Мечтатель - Макьюэн Иэн Расселл (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– Судно на воздушной подушке?!
Питер послушно пошел за ней. Чашки, кожура апельсинов, газеты и родители – не исчезнувшие.
Томас Форчун держал в руке гаечный ключ.
– Может, получится, – сказал он, – с твоей помощью.
Питер побежал к родителям, соображая, какой сегодня день. Все еще суббота? Он решил не спрашивать.
Глава четвертая
Задира
В школе у Питера был задира, Барри Тамерлан. Он не был похож на задиру. Не грубый, лицо не уродливое, злобно не скалится, кулаки не ободраны, опасного оружия не носит. Не особенно большой. И не из тех мелких, жилистых, тощих мальчишек, которые бывают яростными драчунами. Дома его не лупили, как некоторых хулиганов; избалованным его тоже не назовешь. Родители у него были вежливые, но твердые и ничего не подозревали. Голос у него был не грубый и не хриплый, глаза не маленькие и не злые, и сам он даже не очень глупый. Вообще кругленький и рыхловатый, но не то чтобы жирный, в очках, с толстоватым румяным лицом и серебряной скобкой на зубах. Выражение лица у него часто бывало грустное и беспомощное, и некоторых взрослых это трогало, а еще он неплохо умел оправдываться, когда его ждали неприятности.
Так почему Барри был грозой школы? Питер посвятил этому вопросу немало размышлений. И заключил, что тому есть две причины. Первая – что Барри знал кратчайший путь между тем, чего он захотел, и тем, что получил. Если ты был на спортивной площадке с игрушкой и Барри Тамерлану она приглянулась, он просто вырывал ее у тебя из рук. В классе, если ему нужен был карандаш, он просто оборачивался и брал твой «взаймы». Если стояла очередь, он проходил в начало и вставал первым. Если рассердился на тебя, то так и говорил, а потом ударял тебя изо всей силы. Вторая причина его успеха была в том, что его все боялись. И никто не понимал почему. От одного имени Барри Тамерлан живот у тебя будто стискивала холодная рука. Ты боялся его потому, что все боялись. Он был грозой школы, потому что у него была репутация грозы школы. Если он шел тебе навстречу, ты уступал дорогу; если требовал твою конфету или игрушку, ты ему отдавал. Так поступали все, и представлялось разумным поступать так же.
Барри Тамерлан был в школе могущественным человеком. Никто не мог отказать ему в том, что ему захотелось иметь. Он сам себе не мог отказать. Он был слепой силой. Иногда он казался Питеру роботом, запрограммированным на то, что ему положено сделать. И странно – его совсем не огорчало, что у него нет друзей, что все его избегают и ненавидят.
Питер, конечно, держался от задиры подальше, но испытывал к нему какой-то особенный интерес. Барри Тамерлан был загадкой. Когда Барри исполнилось одиннадцать лет, он пригласил десяток ребят на день рождения. Питер думал отвертеться, но его родители и слышать об этом не хотели. Им нравились родители Барри Тамерлана, и по их взрослой логике Питеру непременно должен был нравиться Барри.
Улыбающийся именинник встречал гостей в дверях.
– Здравствуй, Питер. Спасибо. Мама, папа, смотрите, что мне подарил мой друг Питер!
В этот день Барри был любезен со своими гостями. Он участвовал в играх, разливал напитки, помогал убирать и мыть тарелки. Один раз Питер заглянул в его спальню. Там было полно книг, железная дорога на полу, старый мишка на кровати, набор юного химика, компьютерная игра – спальня совсем как его собственная.
Под конец Барри слегка ткнул Питера в плечо и сказал:
– До завтра, Питер.
Значит, Барри живет двойной жизнью, размышлял Питер, возвращаясь домой. Где-то по дороге от дома к школе мальчик превращается в монстра, а после уроков монстр превращается обратно в мальчика. От этих мыслей Питер перешел к фантазиям о снадобьях и чарах, преображающих людей, но после дня рождения неделями не думал об этом. Как он привык жить среди загадок – само по себе загадка, а во вселенной головоломки были посложнее, чем Барри Тамерлан.
Последнее время одна из них особенно занимала Питера. Он шел по коридору из класса в библиотеку, и его обогнали две девочки-старшеклассницы. Одна говорила подруге:
– А почем ты вообще знаешь, что тебе это не снится сейчас? Может, это тебе снится, что ты со мной разговариваешь.
