Во власти дьявола - Тристан Фредерик (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В течение первого действия все делали вид, что им очень интересно, и хлопали, чтобы хоть как-то развлечь себя. Второе по-настоящему захватило зрителей, они сидели, словно прибитые гвоздями, потрясенные и удивленные. Третий акт их решительно покорил, взволновал и перевернул, постоянно раздавались аплодисменты, вздымавшиеся, как волна, от партера до галерки. Сражение было выиграно.
Я был так горд, будто сам написал и поставил эту пьесу. За кулисами толклись многочисленные гости, надеявшиеся поздравить автора, но им пришлось довольствоваться объятиями актеров, потому что Пурвьанш сбежал, едва опустился занавес. Ко мне подошла мадам Распай и спросила своим грудным контральто, знаю ли я, куда уехал Нат, которого она называла «нашим гением». Я этого не знал, и мне показалось, что она выдала себя появившимся на ее лице выражением глубокого разочарования, немедленно спрятанным за довольно натянутой улыбкой, как только к нам подошел ее муж. Да, не могло быть никаких сомнений: она сгорала от желания увидеться с Пурвьаншем после такого триумфа. Она даже, наверное, полагала это своим долгом. Я видел, как она разыскивала моего друга в толпе, упрямо надеясь, что он вот-вот вернется. А когда по настоянию Максимина ей пришлось уйти из театра, она незаметно шепнула мне на ухо: «Скажите Нату, что я жду его на улице Драгон»; это гораздо больше смахивало на жалобную просьбу, чем на приглашение. Она знала, что в тот вечер ее любовник уже не придет. И подозревала, что он поступает так нарочно, только бы лишить ее той удивительной ночи, которую она уже заранее предвкушала. Она страдала, но я-то знал, что само это страдание было просто обостренным желанием, возбуждавшим и разжигавшим в темном уголке ее души какое-то глухое наслаждение.
— Как ты находишь мою мать? — спросила меня Алиса. — Красивая женщина, правда?
Наивная дурочка, разве она могла догадаться о моем состоянии? Ее мать была не просто красива, она была великолепна, и я желал ее тем больше, чем тщательнее прятала она свои смутные инстинкты за фасадом холодной и элегантной буржуазки. В памяти у меня бесконечно билась омерзительная фраза Ната: «Она — раба сточной канавы своих грязных мыслишек». Откуда у него эта подлая необходимость опошлять соблазненных им женщин? И как я мог выносить подобный цинизм? Наверное, мое сознание находило в этом позерстве противоядие моей всегдашней робости.
Итак, в тот вечер у меня появилась идея, одна из тех безумных мыслей, которые следовало бы отбрасывать в момент зарождения, но вместо того, чтобы оттолкнуть эту мысль, я стал лелеять ее почти что с наслаждением. Мария-Ангелина должна была прийти в свою квартирку на улице Драгон в надежде, что Нат все-таки зайдет к ней. И я тоже отправлюсь туда, я застану там эту женщину во второй ипостаси ее двойного существования, я застигну изнанку той светскости, которую она носила как броню и которая, в сущности, была всего лишь довеском к странным инициациям, суровые законы которых она так легко приняла.
Воспользовавшись добровольным дезертирством Пурвьанша, я сумею хотя бы частично проникнуть в тайну этой двойственности. О, я не строил себе никаких иллюзий! В лучшем случае я мог бы оказаться свидетелем смятения обманутой женщины. Но осмелюсь ли я позвонить в ее дверь? И под каким предлогом? Конечно, я мог бы упомянуть о дружбе с Натом и сказать, что явился составить ей компанию, зная, что он не придет к ней сегодня вечером. Но это же смешно! Она выгонит меня, осыпав ироничными колкостями — тем более резкими, чем глубже будет ее отчаяние.
