Зимняя сказка - Хелприн Марк (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Отношение ко времени роднило их с Питером Лейком. И он, и они считали его чем-то таинственным и загадочным (люди же, привыкшие то и дело смотреть на часы, верили в реальность секунд, минут и часов). Эбби и Мартин пока вообще не задумывались о времени и жили в квартире четы Мар-ратта, с которой был виден весь Йорквилл, как беззаботные пташки.
Они нередко поражали своими способностями взрослых. Хардести и Вирджиния искренне радовались тому, что у их детей так развита фантазия. Они никогда в жизни не видели телевизора, но общались с сотнями незримых фантастических существ, таких как «лысая Толстуха», «Собачники», «одинокий Дориан», «змеиная Леди», «Человек в трусах», «люди Деревьев», «люди Травы», «люди Дыма», «Альфонс Хула», «Скрипун и Цыпочка», «безумная Элен», «Боксер», «Ромео», «Чесночный народ» и так далее. Список этот можно было продолжать до бесконечности. Однажды вечером родители стали свидетелями такого диалога.
– Лунная кошка сегодня все время плачет, – грустно произнес Мартин. – Кот Бономо вернулся домой на четвереньках. Наверное, он себя плохо чувствует.
– Ты о ком? – спросила Эбби, вернувшись из мира грез, которым правили Морфей и Белинда.
– О лунной кошке! – раздраженно ответил Мартин.
– О ком?
– О лунной кошке! – возмущенно выкрикнул Мартин. – Четырнадцать вниз и семь вбок!
Только после этого Хардести и Вирджиния поняли, что фантастические герои детских рассказов на деле являлись реальными людьми, живущими в многоэтажном доме, на который выходили окна детской комнаты. Став невольными свидетелями каждодневной жизни тысячи с лишним людей и животных, большинству из них они успели дать клички, которые нисколько не удивляли Вирджинию, очень рано перенявшую у госпожи Геймли массу подобных словечек (кстати говоря, Вирджиния, выросшая на лоне природы, обладала достаточно редким даром: она умела предсказывать по облакам погоду на несколько дней вперед не только в родном Кохирайсе, но и здесь, в Йорквилле).
Дети не уступали ей ни талантами, ни отвагой. В детстве она не раз и не два оказывалась на грани страшной смерти: она могла дразнить гремучую змею, кормить ягодами огромного медведя-шатуна, а потом водить его за собой по лугу, где, как считала госпожа Геймли, с ней ничего не могло случиться, забираться на подтаявшие ледяные блоки, сложенные в леднике, или играть с заряженным ружьем, в то время как госпожа Геймли угощала соседей пирожками. В течение долгого времени Вирджиния считала, что ее детям подобные опасности не угрожают, однако в один прекрасный день она увидела Эбби танцующей на балконных перилах.
В этой ситуации практически любая мать тут же бросилась бы с криком к своему ребенку, однако Вирджиния сумела сохранить спокойствие. Она решила, что ее дети, живущие на искусственном утесе, подобно белкам или горным козам обладают всеми необходимыми для выживания в столь экзотических условиях способностями и не боятся высоты. Преодолев собственный страх, она подошла к бесстрашной Эбби и спокойно сняла ее с перил.
К счастью, этот вальс на перилах являлся исключением. Жизнь детей протекала мирно и безмятежно. Детская беспомощность, невинность и развитое воображение позволяли им поворачивать время вспять, путешествовать вместе с ветром и вселяться в животных. Границы их вселенной совпадали с границами города, проходившими в районе Форт-Ли, Нью-Джерси и Йонкерса, за которыми начинался совсем иной мир, бесконечный и полный загадок. В вопросах космологии дети разбирались куда лучше велеречивых физиков, поскольку последние исследовали Вселенную при помощи особых инструментов и создавали смехотворные модели, пытаясь накрыть жалким наперстком все небо. Не ведавшие же сомнений и страхов дети пребывали в самом центре мироздания. Они родились совсем недавно и потому еще не забыли его совершенного покоя и считали, что могут без особого труда попасть в любую его точку.
Вирджиния поведала им услышанный ею от госпожи Геймли рассказ об облачной стене, время от времени подходившей к городу со стороны залива.
