец, сбросил возле печки валенки и босиком прошлепал в другую комнату.
— Кто стоит? О чем ты? — не поняла Анисья.
— У него спроси — кто, — проговорил из другой комнаты отец. — У сарая сперва притаилась, как мышь. Учуяла меня — стреканула за ворота…
Петр молча переодевался. Настроение его сразу испортилось. Несколько месяцев отец молчал, не обращая на него внимания. Петр как-то распрямился, приподнял голову, увидел пошире мир. И вот опять…
— Ужинать-то будешь? — спросила мать.
Петр отрицательно мотнул головой.
— В клуб пойду, на концерт.
Отец прошлепал обратно, сел на стул возле печки, положил ногу на ногу, задымил толстой самокруткой:
— Из-за ветра я так и не различил, кто это подпирал стенку сарая. — Григорий затянулся, сдул в сторону, на пол, пепел с папиросы. — Чего молчишь?
— А что отвечать? — глухо проговорил Петр.
— Я спрашиваю: кто стоял возле сарая?
— Тебе-то что?
Григорий бросил острый взгляд на сына, шевельнул желтыми, давно не стриженными усами.
— Мне-то ничего, если это не… Забыл разговор наш? Ночью, возле крыльца…
В сердце Петра неожиданно хлынула отчаянная решимость, он резко обернулся и крикнул:
— Хоть бы и она!! — И сорвал с вешалки шапку. — У тебя мне, что ли, спрашивать разрешения…
И едва увернулся от березового полена. Ударившись о косяк, оно отлетело на середину комнаты, с грохотом прокатилось по полу. Петр выскочил в темные, холодные сенки. Отец гремел вслед:
— Она!! Она, говоришь! Ах ты сопляк недоношенный… Да я тебя слюной перешибу надвое… Ну, приди, приди домой, сукин сын…
— Пойдем скорее, Петенька… Я прямо продрогла вся. Хорошо, хоть ветер немного стих. В сарае ходил кто-то, я…
— А-а, ты, Поленька? — опомнившись, вымолвил Петр.
— Да что с тобой? Одень шапку-то…
— Сейчас, сейчас, — машинально проговорил Петр, однако продолжал комкать шапку в руке. Тогда Поленька взяла ее и сама надела ему на голову.
— Ага, ну идем. — И Петр зашагал вперед.
До самого клуба они молчали. Петр вдруг остановился.
— Знаешь, не хочется мне на концерт. Пойдем… ну, куда-нибудь пойдем. Где потише.
— Куда же? Везде ветер… Уж я домой лучше, если…
Голос Поленьки захлебнулся — не то от ветра, не то от слез. Сердце Петра больно сжалось, и он сказал как можно ласковее:
— Я провожу… провожу тебя…
Поленька только ниже опустила голову… Когда подошли к дому, она, не прощаясь, направилась к крыльцу. Петр потянул ее за рукав, хотел что-то сказать. Поленька ждала.
— Вот… понимаешь… — с трудом произнес он наконец.
— Не понимаю. Дома у тебя что-нибудь случилось?
Петр потоптался на снегу.
— Это ничего, Поленька… Ничего.
Он прижал ее к себе. Ветер трепал выбившиеся из-под шапки волосы, влажный снег бил в лицо, таял на щеках, холодные струйки текли за шиворот. Но Петр ничего не замечал.
— Такой вечер испортил… кто-то, — сквозь слезы проговорила Поленька, не отрываясь от его груди. — Я так ждала тебя сегодня. Боялась, что пойдешь в такую бурю, заблудишься и… И все-таки ждала.
— И я шел… В следующую субботу я обязательно… И ничего не помешает… Ты жди…
Буран почти прекратился, хотя ветер продолжал свистеть над головой.
Петр без цели брел по улице, проваливаясь в сугробы.
Возле клуба постоял, подумал о чем-то. Потом из клуба повалил народ: видимо, объявили антракт. А может быть, концерт кончился…
— Вот дают! Вот дают! — простодушно восхищался кто-то искусством артистов, кажется, Федот Артюхин.
Петр торопливо отошел. Оглянулся. У клубного крыльца вспыхивали в темноте красные огоньки махорочных цигарок. Ветер выдувал из них снопики искр, которые врезались в тьму длинными красными иглами…
Петру вдруг захотелось пойти туда, к людям… «Но без Поленьки неудобно, обидится еще…»
Долго не решался Петр войти в дом, стоя на крыльце, продрог до костей. Наконец, бросив последний взгляд на все еще освещенные окна клуба, толкнул не запертую на засов дверь.
Ему казалось, что отец по-прежнему сидит на стуле возле печки. Вот сейчас опять схватит полено!
Однако во всем доме было темно. Не зажигая света, Петр разделся и лег в постель. Прислушавшись, он уловил, как вздыхает в соседней комнате мать. Потом заворочался в кровати, закашлялся отец. Он встал, зачем-то закрыл двери, ведущие в ту комнату, где спала мать. Петр в темноте испуганно приподнялся на постели.
— Лежи, не трону, — сказал глуховато отец из темноты, наткнулся и опрокинул впотьмах стул, чертыхнулся, поднял его, подставил к кровати Петра и сел. Петр отвернулся к стене. Чиркнула спичка, желтовато полыхнул перед глазами Петра кусочек стены, потянуло едким запахом самосада.
Григорий сидел безмолвно. Курил и смотрел на Петра в темноте. Петр чувствовал на себе тяжелый взгляд, который вдавливал в подушки его голову. Отец тихо и жалобно, как-то просяще, вымолвил:
— Ведь они… Веселовы… жизнь у меня отняли, вот что…
Петр, не совсем понимая, чуть шевельнулся.
— А теперь и должность…
Голос отца дрогнул и прервался. И это было непонятно. Но расспрашивать Петр ничего не хотел. Отец помолчал еще немного. В комнате стояла такая тишина, что Петр слышал, как потрескивает в отцовской цигарке крупно накрошенный табак.
— Люблю я тебя, стервеца…
Петр опять невольно шевельнулся при этих словах. Отец тотчас усмехнулся:
— Знаю — не веришь. Особенно после сегодняшнего… А люблю… По-своему. Но… — Григорий помедлил и закончил так же тихо, не повышая голоса: — Но если ты не бросишь эту… тогда… Понял?
И уже когда лег в кровать, проговорил своим обычным голосом, в котором через край плескались раздражение и злоба:
— Еще раз прихвачу ее, как сегодня, у сарая — вилами запорю…
