Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации TXT) 📗

Отец Михаил сказал это очень негромко, но твердо.

В уме же добавил: «Дурак, а ограда?»

Но, похоже, сегодня до ограды разговор опять не дойдет.

– По-житейски, значит? – хмыкнул Павел Витальевич. – Это я мог бы и к психотерапевту сходить. А лучше – к юристу. Я у вас как у священника спрашиваю.

– А как священник я могу сказать: помолитесь, спросите у Бога, откройте ему свои помыслы.

– Ясно. Я так и думал, – сказал Павел Витальевич, причем сказал с удовлетворением.

– Что вы думали?

– Что церковь только успокаивает, а от вопросов уклоняется.

– Это почему?

– Да потому! Помните, я один раз вам всю ночь рассказывал про свою жизнь, исповедовался. И что в гибели людей повинен – сам не убивал и прямых приказов не давал, но точно знаю, и без приказов для моей выгоды мочили людей! Хорошо намеки понимали! И про все другое рассказывал, если помните. А вы что? Велели каяться и молиться!

– А я должен был вас в тюрьму посадить? Не имею полномочий.

– Проклясть вы меня должны были! От церкви отлучить! Толстой, вон, Лев Николаевич, сколько славы и пользы русскому народу принес, а ему анафема! А я людей грабил – иди с миром, молись, сын мой! Так?

Отец Михаил налил себе чаю, этим действием образуя паузу и давая Павлу Витальевичу успокоиться. Потом медленно проговорил:

– Если вам так проклятия хотелось – сами бы себя прокляли. Ну, не прокляли, а… Да и не исповедовались вы, а хвалились. Вот я какой грешник, а не боюсь рассказать. Не боюсь признаться. Для вас уже это был подвиг. А покаяния и тогда не было, и сейчас нет. Да еще хотите, чтобы я вам индульгенцию на новые грехи выдал.

– Вы так все поняли?

– Извините, если ошибся.

– Как вы можете ошибиться? У вас же православие, а православие это что?

– Павел Витальевич, я третью ночь по четыре часа сплю…

– Успеете, отоспитесь! Православие – это как бы правильно славить? Все не правы, а вы правы?

– Это слишком сложный вопрос…

– У вас все сложно! А на самом деле ничего сложного! Православие, как я понял, это не правота, а право! Право – славить. Право – считать себя лучше всех. Вы вот мне про машину, а я сказал, что могу себе позволить. Да, могу. Имею право. А вы разве не можете себе позволить? И позволяете, отец Михаил, считать себя лучше всех! Всех язычников, кто до Христа жил, – в ад! Мусульман – в ад! Буддистов – в ад! Да и католиков с протестантами туда же, они же неправильные христиане! А китайцы? Они вообще неверующие, у них там только какой-то Конфуций, правила жизни и никакого бога! Все полтора миллиарда – в ад? А индийцев миллиард с лишним – в ад? А вы все – в рай? Ну, не все, но хотя бы некоторые. Потому что имеете право, вернее, сами его себе присвоили, можете себе это позволить! Крестовые походы – можете себе позволить! Инквизиция – можете себе позволить! Десятину лупили веками – можете себе позволить! И чем вы в таком случае лучше меня? Да, имею право и могу себе позволить! А если сомневался, то потому, что думал, что, может, это как-то нехорошо с точки зрения веры. Спасибо, отец Михаил, я понял, с точки зрения веры это никак!

– Вы неправду говорите. И сами это знаете.

– А плевать! Имею право и неправду говорить! Вы считаете себя лучше всех, и я считаю себя лучше всех! Спасибо, теперь все ясно. Знаете, отец Михаил, я начинаю думать, что большего вреда христианству, чем церковь и попы, никто не принес!

– Версия известная, – пробормотал отец Михаил, желая, чтобы Павел Витальевич как можно скорее ушел.

И поэтому поднялся – давая понять.

Тот понял, встал.

– Извините, если что не так, – сказал Павел у двери.

И вышел.

Да, всё не так, подумал отец Михаил. И я не так говорил, не так отвечал.

Отец Михаил открыл холодильник, достал бутылку водки, налил в стаканчик, подцепил из открытой банки кусок селедки.

