Токио нас больше не любит - Лорига Рэй (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Автобус на Ногалес опаздывает из-за очередной дорожной аварии. Пассажирский самолет рухнул этим утром на шоссе 19. Перекрыто все движение севера на юг. Привычные уже вопли в теленовостях и я смотрю на шоссе, как смотрят на вещи, которые минуту назад имели смысл, а сейчас не имеют. Как пустая бутылка или порванный билет. Все утро по небу снуют вертолеты — они заменяют автобусные перевозки. Первые два я пропускаю, потому что никуда не тороплюсь и потому что не хочу лететь над рядами покойников, разложенных по всему шоссе. Поэтому я усаживаюсь в международной кофейне-пончиковой, выпиваю бутылку пива и принимаюсь ждать в окружении сиропа и мармелада; мое беспокойство можно сравнить с беспокойством человека, который мчался по трассе и услышал звук удара о свою машину, но не может отыскать поблизости сбитое животное. Странное местечко. На стенах — фотографии огромных пончиков, погруженных в сливки и шоколад, а за столиками — сотни ужасающе тучных мужчин и женщин, поглощающих сотни пончиков.
Столики и стулья розового цвета, стены и потолок голубые, пластмассовые цветы в горшках, старушка, которой нужно в Сан-Сити, прячет в сумочке собаку, присутствует и умственно отсталый, который угрожает официантке пластиковой ложкой, присутствуют по меньшей мере два одноруких старика, а питьевой фонтанчик у входа пересох.
Богу неведомо, что на свете бывает такое.
Один из официантов подходит ко мне, чтобы сообщить: «Меня зовут Роза, но я не мексиканка». Потом добавляет: «Вам не надо бы кушать это дерьмо, люди сходят с ума от сладкого. Слишком много сахара в крови. Те, кто не ослеп, потеряли рассудок».
Роза, которая по всем остальным признакам является крепким мужичарой лет сорока с татуировками на предплечьях, приглашает меня пройти на автостоянку позади империи пончиков, напротив империи жареных цыплят «Старый полковник», затем скидывает фартук и колпак, запрыгивает в помятый фургончик, насыпает на кожаном сиденье две дорожки кокаина и свертывает долларовую купюру. Далее Роза показывает мне фотографию двух деток, сидящих на складных пластмассовых стульчиках рядом с кактусом. Я не знаю, что и сказать. Потом он произносит: «Не нужно ничего говорить», закрывает фургончик, надевает фартук и колпак и возвращается к работе. Местный охранник вытаскивает из заведения умственно отсталого, который все еще вооружен пластиковой ложкой. «Снежок» у Розы хорош. Международная пончиковая сверкает, как гора сахара.
Парень с ложкой в руке рыдает, сидя на площадке автостоянки. Теперь мне, разумеется, снова необходим кокаин. Одна дорожка почти ничего не дает. Она оставляет тебя в положении Христа, висящего лишь на одном гвозде.
На плато Кайбаб, неподалеку от Большого Колорадского каньона, есть долина, в которой туман стелется по поверхности земли, и туман этот быстрый и холодный, и это так необычно, что, проезжая мимо, нельзя не остановить машину и не пройтись по этому туману, и хотя туристов привлекает сюда великий разлом, именно это странное место пугает так, что забыть потом невозможно.
Мой водитель остается в машине, включив отопление и выключив радио. Пока я иду по долине, я слышу только этот белый туман, ползущий по земле, словно войско карликовых привидений.
Мои зубы? Большое спасибо, и, конечно, я отказываюсь улыбнуться: дантисты ожидают чужих улыбок с тем же нетерпением, с каким ростовщик бросает взгляд на красные цифры твоего банковского счета.
Сейчас половина всех американских пенсионеров пересекает границу, чтобы пройти в Мексике дешевый, но достойный ремонт, а мой друг-дантист тем временем попивает французское вино в обшитом дубом номере-люкс самой старинной и знаменитой горной турбазы в этой части света, построенной французскими колонистами прямо на краю каньона, столь элегантной, что можно даже забыть, что она расположена в Аризоне. Мой друг объясняет, что его мексиканские коллеги сбивают цены, ставя клиентам неестественно белые лошадиные зубы.
— А зубы — это ведь не дверца холодильника. Люди никак не могут этого понять, — говорит мой друг, по горло погруженный в джакузи, с бокалом вина в руке, разглядывая снег на деревьях и великую черную дыру под ними.