– Ну, как, – отвечала подруга. – Я могла бы себя ущипнуть. Будет больно, и я проснусь.
– Но допустим, допустим, тебе только снилось, что ты ущипнула себя и что тебе больно, – сказала первая. – Все может быть сном, и ты никак не узнаешь…
Они свернули за угол и скрылись. Питер остановился подумать. Похожая идея у него самого брезжила, но так четко еще не оформилась. Учебник литературы у него в руке, широкий светлый коридор, лампы на потолке, классы слева и справа, из них дети выходят – может, всего этого нет. Может, они всего-навсего мысли в его голове. Рядом с ним на стене висел огнетушитель. Он вытянул руку и дотронулся до него. Красный металл холодил пальцы. Твердый, реальный. Как же его может не быть? Хотя и в снах так – все кажется реальным. Только проснувшись, понимаешь, что видел сны. Как понять, что огнетушитель тебе не снится, не снится красная краска, не снится холод металла?
Шли дни, и Питер все размышлял над этой проблемой. Однажды днем он стоял в саду и вдруг понял, что если мир ему только снится, тогда всему в мире, всему, что происходит, причина – он. Высоко в небе начал снижение авиалайнер. Его крылья серебрились на солнце. Люди там пристегивали ремни безопасности, откладывали журналы и даже не подозревали, что снятся мальчику на земле. Значит ли это, что, если самолет разобьется, виноват будет он, Питер? Ужасная мысль! Хотя, если это так, самолеты на самом деле не разбиваются. Это только сны. Тем не менее, глядя на самолет, Питер всеми силами желал, чтобы он приземлился благополучно. Самолет приземлился.
Как-то вечером, дня через два, мама зашла к Питеру в спальню, чтобы поцеловать его перед сном. Когда ее губы коснулись его щеки, у него родилась новая мысль. Если ему это снится, то что будет с мамой, когда он проснется? Будет ли тогда другая мама, более или менее такая же, только реальная? Или кто-то совсем другой? Или вообще никого? Виола несколько удивилась, когда Питер обнял ее за шею и не хотел отпускать.
Шли дни, Питер все размышлял над этой проблемой и стал думать, что, может быть, жизнь и вправду – это только сон. Что-то было от сна в том, как дети стекались утром в школу, словно человеческая река, в том, как разносился по классу голос учительницы, как волновалась ее юбка, когда она подходила к доске. И будто во сне, учительница вдруг оказывалась над ним и говорила: «Питер, Питер? Ты слушаешь? Или опять замечтался?»
Питер пытался сказать ей правду. «Я думаю, – осторожно отвечал он. – Я замечтался о снах».
Весь класс засмеялся. Хорошо еще, что миссис Бернетт любила Питера.
– Будь повнимательнее, – сказала она и вернулась к доске.
И вот что случилось во время длинной перемены. Питер стоял один на краю площадки, и любой, кто наблюдал бы за ним, увидел бы мальчика, который стоит у стенки, держит в руке яблоко, смотрит в пустоту и ничего не делает. На самом деле Питер напряженно думал. Он собирался съесть яблоко, но в это время его осенила новая блестящая идея. Открытие. Если жизнь – это сон, тогда смерть должна быть пробуждением. До чего же просто – наверное, так оно и есть. Ты умер, сон кончился. Вот что имеют в виду люди, говоря, что ты отправился на небеса. Это все равно что проснуться. Питер улыбнулся. Он намеревался вознаградить себя кусочком яблока, но, подняв глаза, увидел перед собой круглое розовое лицо Барри Тамерлана, школьного задиры.
Барри улыбался, но не радостно. Он улыбался потому, что чего-то хотел. Он прошел к Питеру через всю площадку напрямик, сквозь футболистов, сквозь играющих в классики, сквозь прыгающих через веревку. Он протянул руку и сказал просто:
– Я хочу это яблоко.
Он опять улыбнулся, и серебряная скобка блеснула на солнце.
Питер был не трус. Однажды он подвернул щиколотку и, хромая, спустился с горы в Уэльсе без единой жалобы. А однажды прямо в одежде бросился в бурное море, чтобы спасти из прибоя собачку какой-то дамы. Но для драк у него не хватало храбрости. Драк он избегал. Он был достаточно силен для своего возраста, но знал, что победить в драке не может, потому что не способен ударить человека изо всех сил. Когда на площадке завязывалась драка и зрители собирались вокруг, у Питера к горлу подкатывала тошнота и слабели ноги.