– Прости, Господи! – выпил и с острым удовольствием зажевал селедкой.

Налил еще одну, подцепил еще кусок.

Глядя на него, вдруг подумал: а мы ведь не умней этой селедки. Она в море плавает и думает, что она в море. А море где? На Земле. То есть на планете. Но ей это и в голову не приходит. Вот и мы, плаваем в своем мире – и больше ничего не знаем. Может, другой где-то мир есть и другой бог?

Довел тебя Костяков до атеистических мыслей, поп.

Да нет, глупости это все: мир един, и Бог един.

Надо учиться спорить, доказывать. Но как спорить, если ты говоришь – теплое, а он – нет, квадратное. Что доказывать?

То и доказывать – что и квадратное может быть теплым. Терпеть и продолжать.

Но ограду опять профукал. Жди теперь, когда он опять заедет – если заедет вообще.

43. ГУАЙ. Выход

____ ____

__________

__________

__________

__________

__________

Даша позвонила Егору и сказала, что готова показать окончательные варианты афиш, буклетов и программ. Он даже не сразу понял, в чем дело, успел забыть о своем заказе – это было только поводом для встреч с ней. Теперь не требовалось ни повода, ни встреч, но дело нужно довести до конца. Даша попросила зайти в ее офис. Если Егору не трудно.

Офис, то есть теперь «Фотосалон “Универсал”», как гласила вывеска, был уже полностью оборудован, приведен в порядок, сверкал новизной. Даша сидела за столом у окна, беседовала с девушкой и юношей, раскладывала перед ними альбомы, что-то показывала. Кивнула и улыбнулась Егору:

– Привет, подожди минутку, ладно?

Егор, попадавший в любого рода очереди крайне редко, сел в кресло возле журнального столика, полистал рекламные брошюрки, ознакомился с образцами работ, которые предлагал салон. Торжества, свадьбы, художественные портреты, а также рекламные материалы – с надписями, рисунками, коллажами и всем, что требуется.

Освободившись, Даша подсела к нему, раскрыла папку, начала показывать.

Егора все устроило.

Даша говорила увлеченно, но точно так же, как до этого с молодой парой.

Егора это задевало, хотя ведь сказал же он себе честно, что ничего по отношению к Даше не испытывает. Вот сейчас еще раз конкретно об этом подумал, проверяя себя. Нет, не испытывает. Просто сказывается его любовь к красоте, его эстетизм. Даша листала, рассказывала, Егор вставлял короткие замечания – преимущественно одобрительные. Даже если бы что-то не понравилось, он не хочет продолжать это сотрудничество. Лишнее беспокойство. Даша уронила один листок, гибко нагнулась, чтобы поднять. Егор быстро и внимательно осмотрел ее, и вдруг стало так жаль, просто до тоски и до злости (на самого себя), что она окажется чужой, что не ему будет принадлежать, будет не его называть самым лучшим и самым любимым человеком на свете. Даша, чуть покраснев от движения вниз, отряхнула листок, продолжила рассказывать.

– Все отлично, – сказал Егор. – Пора расплачиваться.

– Вон касса, – показала Даша. – У нас теперь все официально. Я даже договор подготовила, чтобы все по правилам. Сдал-принял.

Она положила на столик два листка, Егор подписал, не читая.

– Один тебе, один мне, – сказал Даша, аккуратнейшим движением вкладывая листок в папку. Видимо, все это доставляло ей огромное удовольствие – играть роль взрослой женщины, хозяйки дела, зарабатывающей деньги не как раньше, из рук в руки, а по-настоящему.

Егор медленно складывал свой листок.

Ему очень хотелось спросить, что у Даши с его отцом – не упоминая, конечно, о разговоре с ним. Просто спросить – и посмотреть на реакцию.

– А ты, оказывается, с моим отцом близко знакома, – сказал он.

– Да, а что?

– Могла бы сказать. Помнишь тот вечер? Я мог совершить акт кровосмешения. Или тогда еще ничего не было?

– И сейчас ничего нет. То есть не исключено, что я даже выйду замуж за твоего отца, но ничего нет.