Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Я пошел после работы в книжный магазин, поскольку мне сказали, что вроде как бы поступила в продажу моя московская книжка. А он в том доме, где расположен книжный, на тридцать первом квартале, жил. И нас как бы состоялось такое негласное соглашение: я ему дарю книжку, а он демонстрирует свое житие. Зашел, познакомился с его милой женой, очень любящей его, так, что мне сравнить не с чем. Разве что с мамой. Мне было очень неловко, что часть этой теплоты излилась на меня, и я почувствовал себя как сирота, которого усыновляют.
И еще что увидел — дочурку его, дошкольницу, она на шее у него повисла, карабкается, как по телеграфному столбу, норовя забраться на шею.
После ужина и легкого возлияния он решил показать свои слайды, снятые в том благодатном краю, где я никогда не бывал и откуда он никогда бы не уехал, если бы не аллергия на цветочную пыльцу и охота к перемене жен.
— Тебе что больше нравится — растения или насекомые? — Спросил приятель, а он был по образованию естественником и разбирался в природе профессионально.
— А голых женщин у тебя нет? — Пошутил я и стал смотреть все подряд в проекции на белой простыне, восхищаясь и восторгаясь южными теплыми тонами, золотом, разлитом в синеве небес и зелени дерев.
Минут через пятнадцать раздался рев. Дочурка расплакалась в голос.
— Что ты, милая?
— Зенжину хочу!
— Какую еще женщину, — не понял он.
— Женсину! Го-лю-ю!
Прошло уже десять лет, и малышка стала, наверное, невестой. Вряд ли она помнит о том забавном случае, невольно спровоцированном мной. И мне было бы страшно неловко напомнить ей о нем, как неудобно, но заманчиво было бы рассказать взрослой, 33-летней женщине, бывшей моей соседке в другом, далеком городе, как я, семнадцатилетний парень, любил ее, годовалую девчонку, подбрасывать вверх ногами к потолку под ее дикие крики и заливистый до слез смех.
Воспоминания и о первом, и втором случае повергают меня в сильнейшее волнение и смущение. Почему, — наверное, из-за робости сердца. Вообще-то у меня не было в жизни ни младшей сестренки, ни дочурки, и многое в женской природе до старости лет остается темным лесом за семью печатями. В присутствии маленьких девочек я краснею и теряюсь, и стыжусь этого и сержусь на себя за это полыхающее пожаром беспомощное чувство.
То ли опасаюсь их сглазить и напустить нечаянно какой-нибудь непонятный недуг, то ли боюсь, что мой интерес к девочкам может быть истолкован превратно. Однажды я работал педагогом в пионерском лагере. Построить в столовую, уложить спать — такая работа. Случались и казусы. Одна девчоночка закатала себе в волосы жвачку. Что же делать? Неужели придется выстригать ее нежные светлые волосики, нарушить нежную прелесть никогда не стриженных за ее восьмилетнюю жизнь локонов?
А что если попробовать теплую воду с шампунем? Я так и сделал. Набрал ведро из горячего крана, наклонил головушку и ладонью и расческой принялся омывать запутавшиеся волосы. Доверчиво и невинно девочка прижалась спинкой и попкой к моей груди. Волосы ее пахли молодым лесом, а от маленького тельца шло ровное и спокойное тепло, от которого у меня сразу перехватило дыхание, как бывает, когда собираешься жахнуть стакан неразбавленного спирта.
Жевательная резинка растворилась теплой водой без следа и освободила волосы девочки. Сердце мое замерло от счастья. Я понял тогда, что это в мальчике появляется мужчина лишь с годами, а в девочке женщина всегда, с самого младшего, самого нежного возраста. Едва ли не с рождения она призвана околдовывать и сводить с ума. Таково ее предназначение. Такой ее создал Господь. А иначе что — хоть вымри.
Когда— то сто лет назад я окончил первый класс и отдыхал два месяца в пионерском лагере, в сосновом лесу. Я помню, какая неведомая неодолимая сила привела меня к ней, обладательнице больших синих глаз и светлых кудряшек и крохотных рук, которыми она срывала такие же синие, как ее глаза, цветы.