– Это и ничто, и сразу все! – сказала она детям во время одной из бурь, когда они уже лежали в своих кроватках, прислушиваясь к завываниям ветра. – В ней нет самого времени, есть только его островки. Она стоит на месте и в то же время находится в постоянном движении, если же ты подойдешь к ней, она проглотит тебя, словно огромная волна. Она бродит вокруг города, то набрасываясь на него, словно торнадо, то вставая недвижной стеной. В ней можно спрятаться, за ней же, скорее всего, находится что-то другое…
– Почему ты так думаешь? – удивился Мартин.
– Потому что в те редкие минуты, когда в мире торжествует красота и справедливость, она становится золотистой, как улыбка Бога, который давным-давно сам придумал понятия и справедливости и красоты, но потом забыл о них и если теперь и вспоминает порой, то нечасто.
Дети поражали Хардести и Вирджинию своей наблюдательностью. Поскольку они целыми днями находились в здании, напоминающем огромный улей, они стали чувствительными к таким вещам, на которые большинство людей вообще не привыкло обращать внимания. К примеру, звон телефонов казался им щебетанием птиц, спрятавшихся в лесной чаще, или музыкой, настроение которой определялось погодой, временем суток, направлением ветра, тоном зуммеров и так далее. Канализационные трубы журчали важно, словно подземные реки Аида. С высоты тридцатого этажа они могли наслаждаться игрой света и гармонией голубого неба, неведомой людям, живущим на первых этажах или на узких улочках.
Марко Честнат как-то заметил, что подобной же чувствительностью к природе могли бы обладать только дети, выросшие где-нибудь в горах.
– Конечно же, все это время они находятся внутри огромной машины, которой, по сути, и является этот город, – сказал он. – Но машину всегда можно отделить от природы и природу – от машины.
По субботам он рисовал портреты детей. Из окон его студии, находившейся возле редакции «Сан», были видны подъезды к Бруклинскому мосту. В один из дождливых весенних дней к нему в мастерскую пожаловали в желтых плащах Эбби и Мартин, несказанно обрадовавшие Марко и своим появлением и видом. Удивленные его странным поведением, дети решили, что их привели к врачу, и тут же перешли на шепот. Для того чтобы привести их в чувство, ему пришлось угостить их клюквенным вареньем и шоколадным печеньем и подарить им наборы красок, магниты, машинки размером со спичечный коробок и музейные каталоги.
Они провели в его студии несколько часов, наблюдая за дождем и ветром так же внимательно, как и он за ними. Эбби подошла к холсту и, потрогав кисть Марко Честната, сказала, что она шуршит, словно дождь. Марко Честнат подумал, что даже здесь, в городе, с его балками, перекрытиями и двигателями, природа с ее вечными и неизменными законами оставалась самой собой.
Однако даже в самых безумных своих фантазиях Марко Честнат не мог представить того, что чувствовали и о чем думали эти дети.
Где-то в трущобах попавший на мельницу белый конь Атанзор ходил по кругу, таская за собой тяжелый брус, соединенный со скрипучим валом. Он отдыхал только в тех случаях, когда полуразвалившееся устройство, приводимое им в движение, ломалось или когда запасы перемалываемого зерна подходили к концу. Все остальное время он работал без перерывов. Он мог есть сколько угодно овса и сена. И корм, и вода находились в нише, сделанной в одной из стен, края которой были отполированы до блеска мордами и шеями тянувшихся к еде и к питью лошадей.
Лошади выдерживали на этой работе не больше месяца-двух и околевали чаще всего прямо на мельнице. Таким образом, хозяину мельницы приходилось менять до десяти лошадей в год. Район трущоб руководствовался собственной экономикой, лошади доставались мельникам даром или за бесценок. Воры приводили их сюда из своих ужасных стойл, находившихся в выгоревших домах, куда они перегоняли их по ночам.
С околевших лошадей сначала снимали кожу, после чего их резали на мясо. Из внутренностей вытапливали жир, а из копыт и костей варили клей. Это приносило алчным, тупым и недальновидным хозяевам неплохой дополнительный доход, и потому они никогда не жалели своих лошадей.
