Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Ни за что не усну, решила она. Ни за что на свете.
Но опять ничего не вышло.
В этот раз она уснула еще быстрее. Не помог ни «Мойдодыр», ни щипание себя за руку. Мойдодыр превратился в великана со стеклянными неживыми глазами и пастью, дышащей свирепой ледяной стужей. «Ну-ка, иди сюда, – сказал великан густым скрежещущим басом и поманил Машу рукой-тряпкой. Голова-ведро закачалась и загромыхала. Из носа-крана потекла вода, черная, как смола. Это она, поняла Маша. Не тронь. Не тронь меня, злая нянька, уйди. За синие моря, за крутые горы, далеко-далеко отсюда. Прочь, пошла прочь. Я встряхну волшебным стеклянным колпаком и узнаю заклинание, самое сильное на свете. От него ты сожмешься в маленький грязный комок, и мы выбросим тебя на помойку, чтобы ты там сгнила и сгинула. Огненный воробей Костик Воробьев тебя заклюет, хищная ледяная сова. Убирайся, пока не поздно; отгони своих лютых зверей, забери свои шепоты и тени, унеси их обратно в свой темный лес и не смей возвращаться обратно...
«У-у-у», – тонко и насмешливо выло за спиной. «У-у-у».
А когда тихий час закончился, обнаружилось, что пропал Павлик.
– Никто никуда не пропал, – сказала Алла Константиновна. – За Бизяевым пришли родители и забрали домой.
Враки, покачал головой Костик. Не приходили родители, не забирали домой. Его затащили в сонный мир.
– Куда? – переспросила Танька.
– Сюда, – сказал Рыжий, ткнув пальцем в пестрые обои.
– В стенку?
– Да не стенка там, – Костик вздохнул. – Неужели не понятно?
– Понятно, – сказала Маша. – Я видела. Она оживает.
– Ну да, – подтвердил Костик. – Вот толстого туда и заманили. Уж очень он лошадь хотел заполучить обратно... Пока я главную отгонял, остальные его потихоньку увели, – он опять вздохнул. – Очень уж вас много, не уследишь...
«Нас и правда много, – подумала Маша. – А он один. И никто не помогает, только обещания дают».
«Если бы я не заснула, – сказала она себе, – я бы увидела, что Павлика уводят, и закричала бы. И Костик бы его не отдал. А теперь он за стеной, среди всех этих сонных кошмаров и злых чар и, наверное, никогда уже не вернется обратно».
– Это я виновата, – прошептала Маша, но никто ее не услышал.
– Нянька украла Павлика, – сказала она маме. – Насовсем.
– Какая нянька? – встревожилась мама. – Павлик – это такой полненький?
– Да, – кивнула Маша. – А нянька – колдунья. Она уже давно в садике завелась. Я тебе говорила, но ты мне не верила. А Костик подтвердил.
– Что еще за Костик?
– Новенький. Рыжий, как огонек. Воробьёв.
– Что-то не заметила я никакого огонька, – покачала головой мама. – Ты мне лучше скажи, что это за история с полненьким мальчиком? Он что, пропал?
– Я же говорю! – воскликнула Маша. – Его нянька похитила. А Алла Константиновна сказала, что родители забрали. Только она врет! Она сама заколдованная.
– Охо-хо, – вздохнула мама. – Ты меня с ума когда-нибудь сведешь со своими фантазиями. Это ж надо такое нагородить... Вот вернется отец, скажу, пусть с тобой сам разбирается.
Маша остановилась как вкопанная.
– А где папа? – спросила она.
– В командировке твой папа. Я же тебе говорила утром. Ты что, забыла?
«Забыла», – подумала Маша.
Ей вдруг стало не по себе. Как же она могла такое забыть? Странно.
Снег по-прежнему валил, как сумасшедший, покрывая, заметая все вокруг – даже свет фонарей, даже мамины следы...
А вдруг та уже не только в садике, подумала Маша. Вдруг она уже выбралась наружу, и теперь от нее не скрыться нигде, даже дома? Может, и дома теперь уже никакого нет? Его засыпало снегом, сдуло ветром, а на том месте, где он стоял, рыщут громадные желтоглазые волки. И тоненько воют: «У-у-у, у-у-у»...
– Что ты там замерла, снежный барсук? – окликнула мама. – Опять что-нибудь выдумываешь?
Голос у нее был ласковый и теплый. Как огонек.
