Бедлам в огне - Николсон Джефф (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗

4

В поезде до Брайтона меня изводила нервозность, но не страх. У меня было предчувствие, что все пройдет удачно. Я отобрал несколько отрывков для чтения, вполголоса отрепетировал их в тесном уединении своей жуткой комнатенки и понял, что справлюсь запросто. Так что первая часть вечера – собственно чтение отрывков из книги – совершенно не беспокоила меня. А вот с ответами на вопросы наверняка придется сложнее, тут нужна немалая доля импровизации. Ответы – по поводу писательских приемов, источников вдохновения, любимых авторов – я продумал заранее, так что в поезде ощущал душевный подъем. Я ничего не выдумывал, нет – я обратился к первоисточнику: поговорил с Грегори Коллинзом, но его взгляды оказались такими ходульными и унылыми, что мне пришлось как следует потрудиться над его ответами, дабы придать им выразительности и необычности, в то же время не искажая сути.

Самым сложным я считал не само выступление перед публикой, а непринужденную болтовню с хозяйкой магазина и неформальные беседы с поклонниками во время дружеской выпивки. Вот где потребуется импровизация. Дело могло оказаться не столь уж простым, но все же особого страха я не испытывал. Напротив, чувствовал себя спокойно, уверенно и нисколько не сомневался, что справлюсь. Для себя я решил: сделаю все возможное, чтобы убедительно сыграть Грегори Коллинза, ну а в самом худшем случае – сыграю самого себя.

На станции меня встречала женщина, которая и устраивала встречу с читателями, ее звали Рут Харрис, она-то и была единоличной владелицей “Книжного магазина Рут Харрис”. Очень любезно с ее стороны встретить меня на станции. Я с удовольствием и сам бы нашел дорогу до ее магазина, но такое отношение было приятно. Понятное дело, я не знал, как Рут выглядит, но едва вышел за барьер брайтонского вокзала, как услышал сзади бойкий женский голос:

– Я вижу, фотография вовсе не льстила автору. Живьем ты полный очаровашка.

После чего меня шлепнули по заду.

Я обернулся и увидел перед собой женщину вполне определенного возраста – скажем, лет пятидесяти; некогда она, наверное, была очаровательной, в богемном смысле этого слова. У нее были белокурые волосы – наверняка крашеные, губы и веки покрывал изрядный слой темной косметики, а глубокий вырез выставлял напоказ ложбинку между грудями. Женщина курила тонкую сигару.

Я еще пребывал в том возрасте, когда люди не представляют, что после сорока возможна сексуальная жизнь, не говоря уж о сексуальной привлекательности, но, оглядываясь назад, я понимаю теперь, что Рут Харрис была привлекательной и миловидной женщиной и многие мужчины с превеликой радостью получили бы от нее шлепок по заду. Но тогда я немного испугался.

– Меня зовут Рут Харрис, – сказала она. – Рада, что вы смогли приехать.

– Грегори Коллинз, – представился я и протянул руку, изо всех сил стараясь выглядеть уверенно, решительно и профессионально. Я помнил, что впервые в жизни называюсь не своим именем.

– Надеюсь, вас не смутят мои слова, но, по мне, так не очень-то вы похожи на писателя.

Но слова ее меня смутили. Вдруг показалось, что вся моя затея лопнула, – на самом же деле то был всего лишь очередной комплимент.

– Да-да, для писателя вы чересчур уж красавчик, – продолжала Рут Харрис. – Мне попадались только бородатые пузаны все в перхоти и с запахом изо рта.

– Правда? – спросил я. – А я думал, что у всех писателей романтичная наружность, всклокоченные волосы и развевающиеся накидки.

– Только в моих мечтах, – туманно ответила она.

Рут повела меня через привокзальную стоянку, и мы сели в старенький потрепанный “вольво” – рассадить слушателей. Увидев мое замешательство, Рут Харрис невозможно узкими проходами между стеллажами потащила меня в заднюю комнату, точнее – в хлипкую пристройку с односкатной крышей, прилепившуюся к тыльной стене магазина. Пол был из проржавевших железных листов, а стены – из плохо подогнанной вагонки. Из многочисленных щелей тянуло холодом, и единственная лампочка под самым потолком непрерывно раскачивалась. На небольшом пространстве жались друг к другу штук двадцать раскладных стульев, табуретов и упаковочных ящиков, расставленных в несколько рядов так, чтобы человек мог с трудом втиснуть между ними ноги. В углах и на полках громоздился совсем уж никудышный ассортимент: журналы “Друг народа” и “Пикантные новости”, мятые футбольные программки, поваренные книги с коростой засохшего теста.

