Мама, я люблю тебя - Сароян Уильям (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗

— Не пугай птичек, — сказал он.

Мальчик посмотрел на него, будто не понимая, и сказал:

— Мои птички.

Наверное, он хотел сказать, что если они его, то он может ходить за ними, ловить их и даже пугать.

— Нет, — сказал мужчина, — они не твои.

— А чьи? — спросил мальчик.

— Ничьи.

— Нет, — сказал мальчик. — Мои птички.

— Хорошо, — сказал мужчина, — твои, но не пугай их.

Они держались за руки, стояли и смотрели, а потом, разговаривая и все время оглядываясь, медленно пошли по улице. Он был хороший человек и хороший отец своему маленькому сыну. Он немного напомнил мне моего отца, когда тот водил меня гулять.

Мама Девочка разгрызла шесть или семь кедровых орехов, но не съела их, а присела и протянула на ладони голубям, чтобы посмотреть, будут ли они есть у нее из рук. Они от этого очень всполошились, потому что им хотелось съесть орехи, но они не были уверены, что могут их взять. Они смотрели, ходили вокруг да около, отдалялись и возвращались, и довольно скоро один из них подошел вплотную к руке Мамы Девочки и взял с нее орех, а потом другой. А потом подошел другой голубь, и первый повернулся и прогнал его, а потом подошел еще один, и он прогнал его тоже, и люди, которые видели это, стали смеяться.

Мужчина с маленьким мальчиком тем временем вернулись к голубям, и теперь у маленького мальчика тоже был пакет кедровых орехов. Он стал бросать их целыми, и голуби ничего не могли с ними поделать. Отец маленького мальчика начал ходить и наступать по очереди на каждый из кедровых орешков, и тогда голуби стали выбирать из них ядрышки. Малыш ужасно радовался этому и тоже начал делать, как отец, но когда он наступал на орешки, они оставались целыми, потому что он был очень легкий. Это его рассердило, и он начал топтать их, а потом поскользнулся и упал и громко заревел. Я подбежала и подняла его. Он все время что-то говорил, но и ревел не переставая, и я не могла понять ни слова. Отец, чтобы утешить мальчика, стал ходить и давить ногами орехи, оставшиеся целыми, а потом взял его у меня и сказал:

— Спасибо, девочка.

А потом взглянул на Маму Девочку и сказал ей:

— Я думаю, он никогда в жизни не забудет это происшествие.

Мама Девочка улыбнулась, но ничего не ответила, и мы с ней пошли дальше, к Пятьдесят седьмой улице.

— А где мать маленького мальчика?

— Кто знает? — сказала Мама Девочка.

— Смешной он, правда?

— Да, смешной.

— А его отец славный, правда?

— Да, славный.

— Он немного напомнил мне моего отца.

— Ничего похожего, — сказала Мама Девочка. — Твой отец купил бы дюжину пакетов, высыпал бы все орехи сразу, тут же раздавил бы их все да еще бросил бы голубям пригоршню денег.

— Зачем?

— Так поступает твой отец.

— Но зачем?

— Так ему нравится.

— Деньги — голубям?

— Он любит делать разные неожиданные и непонятные вещи.

— Но ты сама видела когда-нибудь, Мама Девочка, чтобы он бросал деньги голубям?

— Нет, но я видела, как он делал многие другие не менее неожиданные и непонятные вещи.

— Например?

— Пойдем посидим с тобой в «Автомате», и тогда я, может быть, что-нибудь вспомню.

Ресторан-автомат

Мы перешли Пятьдесят седьмую улицу и очутились прямо перед Карнеги-холлом. Там собралась огромная толпа, одни стояли на тротуаре, другие — на ступеньках, и все новые и новые люди прибывали на метро, на такси и на своих машинах. За полквартала отсюда, на Седьмой авеню, было тихо и спокойно, были голуби, мальчик с папой, человек с тележкой, но у Карнеги творилось не поймешь что.

— Что это они?

— Будет концерт, — ответила Мама Девочка.

— Фортепьяно?

— Нет, не серьезная музыка — будет джаз. То есть и фортепьяно, но в блюзах, диксиленде, буги-вуги и тому подобных вещах. Все это, конечно, очень мило, но не в Карнеги.

— А где?

— Да где-нибудь под голубыми шарами. В баре. Или в темной комнатушке где-нибудь в Гринберг-Виллидж.

— А не в Гринвич?

