Правила Дома сидра - Irving John (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
– Что в порядке? – переспросил Гомер.
– Твое сердце… – прошептала Кенди.
– Кажется, да. – Что еще он мог ответить?
– Все будет хорошо, – сказала Кенди.
– Что все? – спросил Гомер.
– Ну все, абсолютно все, – поспешила объяснить Кенди.
– Все, – повторил Гомер и продолжал: – То, что я тебя люблю, это хорошо. А то, что ты любишь меня и Уолли, это хорошо? Наверное, да.
– Ты должен надеяться и ждать, – сказала Кенди. – Надеяться на лучшее. Всегда.
– Точно.
– Я ведь тоже не знаю, что делать, – вдруг беспомощно проговорила она.
– Надо все делать правильно, – сказал Гомер. Уолли старается все делать правильно, и д-р Кедр всю жизнь поступает правильно, согласно своим убеждениям. Если набраться терпения, надеяться и ждать, все само собой встанет на свои места. Впрочем, у сирот только это и есть. – Надеяться и ждать. Я умею ждать, – сказал Гомер. – У меня хватит терпения.
И у Мелони был запас терпения. И конечно, у Рея Кендела. Он сидел сейчас у окна, которое выходило на пирс. Механику приходится обладать терпением; пока все в порядке – он в стороне, а случись неисправность, его зовут, он приходит и чинит. Рей видел то незначительное расстояние, которое разделяло сейчас Кенди и Гомера. Сколько раз из этого окна он видел дочь в объятиях Уолли, но сначала они тоже сидели вот так, не касаясь друг друга.
Славные ребята, все трое, думал Рей. Он был механик и не вмешивался ни во что, пока все в порядке. Поломается – он починит, но их ему было жалко.
– Я могу завтра отвезти тебя в школу, – сказал Гомер.
– Меня отвезет папа, – ответила Кенди. – Он любит эти поездки.
Олив Уортингтон взглянула на часы на ночном столике и погасила свет; со свиданий с Деброй Гомер никогда не приходит так поздно. Нетрудно вообразить, что Гомер нравится Кенди; она и сама питала уважение к трудолюбию Гомера. Гораздо прилежнее учится, чем Уолли, взять хотя бы кроликов, да и все другое; надежный друг, всегда приветлив и ровен. Олив сердилась на себя; ее, как всех родителей, мучили противоречивые чувства: как мать, она была на стороне сына, хотела помочь ему, предупредить, но и сознавала – Уолли полезно получить жизненный урок. Только лучше бы не в этот раз, думала Олив.
– Слава богу, эта троица – очень хорошие люди, – сказала она громко; ее собственный голос, прозвучавший в пустом доме, окончательно прогнал сон. «Выпью-ка я чашку горячего какао, то, что мне сейчас надо, – подумала она. – Гомер вот-вот вернется, тоже выпьет со мной».
Олив спустилась вниз и увидела в кухонное окно надувной матрас Сениора. В тумане, подсвеченном луной, плывущей сквозь редкие облака, он показался ей призраком, духом сада. Матрас наполовину торчал из воды у края бассейна и странно походил на собственную мутную черно-белую фотографию. Его вид явно действовал ей на нервы, видно, пора с ним расстаться. Олив надела ботинки, длинное зимнее пальто поверх халата. К сожалению, верхняя лампочка, освещающая площадку перед бассейном, перегорела, Олив зажгла подводные светильники и с удивлением обнаружила, что вода в бассейне замерзла. Вот почему матрас так нелепо торчит из воды. Неподвижный, как каменное изваяние или вмерзший в арктические льды корабль. Стараясь не поскользнуться и крепко держась за край бассейна, она ударила лед каблуком ботинка, потом нагнулась и дернула надувной матрас, он не поддавался. «Если я ступлю на него, – подумала Олив, – я пойду на дно».
И тут как раз приехал Гомер. Олив услыхала, как фургон остановился, и оклинула Гомера.
– Что вы хотите с ним сделать? – спросил Гомер.
– Вытащи его, пожалуйста, – ответила Олив.
– А потом?
– Потом выброси, а я пойду приготовлю тебе чашку горячего какао.
Гомеру пришлось-таки попыхтеть. Лед его тяжести еще не выдерживал, но матрас был схвачен крепко. Гомер осторожно перебрался на матрас, надеясь, что в нем есть воздух и, освободившись из ледяного плена, он не сразу пойдет ко дну. Стоя на коленях, Гомер раскачивал его из стороны в сторону, пока лед не стал поддаваться. Продолжая раскачивать, Гомер начал отступление, вылез благополучно из бассейна и вытащил матрас за собой. Обледеневший, он был очень тяжел, и Гомер волоком дотащил его до мусорных баков. Оставалось выпустить из него воздух и запихнуть в бак. Пробка заржавела и не отворачивалась. Гомер прыгнул на матрас всей тяжестью, но прорезиненная ткань была слишком прочной.