В самом деле, дурацкая идея! А впрочем, чем больше я думал, тем сильнее мне этого хотелось. Я так тесно сдружился с Натом, что мне стало казаться, будто у меня есть какое-то право разделять с ним самые интимные стороны его жизни. Говоря по правде, если бы я мог проанализировать причины моего внезапного увлечения матерью Алисы, то заметил бы, что, зная тайну этой женщины и будучи один способен оценить всю глубину ее падения, я испытывал к ней непреодолимое желание, словно бы она уже и так принадлежала мне, принадлежа Пурвьаншу. Поверяя мне во всех подробностях то, о чем никому и никогда не следовало бы рассказывать, мой друг, непревзойденный мастер слова, позволил мне понять самые тайные пружины, управляющие темной стороной Марии-Ангелины, и теперь я знал их так, точно изучал самолично. И вот сейчас вопреки всякой логике мне, обычно такому нерешительному, предстояло отправиться на улицу Драгон.
X
Все сложилось как нельзя лучше. Алиса позволила себе выпить лишку на щедром коктейле, устроенном для нас администрацией театра. Я отвез ее на улицу Одессы, к нам домой, и оставил там крепко спящей, после чего двинулся к убежищу, на улицу Драгон, предполагая, что Мария-Ангелина вскоре появится. Однако чем ближе я подходил к этой улице, тем больше понимал всю нелепость моей выходки. Возможно, эта женщина стала мне чрезвычайно близка благодаря нескромности Ната, но я-то для нее ничего не значил. Мой опасный друг подробно рассказывал мне о распутстве мадам Распай и посеял во мне отравленные семена пугающих фантазий. В сущности, идя поздней ночью на улицу Драгон, я чувствовал, что это Пурвьанш толкал меня туда.
Разумеется, я не решился позвонить и ограничился тем, что стал бродить по улице, притворяясь, что поджидаю кого-то. Нелепость ситуации становилась мне все яснее. Однако я оставался неподалеку от двери той самой квартиры, которая казалась мне каким-то мистическим театром, где разворачивалось действо кощунственного спектакля. Меня притягивал его магнетизм, он лишал меня собственной воли. Не знаю, почему у него была эта странная власть надо мной: какая-то смесь желания, любопытства, страха, уважения и того болезненного инстинкта, который заставляет нас зачарованно обмирать от ужаса перед человеческими останками.
Постепенно я начал думать о матери Алисы как о падшей Деметре, она превратилась для меня в нечто вроде проститутки высшего разряда, а потом — по мере того, как она все дальше спускалась по бесконечной лестнице, ведущей в глубокую пропасть, — в Персефону, облаченную в пышные одежды. Рассказы Ната о ее похождениях разбудили дремавших во мне чудовищ. И сейчас я стоял перед этой дверью, словно то была дверь наглухо запертого дома, за которой скрывались самые жуткие и самые притягательные драконы, живущие в моем сознании. Я пришел сюда, влекомый химерами своего помраченного рассудка. В темном колодце моего сознания клубились призрачные тени моих низменных инстинктов. Теперь я уже хотел только одного — бежать, но остался на месте — в плену у этой улицы, у этой двери, не в силах отвести глаз от замочной скважины, а она будто насмехалась надо мной, презрительно кривя свой угрюмый рот.
Не знаю, сколько времени я провел, стоя тут, заключенный в темницу собственного разума. Потом вдруг, разрывая гнетущую тишину, по мостовой звонко зацокали высокие каблучки. Из темноты возникла какая-то женщина. Это была она! Прямо передо мной стояла мадам Распай, Мария-Ангелина, урожденная Шерманден Мутье.
— А, это вы? Он оставил вам записку для меня?
Ее дыхание сбивалось, голос был хриплым, глаза блуждали. Может, она тоже слишком много выпила?
— Меня задержали эти люди. Он приходил? Уже ушел? Но раз уж вы здесь… Что он вам сказал?
Мы смахивали на забывших текст актеров, оставшихся вдвоем на сцене опустевшего театра. Я был растерян, потрясен, оглушен, я чувствовал себя так, будто меня вырвали из собственного тела. На ней был надет просторный длинный плащ с капюшоном и позолоченными пуговицами. И я подумал, что стоит ему широко распахнуться, и покажется ее обнаженная белая плоть: высокие упрямые груди, живот, схваченный поясом с фиолетовыми подвязками, черные чулки и там, внизу, между бедрами, — завитки шелковистых рыжих волос.
— Ну, — повторила она, — что он вам сказал? А так как я по-прежнему молчал…
— Вы глухой или идиот? — швырнула она мне в лицо; ее голос прозвучал как удар хлыста.
