Остров - Голованов Василий (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Так что теперь, похоже, уже близко…
18 июля: третий день уже стоит настоящее жаркое лето. Лежу на земле, на вершине Ярей-седа, Песчаных сопок. Воздух дрожит над тундрой, ветер несет крошечные облачка, колокольчики и пахнущие медом цветочки дриады дрожат вокруг, и холмы… Как красивы эти холмы! Песок, раскаленные камни, зелень. В тени – снег. На солнце – бабочки, похожие на ос мушки гудят не переставая. Во времена кочевья здесь, в песках, жила пара волков: да и сейчас среди дюн, песчаных воронок и кратеров не оставляет чувство, будто ты один на Земле. Видно Большое Сердце. Вчера я там был, оставил на вершине монету, как положено по обычаю. Серебро скрепляет любовь и сулит богатство. Обычай должен продолжаться. И должно совершать магические действия на вершинах гор, иначе зачем вершины?
Сейчас на Сердце наползла тень облака. Темное Сердце… Черное Сердце…
Как жаль, что нельзя этот горизонт, полный простора, солнца и величия, унести с собой, и хотя бы на миг, на один миг позволить взглянуть моими глазами на него тебе любимая, и вам друзья мои! Решительно невозможно! Чтобы добраться до него, у меня лично ушло пять лет, и я протопал не сто, не двести, а бог знает сколько километров кочек, прежде чем дошел до этих прекрасных вершин. Птицы, шмели… Тонкий рисунок песчаных волн, не затронутый ни единым прикосновением, творение ветра и солнца… Жан-Анри Фабр, Франция, Прованс, мир дюн, прекрасный, как мечтания о любви…
На обратном пути совершенно выбился из сил. Все-таки туда-обратно выходит девять часов. Да плюс жара. Звон в ушах, показалось даже, что все вокруг звенит от кузнечиков… Но кто сказал, что путь возвращения легок? Вернуться труднее, чем сделать первый шаг. Мы выходим беспечными, не подозревая, естественно, какие испытания ждут нас; выходим налегке, не представляя, как надолго затянутся поиски сокровища, и как непосильно-тяжело будет обретенное, наконец, богатство, без которого возвращение делается и бессмысленным, и невозможным…
Видно, я все-таки переутомился, если такие мысли поперли в голову. За час, примерно, до дому, сел у реки и долго смотрел на воду. Мокрым лицом ловил ветер. А ветер ловил птиц – и они проносились мимо в его упругих волнах.
Hundertwasser. Если собрать все звуки, связанные на острове с водой, то получится фантастическая музыкальная ткань. Звуки капели со снежников, плеск каждой речки, разный на каждом перекате, удары океанских волн, лопотание озера, шлепки по воде гусиных крыльев и лап, скольженье садящихся уток, урчанье и чавканье болот, то немота, то тонкий свист тумана, шуршание подтаявшего снега…
Читал, что в древности в Индии люди собирались к какому-то водопаду, чтобы улавливать звуки воды. Здесь на Колгуеве, можно было бы создать совершенно фантастическое, вибрирующее всеми оттенками текучего мелодизма произведение.
Выкупался в глубокой ванне ручья, заполненного прозрачной ледяной водой. Несколько восклицательных знаков. Сразу отпускает сердце, груз пройденных километров и липкого пота слетает вмиг и я, как персонаж Рокуэлла Кента, скачу на зеленом берегу голый, чувствуя себя диким сыном природы.
Сегодня.