«Нет, – сказала себе Маша. – Не выбралась она ни на какую наружу. Костик ей не даст. Завтра он точно подберет заклинание. И Павлик вернется... Ты держись, Павлик. Не сдавайся. Мы к тебе идем на помощь».
– Давай скорее руку, – снова позвала мама. – Варежки не потеряла? Побежали быстрей домой, а то папа позвонит и забеспокоится, что нас нет.
К утру снег устал падать, но солнце так и не выглянуло. Отдельные снежинки продолжали кружиться в воздухе, как осторожные разведчики. Дорожки в парке занесло, и идти приходилось по узким тропинкам, которые проложили самые ранние утренние пешеходы. Маша шла молча, сосредоточенно глядя под ноги. Мама тоже молчала. Лицо у нее было невеселое и какое-то далекое, словно она забыла про Машу и шла сама по себе.
Окна садика светились тускло, еле-еле. В раздевалке было тихо. Шепоты под потолком примолкли. Нянечки будто попрятались. Не гремели ведра, выжидательно застыли швабры, неподвижно висел в углу белый халат.
Маша потянула маму за рукав:
– Смотри, вон Костик.
Но мама смотрела рассеянно, ее далекое лицо осталось равнодушным, как будто она не слышала дочкиных слов.
– Ну, ты иди, – сказала Маша, испугавшись, что мама наглотается отравленного заколдованного воздуха, и та послушно исчезла за дверью, не улыбнувшись даже на прощание.
Подошла Танька, прошептала на ухо, что Павлика сегодня нет. Вид у нее был заплаканный и несчастный.
– Страшно, – сказала Танька жалобно. – Правда?
Маша не ответила.
Костик ходил по комнате – то перебирал игрушки, выглядывал в окно, то принимался изучать трещину на потолке. Он так озабоченно бегал и бормотал, что Маша не решилась отрывать его от дела.
– Пошли, – сказала она Таньке. – Будем поливать цветы, а то они совсем засохли. А еще надо рисовать открытки к двадцать третьему февраля. И вообще.
– Что вообще?
– И вообще, – повторила Маша упрямо. Есть вещи, которые очень трудно объяснить словами.
Время тянулось медленно. Нянька хватала его когтистыми лапами и не давала двигаться. Костик сердито махал руками, как ветряная мельница, и изо всех сил толкал время вперед.
– Меня тошнит, – хныкала Танька.
У всех были кислые, грустные лица. Делать ничего не хотелось, даже думать было тяжело: тягучие, липкие минуты приклеивали к месту, опутывали по рукам и ногам.
– Ух, какая она у вас оказалась сложная, – сказал Костик. – Устал я уже с ней возиться.
Он был весь красный и потный, с оттопыренными ушами и лохматыми волосами; смешной – но Маше было не до смеха.
– Ну как? – спросила она, кивая на карман с заклинательной коробкой. – Получается?
– Получается, – сказал Костик. – Но еще не очень.
Он встряхнул коробкой и показал Маше.
ЭЛЖ
ААБ
КЬЮ
– Да. Это уже читается, – сказала Маша. – «Эл-жааб-кью». Здорово.
– Не совсем, – покачал головой Рыжий и опять громыхнул коробкой.
ЖЛИ
БЭА
ЮРК
– Меняется, – пояснил он Маше. – Когда все как следует, должно выпадать одно и то же. Хоть десять раз тряси. Вот тогда это оно самое и есть, заклинание. А это все не то. Не хватает чего-то. Не до конца я ее, видимо, еще изучил.
Маша прищурилась и посмотрела на буквы, точно хотела взглядом заставить их сложиться в нужном порядке.
– Ты, пожалуйста, быстрей, – тихонько попросила она. – Там же Павлик.
– Я знаю, – сказал Костик сурово и опять отошел.
«Откуда он все-таки взялся? – думала Маша, глядя ему в спину. – Почему он всегда появляется в садике первый и уходит последний? Может быть, его вообще не забирают? Откуда он все знает – и про няньку, и про заклинания?»
Тысяча вопросов вертелась и подпрыгивала на языке, но Маша не задала ни одного. Она обещала помогать, а не мешать. И собиралась сдержать обещание во что бы то ни стало.
Серые, вязкие минуты ползли, как улитки, и наконец наступил тихий час. Залезая под одеяло, Маша перебирала в голове стихи и хмурилась. Все они были ровными, гладкими – как будто нарочно сделанными для дремоты, а не для бодрости. Глаза начали слипаться раньше, чем голова коснулась подушки.