— Правильно будет так, но однажды в автобусе я услыхала, как одна девушка назвала ее Гринберг-Виллидж, и мне это очень понравилось. Ну а здесь, кроме фортепьяно, будут корнеты, кларнеты, тромбоны, саксофоны и, главное, барабаны. Народная музыка.

— Наша?

— Нет, мы не народ. Народ — это всегда кто-то другой, а не мы.

— Ну и все равно, пойдем послушаем эту музыку.

— Нет, не стоит, — сказала Мама Девочка. — Когда эта музыка попадает в Карнеги, все начинают терять из-за нее голову, и она от этого становится хуже. И нам еще надо поесть, а потом добраться домой и лечь спать. Мы обе устали гораздо больше, чем нам кажется. Совсем недавно мы прихварывали, и еще вовсе неизвестно, здоровы ли мы теперь. А на завтрак с Майком Макклэтчи мы должны прийти бодрыми и хорошо отдохнувшими. И прошу тебя, Лягушонок, поужинай хорошенько, ладно?

— Хорошо, Мама Девочка.

— Супом, горячим шоколадом и чем ты только захочешь.

— Мороженым.

— Хорошо.

Ресторан-автомат на Пятьдесят седьмой улице хороший, но войти туда через дверь-вертушку было очень трудно. Только появится в вертушке место и ты хочешь туда встать, как кто-то тут же тебя опередит и оттолкнет в сторону. Мы с Мамой Девочкой все смотрели и ждали, но похоже было, что нам туда не попасть. Потом какой-то огромный мужчина в грубой рабочей одежде придержал дверь и своей большой волосатой рукой загородил людям дорогу. Он кивнул мне, чтобы я встала в вертушку, и я это сделала. Он чуть подтолкнул ее вперед и кивнул теперь Маме Девочке, и она тоже стала в вертушку, и тогда он медленно повернул ее, и мы оказались наконец внутри.

Мы обернулись, чтобы через стекло сказать ему спасибо, но увидели, что он уже уходит. Лицо у него почему-то было сердитое. Теперь дверь завертелась вовсю, и из нее быстро-быстро начали выскакивать разные люди — вроде какой-то механической игры, и еще казалось, будто все происходит на сцене или в цирке.

По-моему, Мама Девочка огорчилась, когда увидела, что у разменной кассы тоже много народу.

— Здесь такой хороший суп, — сказала она. — И весело, правда?

Да, весело, конечно, было, но уж очень все мелькало перед глазами, и казалось, будто все немного сошли с ума. Люди были как голуби на тротуаре, слетевшиеся, чтобы поклевать сосновых семян.

— Ну конечно, Мама Девочка, ужасно весело.

— Или, может, нам лучше пойти в какое-нибудь другое место?

— Нет, зачем же. Попробуем здесь — может, что и выйдет.

Мама Девочка открыла свою сумку, но тут ее толкнула большущая женщина. Сумочка вылетела у нее из рук, и я подхватила ее как раз вовремя, чтобы не дать высыпаться и раскатиться по полу всему, что в ней было. Я еще не выпрямилась, когда кто-то толкнул и меня. Я потеряла равновесие, но все же не упала. Сумочка была у меня в руках, и из нее выпало только три предмета. Пудреницу и губную помаду Мама Девочка подобрала, но ее снова несколько раз толкнули. А потом подбежал мальчик с третьим предметом — гребешком в серебряной оправе.

— О, я так благодарна вам, — сказала Мама Девочка и хотела отойти в сторону, чтобы не загораживать дорогу голодным людям, но куда там! От них просто некуда было деться, и их все прибывало и прибывало. Мальчика, который отдал гребешок, тоже не один раз толкнули, пока он не встал на безопасное место. Мама Девочка протянула ему монету в четверть доллара, но он затряс головой и отступил немного назад. Это был смуглый мальчик лет одиннадцати-двенадцати, и он чуточку напомнил мне моего брата, Питера Боливия Сельское Хозяйство, особенно когда затряс головой и попятился.

Наконец Мама Девочка разменяла два доллара на мелочь, мы пошли туда, где берут подносы, ложки и бумажные салфетки. Мы взяли один поднос на двоих и все остальное, а потом стали ждать, когда придет наша очередь сказать одной из девушек, что мы хотим взять.

— Есть три супа, — сказала Мама Девочка. — Овощной, куриный с рисом и бобовый.