Туча - Моно Мартина (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
– Идите и занимайтесь своими делами, – повторила Кэтрин и повесила трубку.
Софи объяснила все довольно бессвязно. Выходило, что Патриция подверглась действию атомного излучения и это вызвало какое-то заболевание. Кэтрин находила это немыслимым. Что делала Патриция рядом с атомной бомбой? С ней же нельзя столкнуться на углу улицы. Софи ничего не знала, но – «Мама, я тебя умоляю, приезжай, умоляю, мама…» Ее голос дрожал. Кэтрин поняла: благоразумная Софи, невозмутимая Софи была в паническом ужасе. И по мере того, как Кэтрин приближалась туда, где находилась Патриция, ее охватывал тот же страх. Ей удалось взять себя в руки, она еще сохраняла контроль над собой, но сердце сжималось, и в глубине души она чувствовала себя несчастной.
Самолет пошел на посадку. Под ними был уже не Тихий океан, а Япония. Вот проносятся взлетные дорожки, вот и расписанный квадратами токийский аэродром Ханеда; полет замедляется, самолет садится. Последняя передышка кончилась, теперь придется столкнуться с правдой жизни.
На аэродроме Кэтрин ожидали Софи с мужем. Вид Гарри, конечно, соответствовал обстоятельствам. Кэтрин моментально почувствовала раздражение, но сейчас же, ее начали мучить угрызения совести. Но угрызения совести ее тоже раздражали, и получался какой-то порочный круг, в который она попадала каждый раз, когда встречалась со своим зятем.
– Как Патриция? – спросила она.
– Ты хорошо доехала, мама?
– Отвечай матери, – гневно закричал доктор Том. – Как Патриция?
– Здравствуй, дедушка, – сказала Софи.
Даже землетрясение не заставило бы ее отказаться от светских привычек. «Как тогда по телефону», – подумала Кэтрин. Сама она тоже не должна волноваться, она это знает. Внимание, Кэтрин, если ты потеряешь покой, ты потеряешь все. Она тихо спросила:
– Как Патриция?
– Патриция тебя ждет, мама, она говорит только о тебе.
– Как она себя чувствует?
– Плохо.
Это слово ударяет, как камень. Кэтрин прикладывает руку к щеке.
– Поедем к ней немедленно.
Патриция находилась в клинике за городом. Чтобы попасть туда с аэродрома, нужно было пересечь весь Токио. В кремовом кадиллаке все молчали. Гарри, надо было отдать ему справедливость, вел машину прекрасно. Сидя рядом с ним, доктор Том осматривал все своими живыми глазами. Он никогда не был ни в Японии, ни в Азии вообще и сейчас не мог не волноваться. Позади сидела Кэтрин, она держала за руку Софи. Кэтрин отказалась заехать к Бромфилдам, где можно было оставить багаж и принять душ.
– Где Бенсоны? – спросила она.
– Диана тоже в клинике, но она почти не пострадала. Аллан у Брентов, он и Тедди, можно сказать, здоровы.
– Значит, только Патриция?
Софи не ответила.
Улица кишела народом. Люди толкались и спешили. Кэтрин видела, как во сне, непонятные вывески, фонарики из бамбука и бумаги – красные, зеленые, оранжевые, они висели над дверьми домов. Одни походили на тыквы или на огромные арбузы, другие имели формы животных. В небе качались длинные рекламы, привязанные к воздушным шарам, из массы низких домов с террасами выступали редкие небоскребы.
– Императорский дворец, – сказал Гарри.
Каменные стены, окаймленные соснами, ров, полный воды, ивы. Чуть дальше – изогнутые крыши, крепость с потайными входами, мосты; Токио – город шести тысяч мостов.
Доктор Том был в восторге. Кэтрин снова закрыла глаза. «Как долго тянется этот город…»
А потом начались сады. Газоны у каменных входов, портики, которые никуда не вели, стаи уток, плавающих зигзагами на зеркальной поверхности прудов. Погода была поистине восхитительна. Софи опустила стекло машины, и они буквально купались в нежном воздухе. «Ожоги, – думала Кэтрин, – ожоги, где?» Ее преследовала мысль о том, была ли Патриция обезображена. С самого начала она хотела задать этот вопрос, но не решалась. Тем не менее ее практический ум строил планы на будущее, даже в случае такой драмы. Ведь пластическая хирургия делает чудеса. С мучительной болью она вдруг осознала, что, может быть, речь идет не о красоте Патриции, а о ее жизни.
