Записки санитара морга - Ульянов Артемий (книги без сокращений txt) 📗

Подождав, когда стихнут шаги и глухие причитания дядь-Мишиной родни, наполняющей собой зал, я включил проигрыватель, который между собой санитары называли «граммофончиком». Еле различимое шипение опустилось сверху на стоявших у гроба. Резво пробежавшись по краю пластинки, игла ткнулась острым жалом в звуковую дорожку. И спустя секунду обрушила на собравшихся первые глубокие аккорды, которые много лет назад властно взял в стенах Московской консерватории какой-то известный органист. За ними зазвучали и другие, низвергая на дядю Мишу и его родственников масштабные возвышенные гармонии, струящиеся в ритуальный зал сквозь сотни лет, отделяющие нас от великого Иоганна.

«Как же это все-таки сильно… и мощно, – подумал я, вслушиваясь в музыку. – Странно, что так редко просят включить. На моей памяти всего пятый раз я граммофончик завожу. И почему?»

Не прошло и нескольких мгновений, как я получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Органную гармонию Баха вспорол жуткий женский вой. Я вздрогнул. Вязкие секунды медленно сменяли друг друга, а вой все не прекращался. Захлебываясь в судорожных стонах и рыданиях, он то стремительно взлетал вверх, звеня в гулких мраморных стенах, то снова утопал в истеричном плаче, падая вниз к гробу.

– Вот черт, а… – озабоченно сказал я, открывая ящик стола, где ждали своего часа сердечные капли. – Ну, денек…

Раньше, чем успел дотронуться до пузырька с пахучим лекарством, дверь ритуального зала громыхнула, лязгнув ручкой. В проеме показался высокий молодой парень, бледный и перепуганный.

– Выключите это, скорее!!! – сдавленным шепотом выпалил он, вплотную подскочив ко мне и озираясь по сторонам. Я тут же подхватил иглу, разом оборвав известного органиста. – Не включайте, а то маме плохо.

– Понял, – кивнул я, пытаясь предложить сердечные капли, но родственник покойного стремительно скрылся за дверьми зала. Рыдающий женский вой стал затихать, рассыпавшись на причитания.

«Сильно, конечно… и мощно… тяжеловато только», – подумал я. Едва перевел дух, как дверь тут же отворилась вновь.

Теперь передо мной стоял уже знакомый заказчик. В отличие от бледного высокого парня он был пунцового цвета, с гневно выпученными глазами.

– Молодой человек, я же вас просил! – властно сказал он, обильно выдыхая всей грудью. – Воля покойного должна быть исполнена!

– Но только что мне сказали, чтобы… – начал я, но курчавый здоровяк прервал мои оправдания:

– Заказчик я! И я решаю… Ставьте!

Аргумент был весомый, и я вновь погрузил иглу в концерт Баха, надеясь, что больше не услышу того страшного женского крика. Вместе с первыми органными аккордами заказчик вернулся в зал. И тут же вопль грянул с новой силой, быстро раскручивая маховик истерики.

– С ним… с ним вместе уйду!!! – доносились из зала обрывки отчаяния, отраженные от звонких мраморных стен. Стоны и выкрики наслаивались на бессмертные фуги, рождая жуткую импровизацию, страшную и диковинную одновременно. Рука потянулась к игле против моей воли, готовая нарушить последний наказ дяди Миши. «Ничего, сейчас они ее уведут в машину, и все закончится», – успокаивал я себя, чувствуя, как большая капля пота заструилась между лопатками.

Но… Все только начиналось.

Когда дверь открылась в третий раз, я увидел полную женщину средних лет, с копной рыжих волос, рвущихся наружу из-под черной кружевной косынки.

– Я прошу, выключите! Выключите! Вы что, не слышите – женщине плохо! – с гневным напором начала она. И хотела еще что-то добавить, но позади нее появился заказчик.

– Мария, прекрати немедленно! – зашипел он на нее вполголоса, прикрывая дверь в зал. – Это же было его желание!

– Так ты видишь, что творится с тетей Полей?! Юра, хватит уже!! – зашипела она в ответ, решительно уперев в бок руку, унизанную массивным золотом с крупными искрами бриллиантов. – Выключайте сейчас же, я вам говорю! – решительно сказала она, обращаясь ко мне и к заказчику разом.

