Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
КОЛЕРНЫЙ
Поехали в командировку на уазике два журналиста — Саша Ч. и Валентин, да фотограф Колерный — по Колымской трассе. За рулем, конечно, Борис Дмитриевич, БД. Но о нем отдельный разговор.
Что за прелесть, скажу я вам, командировка группой: никогда не будет одиноко, есть с кем перемолвиться тостом и, что важно, от кого подпитаться психоэнергией — в какой угодно дозе и форме. Можно и комплексно заряжаться — жидкое топливо плюс подшучивания и подначивания, главным объектом которого обычно был Колерный — как экзотический фрукт среди вареной картошки. Каждый норовит куснуть. И каждый набирается под завязку. Нигде в ином месте земли нет такого смеха с такими врачующими последствиями, как в Магадане.
Колерный получил свою кликуху из-за непомерного употребления этого слова. В юности он был красильщиком, и это наложило на него отпечаток. Ему все хотелось перекрасить и переделать. И уж во всяком случае, приукрасить и отлакировать.
Он любил рассказывать, как снимал на рассвете бухту Нагаева. Встал над обрывом, вытянул шею в поисках кадра, нажал на спуск, и будто бы небольшая противопехотная мина разорвалась внутри. Боль захлестнула сознание. Он был бы рад отшатнуться от обрыва или перенести центр тяжести на другую ногу, — увы, боль не давала это сделать. Если бы Колерный был более начитанным, он сравнил бы себя с соляным столбом. Потянулись томительные секунды, боль удлиняет их до бесконечности. Вот и она ушла, закрепив позу фотографа, как гипсом. Любое шевеление противопоказано. Моргать и то больно.
Вдруг позади прошуршал шинами и остановился автомобиль. Колерный с тоской догадался: за мной. Кто-то вышел из машины, мягко хлопнув дверцей. По голосу понял: Сам. Попал, как курва, подумал о себе Колерный. Это означало: попал, как кур в ощип. Первый секретарь обкома подошел к фотографу, убедился, что меры нужны энергичные, налил полнющий стакан коньяку и приказал выпить. Колерного не нужно было долго упрашивать. Превозмогая себя, он выхлебал солнечную жидкость, и поднявшаяся от ступней волна тепла сняла боль и заменила ее тихой радостью. Колерный разогнулся и принялся смеяться над собой, приглашая сделать это и избавителя.
Он не то чтобы близко был знаком с Первым, на таком уровне с ним был знаком почти весь город, но только он мог в силу своей непосредственности заглянуть на заседание бюро, когда там снимали стружку с какого-нибудь начальника, и стояла атмосфера смертного пота. Он никогда не состоял в рядах партии, но милиционерам не пришло бы в голову задерживать Колерного из-за отсутствия партбилета. Заглянув на это заседание, которое другим было как клетка с тиграми, он небрежно отдавал пакет с фотографиями, сделанными накануне в Семье.
Эту историю я слышал как от коллег, так и от самого Колерного. Мы тогда еще переехали редакцией на Пролетарскую. Он собственноручно оборудовал фотолабораторию в роскошной двойной комнате, первоначально предназначенной под туалетную. Настеленный фотографом пол покоробился и покрошился из-за протечки системы.
— Да, — сказал Колерный, линоль нужон, а то драматизм будет.
То есть ревматизм, понял я. Хозяйственная и житейская сметка этого человека всякий раз восхищает меня. Он и на съемках такой же обстоятельный, как группа захвата элитного ОМОНа. У него в кофре всегда найдется гаечный ключ, букет из клеенки, галстук, носовой платок и телефонная трубка. На заре туманной юности кто-то подучил его, что человека нужно снимать не как попало, а с предметом в руке. Поэтому заводские рабочие у него обязательно с гаечными ключами, инженеры с телефонной трубкой или в последнее время с калькуляторами.
Женщин, особенно в их праздник, он снимал с букетом, а пропагандиста при галстуке, в том числе и из собственного припаса. В особых случаях шел в ход пиджак фотографа, только приходилось в этом случае художнику замазывать на готовом отпечатке значок Союза журналистов.