Сделка завершена, и на всем протяжении обратной дороги в Финикс меня занимает лишь белый туман в долине Кайбаб, и когда я приезжаю в резервацию индейцев-гуалапаи для проведения очередной торговой операции, этот туман все еще меня занимает. По неизвестной причине мне кажется, что он останется со мной навсегда. Самый старый индеец рассказывает невероятную историю о лесном пожаре, случившемся более тридцати лет назад. «Этот пожар лишил меня всего, — говорит индеец, — и для меня он как бы и не затухал; именно поэтому я вас позвал: ведь потушенный пожар способен спалить человеческую жизнь без остатка».
Закончив с индейцами, я еду на той же машине в аэропорт Валье-Дорадо; в ожидании взлета я на мгновение представляю, что жизнь моя могла бы сложиться иначе. Я представляю себе дом поблизости от города, но все-таки достаточно далеко, и в саду моем никого нет, и нет ничего, что стоило бы забывать, и ничего, что стоило бы помнить.
Утро в Тихуане, и я один, и коврик в моей комнате синий, а шторы желтые, и нужно возвращаться, чтобы пройти проверку, и на сей раз результат оказывается положительный — что вполне логично, — хоть я и не знаю, почему так вышло, и это тоже вполне нормально, потому что, только забыв все, ты становишься абсолютно невинным и в то же время безоговорочно виновным.
Будем ждать новостей из компании. А пока я впервые гуляю по улицам Тихуаны и, как это впервые обычно и бывает, сбился с дороги.
Что-то странное творится со мной в последние дни. Стал просыпаться по ночам. Конечно, это тахикардия, и каждый шаг по комнате для меня — первый и в то же время последний, и первая бутылка пива из мини-бара кладет конец всему пиву, а также всему виски и джину, и когда я наконец получаю сообщение из компании, оно оказывается уже шестым, и прошло много дней, целых три недели, и, разумеется, меня снова отстранили.
Сегодня утром чрезвычайно обходительный агент изъял у меня чемодан вместе со всеми записями. Он сказал: «Я-то понимаю, и даже они по-своему все понимают». Потом он говорил со мной о каком-то немецком архитекторе и о мертвой мексиканке. Однако для меня все это — пустой звук. Он спрашивает, готов ли я занять место в Бразилии, и я отвечаю, что лучше бы этого не делать, но конечно, если нет другой возможности, я согласен. Другая возможность всегда есть. Так он говорит. Сейчас, прежде чем думать о новом назначении, мне рекомендуют отдохнуть. Прекрасно. Прощайте, дорогой друг. Когда он говорит «друг», кажется, что мы действительно друзья. Все может быть. Я провожу остаток дня в комнате, а всю ночь — на улице.
Я знаю, меня отстраняют уже не в первый раз. Есть вещи, о которых нельзя забыть, — например, шум взлетающих самолетов или холод в руках.
Новая информация. Они посчитали нужным не отпускать меня, а еще посчитали нужным вернуть меня домой. Но, вероятно, окончательное решение еще не принято. Постепенно я начинаю чувствовать себя лучше. И даже очень быстро. Лучше по утрам и еще лучше по вечерам. Еще два дня в Тихуане. Вчера Мексика обыграла Бразилию в Кубке Америки. Люди радуются, это национальный праздник. Я целовал девушку на улице. Флаги, музыка и текила. Возле бассейна я видел странного человека в несообразных ботинках — как для гольфа, только без шипов, а официант принес мне дайкири — за счет заведения.
Когда небо потемнело, хотя это были просто-напросто облака, у меня возникло ощущение, что все кончается, а также ощущение, что я чувствовал подобное уже миллион раз.
В Тихуане льет дождь, а когда в Тихуане льет дождь, лучше всего поискать себе занятие. Поэтому, когда сидящий в машине толстый мексиканец в белой футболке и шортах спрашивает, не хочу ли я отправиться с ним, я соглашаюсь. Мы выезжаем на национальную автодорогу, ведущую к самой столице, и мексиканец начинает гладить меня через штаны, и я это позволяю. Потом я прошу включить радио, песня мне незнакома, но все равно я начинаю подпевать, потому что это явно что-то из «Старых жеребцов», а все песни «Жеребцов» одинаковы. Автодорога ведет к столице, но нам так далеко не нужно. В двадцати километрах от Тихуаны мы въезжаем в поселок сборных домиков. Когда мы заходим в один из них, дождь все еще идет, и пока этот тип раздевается, я достаю из холодильника бутылочку пива и подхожу к окну; я смотрю, как вода подтекает под дом, стоящий на деревянных сваях — будто пузатое насекомое на тоненьких лапках. Вокруг домов, которые на самом деле один и тот же дом, разбиты клумбы. На другой стороне шоссе стоит бензоколонка, но дождь настолько сильный, что ее почти не видно. Туда въезжают и выезжают грузовики — это видно хорошо. Огромные грузовики-дальнобойщики с шоссе Панамерикана.