– Мария, я тебе повторяю! Это воля покойного! О ней все знают! И я ее исполню! Дядя хотел орган – и орган будет!!! – яростным полушепотом продолжал здоровяк, коротко поглядывая на меня, будто ища поддержки.

Больше всего на свете хотелось оставить эту парочку наедине с дядей Мишей, его последним желанием и творчеством Иоганна Себастьяна Баха. Но в этой непростой ситуации я не мог ретироваться. Казалось, что если предоставить их самим себе, непременно случится драка за граммофончик.

– Дядя хотел орган! – с нажимом повторял заказчик, словно погребальное заклинание.

– Если орган будет и дальше, то у нас скоро не будет тети!! Ее же сейчас удар хватит! Ты этого хочешь, идиот?!

Тем временем фуги набирали обороты, источая эпический трагизм каждой нотой. Вопли и стенания не отставали от органных пассажей, выплескивая на полированный пол траурного зала бесконечные тонны горя. Мой неосознанный животный страх крепчал с каждой минутой, будто питался этим воем.

– Маша, успокойся, я тебя умоляю, – с примирительной интонацией отвечал курчавый крепыш Юра, одним правильным шагом встав между мной и Марией, отрезав ей путь к граммофончику.

– Да при чем здесь я?! Что с тетей Полей-то будет, ты об этом…

– Тетя Поля хоронит мужа, если ты заметила! Она очень переживает, и ее можно понять! Если человек убивается у гроба – это нормально, это похороны! – с трудом сдерживался заказчик, лицо которого багровело прямо на глазах.

– Ее твой орган доконает, тупой ты придурок!! Ты думаешь, дядя Миша этого хотел?

– Не мой орган, Маша, а дядин! Дядин орган!! И дядя этого хотел!! И просил меня об этом, при свидетелях! А я ему дал слово, понимаешь?! И слово это…

– Выключай, скотина бездушная! Ты что, не слышишь, что с ней творится?! – тыча толстыми сверкающими пальцами в дверь зала, шепотом кричала она, размашисто утирая с лица обильный пот. – Если с ней будет сердечный приступ, я тебя собственными руками…

– Мария, опомнись! Мы все должны пережить эту боль! И этот… – он яростно замельтешил перед ней рукой, судя по всему, забыв слово «орган». – Эта музыка – самое малое, что мы должны сделать для него! Не перебивай меня! Обязаны сделать ради его памяти! Все мы, и тетя Поля тоже! Даже если ей очень тяжело!

– Ты что, кретин, думаешь, если бы дядя знал, что сделает с его женой эта музычка, он бы стал о таком просить?! Да он бы первый прекратил этот… этот…

Она закрыла лицо руками и принялась мелко беззвучно вздрагивать, отчего бриллианты на ее пальцах игриво засверкали на все лады. Заказчик нервно взъерошил курчавую шевелюру, тяжело, прерывисто вздохнул и так неуклюже погладил Марию по плечу, как будто хотел отряхнуть, а не успокоить.

– Дядя Миша жил с тетей Полей сорок пять лет… – убавив злобы в голосе, тихонько сказал заказчик под аккомпанемент тетиных воплей и Баха. Говоря это, он почему-то выразительно смотрел на меня. – Видит Бог – он знал ее даже лучше, чем она сама себя знает. У них было на это время. И ты прости меня, Маша… Я тут ни при чем, спрашивай с дяди, если теперь он тебе ответит… Когда он умирал, прожив со своей женой сорок пять лет, он хотел, чтоб у его гроба звучал орган. А зачем – он не пояснил. Но это – факт! И чтобы мы чтили его последнюю волю – он тоже хотел… Это, в конце концов, его похороны, и они пройдут так, как он хотел… А тетя Поля… У тети Поли свои похороны будут.

– Сволочь! – с чувством процедила Мария, всхлипывая сквозь ювелирные пальцы.

– И ее завещание будет исполнено, – твердо сказал Юра, пристально взглянув на Марию и не обращая внимания на ее реплику. И еле слышно добавил: – Даже если она фокстрот потребует.

Наскоро утерев заплаканное лицо скомканным платком, Мария презрительно взглянула на заказчика и вышла в зал. Когда она открывала дверь, орган Баха вперемежку с тетиными рыданиями обдал нас с головы до ног. Юра поморщился, чуть согнувшись, будто его несильно ткнули под дых.

– Есть сердечные капли, – предложил я ему, облегченно выдохнув. В ответ он лишь не глядя отмахнулся.