Кстати, художник мог пририсовать галстук, а в летнюю пору и одеть сенокосчиков в тельняшки, поскольку те работали на окружающих Магадан болотцах, как правило, обнаженными по пояс и не соглашались даже ради удовольствия покрасоваться в газете надевать рубашку. Несколько движений пера, обмокнутого в тушь делали их если не фотомоделями от Версаче, то уж во всяком случае, секс символами эпохи слияния граней между городом и деревней.
На обороте фотографий Колерный писал фамилии персонажей и их трудовые заслуги. И если, допустим, там было написано, что «заревники» Иванов и Петров дали 120 процентов «зверь плана», то это все прекрасно понимали, что речь шла о взрывах на горных полигонах. Отдельно подавалась во весь свой рост повариха «Титяна». Снимать женщин из общепита было маленькой слабостью Колерного. Уж он не пропустит открытия такого заведения, как «нова столова».
Так вот, прерывая это лирическое отступление, возвращаюсь к началу рассказа. Сидели все четверо за столом. Саша говорит, что ему очень нравится Гойя, имея в виду только что прошедший фильм о художнике.
— Гоя? И я его знал, — подхватывает Колерный, но, оглядев деформировавшиеся физиономии Саши и Вали, смекает и поправляется: — Знал Гою. С «Буркандьи». Только у него другая фамилия.
Саша заливисто и счастливо смеется, как от встречи с инопланетянами. Общение с Колерным дает ему сильную чувственную радость. Он вспоминает про Нексикан, который Колерный называет Мексиканом, где у него много хороших друзей и знакомых.
— А как ты думаешь, — говорит Саша вдруг, обращаясь к Валентину, — Бангладеш в Билибинском или в Шмидтовском районе? — И многозначительно останавливает взор своих больших навыкате глаз.
— В Шмидтовском, — спешит высказаться бывалый путешественник Колерный. — В Билибинском я все облазил.
Саша и Валентин извергают из себя фонтаны смеха. Мне это тоже нравится — ездить с Колерным в командировки и вообще что-нибудь делать. От него тепло и уютно, с ним улыбаешься весь день и чувствуешь, что день прошел не серой тенью, а большим оранжевым слоном. Это уж не я, это практикантка одна — про слона. Хорошая девчонка, только отмороженная слегка.
С той командировки много лет прошло. Это, когда у нас Бангладеш от Индии отделился? Валентин окончил земной путь, а Саша живет в другом государстве — в Риге. Хотя и принят в почетные эскимосы.
Давно уехал на запад конкурент Колерного Сергей — классный фотомастер, отличающийся повышенной неразговорчивостью. Случилось, что они поехали до Ягодного на одной машине. Сергей за рулем. Вызвал Колерного на спор: слабо посчитать, сколько столбов до райцентра. Молчание в салоне было обеспечено, а Колерный всерьез выдал результат подсчета на всем трехсоткилометровом пути.
Вдохновленный успехом, Сергей подвигнул коллегу на обратном пути учесть все встречные машины. Поскольку Колерный в слове «еще» делал четыре ошибки, не прибегая к записям, он отчитался, сколько было автомобилей на оживленной трассе с разбивкой по маркам, указал также их регистрационные номера и фамилии водителей, поскольку всех знал в лицо. Однако с той поры не садился с Сергеем в одну машину, даже когда тот обзавелся «Жигуленком». Некоторые не местные спрашивают о Первом. Его вскоре за неправильное поведение и размах в Москву сослали, а в энциклопедическом словаре есть о нем три строки.
Колерный же оставался верен Магадану, внуков воспитывал. Иногда появляются его снимки. Правда, герои теперь не очень снимабельные. Ну не дашь же портрет рэкетира с утюгом. Или челночника с сумками, в которых умещается «Запорожец»? Более того, стала его прежде видная профессия падать, проваливаться в небытие, поскольку все понакупили «Кодаков», проявка на каждом углу, только успевай кнопку нажимать, а теперь еще видеокамеры — эхх!
…Прошло еще несколько лет. В один прекрасный летний день в районе тринадцатого километра основной трассы был остановлен «Запорожец» оранжевого цвета. Молодой автоинспектор попросил водителя предъявить документы. Колерный, а это был именно он, странно было бы, если бы это был иной человек, протянул в открытое окошко свои права.