Гомер принес из сарая садовые ножницы и узким лезвием вспорол ее. Наружу вырвался странно теплый зловонный дух. Пахло не только старыми, намокшими под дождем кроссовками, смрад был такой, что Гомер невольно сравнил его с запахом вспоротой утробы. Он затолкал матрас в бак и отправился на кухню за честно заработанной чашкой какао. Вымыл руки, но от них все равно несло резиной, сложил ладони ковшиком, сунул в них нос: точно так пахли руки, когда он после операции стягивал с них резиновые перчатки.
– Как Кенди? – спросила Олив.
– Прекрасно, – ответил Гомер.
Они сидели на кухне, потягивая горячее какао. Точь-в-точь мать и сын, подумали оба. И все-таки не мать и сын.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Олив.
– Да, – ответил Гомер и мысленно прибавил: «Жду и надеюсь».
Уилбур Кедр, вдыхая эфир и видя, как плывут по потолку звезды, знал, какая это роскошь – ждать и надеяться. «Даже если я еще протяну какое-то время, – подумал он, – меня могут в любую минуту схватить за руку». Тот, кто делает аборты, ходит по тонкому льду. Он слишком долго этим занимается. Где гарантия, что завтра-послезавтра на него не донесут?
Не далее как вчера он нажил себе еще одного врага. Женщина была на восьмом месяце, а утверждала, что на четвертом, – пришлось ей отказать. Женскую истерику он умел переждать; если нужна была твердость, он призывал на помощь сестру Анджелу. У сестры Эдны лучше получалось ласковое обхождение. Так или иначе, но в конце концов успокаивались все. Если аборт было делать поздно, ему всегда удавалось убедить женщину пожить в Сент-Облаке, родить ребенка и оставить его в приюте.
С этой женщиной все было иначе. Истерик она не устраивала. Ее почти безмятежное спокойствие питалось, как видно, долго копившейся ненавистью.
– Так значит, вы отказываетесь, – сказала она.
– К сожалению, да, – ответил д-р Кедр.
– Сколько вы хотите? – спросила женщина. – Я заплачу.
– Если вы можете что-то пожертвовать приюту, мы с благодарностью примем, – сказал д-р Кедр. – Если не можете, мы все здесь делаем бесплатно. Аборт – бесплатно. Роды – бесплатно. За пожертвование говорим «спасибо». Вам некуда идти – оставайтесь здесь. Ждать вам недолго.
– Скажите лучше, что сделать, чтобы вы согласились, – настаивала беременная. – Хотите со мной переспать – пожалуйста.
– Я хочу, чтобы вы родили ребенка. Семью мы ему найдем, – сказал Уилбур Кедр. – Это все, чем я могу вам помочь.
Но женщина, казалось, не видит его. Она с трудом встала со слишком мягкого и низкого кресла в кабинете сестры Анджелы. Взглянула на гинекологическое зеркало на столе, д-р Кедр использовал его в качестве пресс-папье. Потенциальные родители, с которыми д-р Кедр здесь беседовал, понятия не имели об истинном назначении этого настольного украшения, но женщина, требующая аборта, как видно, знала; она глядела на него с таким упорством, словно от одного этого у нее могли начаться схватки. Потом посмотрела в окно (сейчас запустит в стекло инструментом, подумал д-р Кедр).
Женщина взяла зеркало и направила его на Кедра, как пистолет.
– Вы еще об этом пожалеете, – сказала она.
Сквозь пары эфира Уилбур Кедр опять увидел эту женщину с направленным на него влагалищным зеркалом. «Как это я пожалею?» – подумал доктор и громко сказал:
– Простите, но мне очень жаль…
Проходящая мимо сестра Эдна услыхала его и подумала: «Ты уже прощен. Я простила тебя».
В воскресение, как обычно, было пасмурно. В Ороно шел тот же самый фильм с Фредом Астером, который накануне собрал столько зрителей в Бате. И студенты М энского университета отправились его смотреть, тогда еще студенты не были такими критиканами, как сейчас. Фред Астер привел их в восторг. Уолли тоже, конечно, пошел. Утренний сеанс не стали прерывать, чтобы объявить новость, потрясшую мир. Фред Астер дотанцевал до конца, и зрители услыхали ее уже за стенами уютного кинозала, окунувшись в пасмурный холод послеполуденного Ороно.