Все было продумано, пожалуй, даже слишком хорошо накануне, поэтому мой замысел и вывернуло наизнанку. Ему противилось, правда, одно объективное обстоятельство – плотный, холодный туман, низкий, холоднющий туманище, который натянуло с юго-востока, но, думаю, виноват был и я сам, посчитав, что дело, в общем, несложное – достигнуть холмов на той стороне озера и в ночной час позвонить сииртя. Я специально просмотрел заранее местность и все прекрасно понял: стоило вылезти на гребень «нашего», ближайшего к балку холма и дальше по гребню прямехонько идти к подножию холмов, которые я избрал для совершения своего обряда; на пути была всего одна перемычка – ложбинка между двумя озерами, но дальше – ровная «спина», казавшаяся мне прямой, как дорога. Я вышел из балка часов около одиннадцати, поднялся на гребень: светило солнце, отбрасывая на склон холма мою неправдоподобно-длинную тень. Но в то же время я увидел стену сизого тумана, быстро наступающую на меня и покрывавшую всю землю мраком… Сколько минут было у меня в запасе? Пятнадцать? Двадцать? Я шел на закат, но тьма настигала неумолимо, сырой воздух колом вставал в бронхах. Над озерами впереди средь кочковатой тундры, словно над огромными кипящими котлами, закурился туман. Перед тем, как меня накрыла серая пелена, сквозь которую не видно было даже солнца, я заметил, как в белый пар, клубящийся над озером, чуть слышно скользнув по воде озера, села утка. Через десять минут я окончательно потерял представление, куда идти. Видимость была метров сто, но логичное днем предположение, что нужно просто ориентироваться по самой высокой точке рельефа – если не глазами, то хоть ногами ориентироваться – не подтвердило себя. В полусфере, очерченной туманом, все точки казались одинаково высоки, и даже выйдя на сухое место, нельзя было сказать, куда идти. Уточка крякнула на своем болотце. Озеро, большое. Такого я никогда не видел, однако… Еще одно озерцо слева, болотистая ложбина. Я подобрал палку и воткнул на ближайшей вершине для ориентировки. Пошел вперед, но никаких холмов не обнаружил. Где я? Кругом мгла тумана, незнакомые болота и озера и почти полная тишина. Я спустился по снежнику (откуда взялся снежник?), перешел очень глубокую протоку между двумя озерами и шел вперед, пока снежник был виден сзади – ничего. Пришлось вернуться. Нашел свою палку, торчащую на вершине. На секунду подумал, не стою ли я, собственно, на холме к которому стремился, но все же он не мог быть таким плоским. Я пошел по «спине» в обратную, как я надеялся, сторону, пока не увидел впереди вздымающиеся в гуще тумана тяжелые отроги…
Пожалуй чувство, которое я испытал, сродни было не радости, а жути. Холмы-то я нашел, да двигаясь в противоположную от них сторону. Что-то подобное, кажется, происходило с Алисой в стране чудес, но там во всю буйствовала математическая фантазия Кэролла, а тут-то кто вытворяет со мной эти штуки? Я начал подниматься наверх, как вдруг услышал крик, который ни с чем не спутаешь, раз услыхав – это был крик сокола-сапсана! Сделал еще несколько шагов к вершине: птицы, злобно крича, носились надо мной и я слышал то самое жуткое «вжиканье» перьев, которое раздается, когда сокол бьет добычу. Нет, человека тронуть они не могли, но пойми и меня читатель: была ночь, хоть и белая, я двигался ни с чем не сообразным образом, и, в довершение, у самой цели столкнулся с препятствием, которым была неподдельная ярость разбуженных птиц, подтверждавшая, что где-то рядом находится их гнездо… Накинув на голову капюшон, потому что звук ножа, рассекающего воздух, действовал мне на нервы, я стал обходить вершину и тут увидел их. Сплетенный из едва опушившихся живых телец круг, в который четыре белых птенца сплелись, обнявшись, клювиками внутрь. Я достал колокольчик и позвонил над головой самого крупного птенца. Сокол отозвался в вышине и со страшной скоростью пронесся мимо, имитируя атаку. Несколько раз сфотографировав соколят, я решил их больше не беспокоить и пошел на соседнюю вершинку. Выбрал себе кочку поудобнее, сел и позвонил. Я позвонил тебе, возлюбленная сердца моего, позвонил дочери, брату, всем друзьям, которых помню и люблю и единственному другу, которого отнял у меня город Нью-Йорк. Позвонил и сииртя. Но сииртя не показывались. Гуси сонно прогоготали вдали, вскрикнула и долго квакала куропатка. Я подождал. Огляделся. Случайно взгляд мой упал на обглоданную утиную гузку… Я сидел на холме, в четырех или пяти местах изрытого свежими песцовыми норами! К тому же из под ног вдруг хлынул прохладный пряный запах: полынь! Полынь солнца моего, полынь сердца моего, жизни нашей (если только возможен такой вот ботанический экзистенциализм), полынь!
Я понял, где надо оставить колокольчик.
Потом я раскурил сигарету, посмотрел, куда сносит дым и, сориентировавшись по ветру, стал спускаться в белое молоко внизу. Пространство сразу подкинуло мне озеро, никогда, клянусь, мною не виданное, но теперь мне все равно было, когда и как я доберусь до дому. Я исполнил то, зачем приехал сюда, остальное было неважно. Правда, один раз меня напугало видение огромной горы со снежником на склоне, горы, которой быть здесь не могло, но пока я приходил в себя, гора растворилась, оказавшись лишь массой тумана… Потом я попал в балку с мощным снежником, прорезанном талой водой недели две назад. Теперь на высохшем дне лежал утонувший олененок. Я перешел пять балок, заполненных снегом, ни разу не встретив ни одной из знакомых мне примет, даже палки, которую оставил на той вершинке для ориентировки. Потом вдруг в тумане, не так уж далеко, раздались гулкие удары по железной бочке – сигналы, подаваемые мне сотоварищами. «Слышу-у!» – заорал я через озеро, не зная, долетит ли до них мой крик. В общем, я шел правильно, просто забрал на ветер слишком вправо: он все же не восточный был, а юго-восточный, а я все время старался держаться лицом на ветер…