– Я понимаю, что это не “Палладиум” [17], – сказала Рут Харрис, – но мы провели несколько на редкость успешных литературных вечеров. Особенно удались чтения из Джона Фаулза.

Мы вернулись в основное помещение магазина – дожидаться наплыва публики. Я уже предчувствовал катастрофу, но утешался, что масштабы ее будут умеренны. Слишком убога и провинциальна обстановка, чтобы представлять серьезную угрозу. Назначенный час близился, и я тихо радовался, что публика не торопится. Я даже стал надеяться, что никто так и не появится и я спокойно уеду ближайшим лондонским поездом. Конечно, это было бы слишком унылым финалом моей авантюры, но внимание Рут Харрис тяготило все больше: она то пыталась напоить меня травяным чаем и скормить булочки с инжиром, то размышляла вслух, где можно после выступления перекусить и поболтать тет-а-тет. Бесславное возвращение начинало казаться мне все более желанным.

Внезапно дверь магазина распахнулась и внутрь ворвалась молодая женщина в расстегнутом красном пальто – она пристально смотрела на меня, не замечая стопок книг и журналов, сшибаемых по дороге. То была женщина, которой предстояло самым драматичным образом изменить всю мою жизнь. Если бы это было кино, тут зазвучала бы соответствующая музыка: нарастающие аккорды, предвестники грядущих перемен и безграничных возможностей. А так у меня не возникло даже предчувствия. Я лишь подумал, что она ослепительно красива.

Подозреваю, труднее всего описывать тех людей, которые тебе особенно нравятся. Ты хочешь, чтобы другие прониклись к ним теми же чувствами, а это, конечно, чересчур серьезное требование. Например, ты находишь женщину очень привлекательной и пытаешься ее описать, пышные рыжие волосы, карие глаза, стройное гибкое тело (все это наличествовало у незнакомки). Но быть может, читателю совсем не нравятся рыжие волосы, карие глаза или стройные гибкие тела, поэтому для него (или для нее) ты описываешь человека, который заведомо лишен и намека на привлекательность.

Тогда ты решаешь описать ее в более туманных выражениях: говоришь, что у нее тонкие черты лица, изящное тело, приятная наружность – ведь утонченность, изящество и приятность по душе почти всем. Но проблема в том, что ты описываешь уже не реальную женщину, а лишь идею женщины.

Тогда ты, быть может, обратишься к поэзии и скажешь, что глаза ее подобны звездам или ясным озерам. Впрочем, я не очень понимаю, как должны выглядеть подобные звездам глаза, но такое описание вроде не должно вызывать возражений. Что такое ясные глаза, я понимаю еще хуже, но точно знаю, что так говорят сплошь и рядом. Однако вкус к поэзии развит не у всех, к тому же звездоподобные и ясноозерные глаза звучат слишком штампованно.

Может, выход в том, чтобы наделить внешние черты человека моральными характеристиками? И ты говоришь, что у женщины горделивая грудь, благородный подбородок и мудрые глаза. Разве станет кто-то возражать против гордости, благородства и мудрости? Возможно, в эту же категорию входит и просто слово “красивая”. Возможно, следует сказать, что женщина была красива, и на этом остановиться. Пусть читатель сам завершит этот абрис, распишет мой сдержанный набросок собственными представлениями о красоте. Но это довольно тоскливый путь.

Может, стоит сосредоточиться на какой-нибудь одной, особенно приметной детали. Первое, на что я обратил внимание – после распахнутого красного пальто, рыжих волос и всего прочего, – очки. Отвратительные, уродливые очки в роговой оправе. Но даже они не портили незнакомку, – во всяком случае, в моих глазах. Очки подчеркивали ее серьезность, придавали ее внешности весомость. Для меня, жившего с ощущением собственной несерьезности и несущественности, эта черта показалась особенно притягательной. В женщине не чувствовалось никакой мягкости, никакой нерешительности. Она выглядела сильной во всех смыслах этого слова: сильная внешность и сильная личность.