Машина подъехала к воротам клиники. Их ждала сиделка Эванс. Высокая, плотная женщина лет пятидесяти, некрасивая, седая, с уверенным взглядом, устремленным сквозь простые без оправы очки. Когда она была санитаркой на дальневосточном фронте, судно, на котором она находилась, было торпедировано. Тридцать восемь часов провела она в шлюпке со своими ранеными. Трое умерли. Чтобы поддержать других, она пела им песни и рассказывала всякие истории. Она ни на мгновение не уснула, не переставала быть веселой и громко высказывала уверенность, что все будут спасены. Смеясь и шутя, она благословляла ночь, которая мешала людям видеть, как по ее лицу текли слезы. Такой была сестра Эванс. Кэтрин умела правильно оценить достоинства человека. Она протянула руку Эванс, как своему другу. Вернее, как товарищу в борьбе. Она чувствовала, что эта женщина поможет ей спасти дочь, они будут вместе бороться не на жизнь, а на смерть. Старая, некрасивая, одинокая женщина и ослепительная миссис Ван Ден Брандт поняли друг друга с одного взгляда. И их рукопожатие было несколько более продолжительным, чем обычное.
– Доктор Максвелл у мисс Ван Ден Брандт, – сказала Эванс, – у нее маленькое осложнение.
Комната Патриции была на первом этаже. Нужно было пройти через гостиную. Комната была огромная, с тремя окнами и террасой, роскошно обставленная. Кэтрин быстро прошла гостиную. На пороге, перед закрытой дверью, она задержалась. Затем резким толчком открыла дверь и вошла.
Лежавшее на постели существо протянуло к ней руки и позвало ее. Это был голос Патриции. Кэтрин стояла неподвижно и смотрела на то, что сделали с ее дочерью. Кожа Патриции стала черной. На лбу, щеках и руках были кроваво-красные пятна. А волосы – эта огненная река, обычно красиво падавшая на ее нежные плечи, – волосы наполовину вылезли.
– Мама, – сказала Патриция.
– Я здесь, – ответила Кэтрин.
Это была Патриция, полная гнетущего отчаяния. Ужасно распухшая рука была некогда нежной, маленькой, доверчивой ручкой ребенка, которого Кэтрин водила гулять и который топал ножками рядом с ней. Эти обезображенные щеки – сколько раз она их целовала… «У тебя щечки, как яблочки», – говорила она. Она вспоминала первый бал, как долго причесывала она волосы Патриции, изменяя прическу десятки раз. Она хотела, чтобы дочь имела успех. Патриция вернулась под утро, счастливая, сияющая, свежая, как роса, полная смеха и рассказов. Она бесшумно вошла и разбудила мать поцелуем в глаза. Они вместе отправились в кухню. Кэтрин приготовила кофе, и они опустошили холодильник. Патриция путалась, рассказывая о Джимах и Джеках, ела помидор, на ходу дремала и напевала вальс. Кэтрин слушала ее, намазывала хлеб маслом и вместе с ней беззлобно посмеивалась над Софи, которая, как всегда, торопилась в постель, как моряк в родной порт, и наверняка уже спала, как обычно, без всяких сновидений.
В тот вечер у Патриции была прическа с шиньоном. Это ее немного старило, но придавало ей царственный вид. В волосах был гребень – Кэтрин видела его, как сейчас, – он был похож на корону. Тогда, в кухне, Патриция вынула гребень, и волосы распустились с шелковым шелестом.
– Смотри, мама, – сказала Патриция.
Она взяла прядь волос в руку и потянула. Прядь отвалилась и обнажился кусочек черепа. Страшные рыдания потрясли Патрицию.
Кэтрин боролась с чувством тошноты. Она не хотела верить во все это. Это кошмар, а кошмары имеют то преимущество, что в конце концов всегда просыпаешься. «Если я заставлю себя думать, что это неправда, я, может быть, смогу изменить действительность». Но это правда. И силой воли можно только признать факты, а не отрицать их.
Она разлагалась, ее дочь. Это было хуже проказы. Дочь, которую она носила девять месяцев, родила, вырастила, любила; она была ее гордостью и страстью. Ее дочь, заживо сгорающая сейчас на медленном огне.
Патриция звала свою мать, как заблудившееся дитя. И Кэтрин, сжимая ее в своих объятиях, без конца говорила: – Я здесь… Ты поправишься… Мой цветочек, моя лесная розочка, ласточка моя… Я с тобой.