Из цветка полосатой стрелкой выскочила оса и стала описывать большие желтые круги вокруг ее головы. Она через мгновение испугалась, закричала и замахала цветком, сделала движение убежать, но запнулась, платьишко ее зацепилось, задралось, и мелькнули синей молнией ее трусики.
Помню свое смущение, окаменение, переходящее в горячий обморок. Я впервые в жизни видел девочку в столь необычной ситуации и она, как я понимаю, чувствовала это.
После обеда наступил тихий час, и она приснилась мне днем. Во сне мы летали с ней над лесом, рекой, и ощущение полета хранилось в моем теле много дней. Я ходил по лесу, как по облаку, описывая спирали, в центре которых была она. Мне было нужно видеть ее издалека, как дышать, меня затягивало, как магнитом, как в воронку водоворота.
И это, казалось мне, могло быть только со мной, на мне закончилась чистая, бескорыстная, бесконтактная глазная любовь. Поэтому, когда одна магаданская кокетка сказала мне: не люблю цветы, они красивее меня, я злорадно промолчал, поскольку она, казалось мне, разбила сердце моему сыну.
А он ее два года забыть не может, и признался, что думал, что она и меня попутно околдовала. И я запрещаю себе думать об этом, покрываю эти мысли черной непроницаемой пеленой.
НЕЗНАКОМКА
Магадан, конечно, не деревня, знакомы не все. Но сколько таких, что примелькались и вертятся в подсознании — как навязчивая идея! Шагает тебе навстречу в центре возле гастронома некто, и на лице такое располагающее приятное внимание, что тоже начинаешь улыбаться в ответ, распрямляешь спину и прямо-таки печатаешь шаг по шестигранничкам тротуара, поравняешься, поедая глазами, замрешь на месте, — молча, а затем обернешься и приязненно посмотришь во след. Прямо-таки ритуал.
Раньше я немало терзался, пытаясь припомнить, где состоялся акт знакомства с ним или с ней, либо где я видел этого человека ранее — в гостях, в отпуске на материке, на переборке картошки или на приеме врача в поликлинике. Не исключая, разумеется, похорон.
Маленькие города — большие печали, почти все покойники — твои знакомые. Не раз я устремлялся к одиноко стоящему на автобусной остановке прохожему, чтобы хлопнуть его по плечу: «Валера!» Но Валеры давным-давно нет, от Васи осталась только его песенка «Солнышко смеется», от Любы вкус кофе «Пеле» на губах.
И эти обознатки словно лазерным серпом пробегают по чакрам, точкам акупунктуры и эрогенным зонам, выводя из строя, по крайней мере, до будущего утра, пока не заспишь всплеск затаенный навязчивых страстей.
Однажды до меня дошло, что вовсе не надо напрягать до менингита свою память. Проще сказать «здравствуйте» любому, даже под угрозой прослыть чудаком.
И если слово брошено, оно как семечко прорастает и тянется вверх виртуальным деревцем, через некоторое время мы становимся как родня. Выросла уверенность, что где-то встречались, ходили друг к другу в гости и знаем такое каждый о каждом! Если существует процесс забывания, то почему не обратить его вспять, наращивая на песчинку слои перламутра, как жемчужница? И катитесь вы прочь со своим бухгалтерским реализмом!
Конечно, все это присказка, предынфарктный совокобылий бред. А сказка такова.
Одна мнимая знакомая, не очень молодая женщина со следами не ушедшей красоты, отвечая на мой почтительнейший поклон очаровательной золотой улыбкой, раз за разом спрашивает о здоровье жены, имея в виду, должно быть, перенесенный ею семь лет назад жестокий насморк. Я благодарю за заботу эту мать Терезу местного масштаба и успокаиваю: уже выздоровела. После недолгого внутреннего колебания, не разыгрывают ли ее, дама интересуется нашим малышом, которого видела еще в пеленках. Ходит ли он? Ходит, отвечаю.
— Сколько же ему месяцев? — Гримаска девочки-шалуньи слегка пугает меня.
— Семь лет, — отвечаю осторожно.
— Боже мой! — Она бледнеет и на несколько секунд застывает в столбняке. — Так быстро летит время, а ведь мне в парикмахерскую надо, на завивку очередь взяла, маникюр второй день не сделан. Убегаю. Привет малышу и супруге.
