Сын - Майер Филипп (читать книги онлайн полностью TXT) 📗

Ни слова о Марии. В приступе паники я бросился в ее комнату. Она спала, тихо постанывая о чем-то. Я долго смотрел, пока она не начала беспокойно шевелиться.

8 июля 1917 года

Утром она поджидает меня внизу:

– Потрясающая новость, да?

Не знаю; у меня из головы не выходит ее судьба; какое счастье, что нефть нашли на нашей земле, а не на земле Гарсия.

– У тебя сегодня много работы?

– Вряд ли. Есть кое-какие дела в Карризо. Если хочешь, можем съездить вместе.

Она соглашается, и уже ничто не может испортить мне настроения, даже ворота, настежь распахнутые из-за непрерывного потока машин, снующих в направлении новой скважины и обратно, – сегодня с утра нашли полсотни сбежавших телочек.

В Карризо, как выяснилось, заняться нечем. Поддавшись внезапному порыву, мы решили съездить пообедать в Пьедрас-Неграс (зашел разговор о Нуэво-Ларедо, но Марии туда не хочется). Ехать туда не меньше трех часов, домой вернемся поздно, но это нас не смутило. Она уложила волосы в пучок, чтобы не растрепал ветер; я украдкой разглядывал ее теплые губы, черные ресницы, тонкие волоски на затылке.

До города мы добрались около четырех часов, я нервничал по поводу каррансистов, виллистов, сапатистов, но Марию, похоже, это нисколько не беспокоило. Не обращая внимания на призывные крики чистильщиков обуви и продавцов лотерейных билетов, мы отыскали таверну и устроились в патио под навесом. Заказали угря arranchera, рыбу на гриле, tortillas sobaqueras [116], авокадо с помидорами. Она пьет текилу сауэр, я – «Карта Бланка». Столько еды, что мы не справляемся. Размышляем, не заказать ли еще выпить. В машине опять начинаем колебаться.

Вместо того чтобы возвращаться домой, отправляемся дальше, в сторону старой миссии Сан-Бернардо. Развалины, маленькая одноэтажная церквушка, никакого сравнения с соборами Мехико, но в свое время это был форпост испанского влияния в этих краях. Все экспедиции на Север отправлялись отсюда и сюда же возвращались. До сих пор легко представить облегчение, которое испытывали путники, завидев на горизонте купол и арки миссии. И тревогу, когда покидали ее. Эта земля была гораздо опаснее Нью-Мексико.

А ведь Сан-Бернардо ненамного старше, лет на пятьдесят-шестьдесят, чем каса майор Гарсия. Я притих. Мария то ли читает мои мысли, то ли объясняет мое молчание иными причинами, но нежно берет меня под руку и кладет голову мне на плечо.

– Как хорошо выбраться из твоего дома.

Мы медленно, задумчиво бредем; самого главного пока не сказано. Она не выпускает моей руки, но и глаз не поднимает.

– А что твоя жена? Когда она вернется?

– Надеюсь, никогда.

– Ты с ней разведешься?

– Если смогу.

– На фотографиях она красивая.

– Она из хорошей семьи.

– Похоже, да.

– Она вышла за меня, потому что ее семья разорилась. Думала, выходит за юную версию моего отца, но этой версией оказался, к сожалению, мой братец Финеас.

– Может, она выбрала тебя, потому что ты красавчик.

– Вот уж нет.

– Точно-точно. У твоего брата физиономия проныры.

– Жена хотела, чтобы я стал другим человеком. Я рад, что она ушла.

Мы идем не размыкая рук, раскачивая ими взад-вперед, как дети.

Уже около машины она спрашивает:

– Мы ведь очень поздно вернемся домой, да?

Когда что-то серьезное ставится на карту, во мне берет верх та часть натуры, которая и сейчас глупо лепечет:

– Меня ждут обратно.

– О, – коротко бросает она, отвернувшись.

Садится в машину, нога на ногу, оглядывается на миссию и brasada дальше к югу, пока я завожу двигатель.

Устроившись на сиденье, я, нервно сглотнув, выдавливаю из себя:

– Возможно, ехать в темноте не совсем безопасно.

– Возможно, – улыбается она.

Неподалеку от железнодорожной станции мы находим отель.

– Как тебе здесь?

Мы молчаливы, как поссорившиеся супруги. В холле прохладно, под потолком крутится вентилятор, но по спине у меня струится пот. Каждый звук отзывается эхом, мои башмаки грохочут по полу, стойка скрипит, когда я опираюсь, записывая наши имена в книге регистрации. Мистер и миссис Гарсия. Клерк глупо подмигивает. Наш номер на втором этаже. Молча поднимаемся по лестнице, молча входим в комнату.

– Итак… – нарушаю я молчание.

Она садится на кровать, не глядя на меня. Дешевая мебель; кто-то вырезал свои инициалы в изголовье.

– Это неправильно, – говорит она. – Надо вернуться.

– No quiero vivir sin ti.

– Скажи по-английски.

– Я не смогу жить без тебя.

Она опять уставилась в пол, но, кажется, улыбается.

– Я думала, ты не решаешься признаться, потому что я плохо выгляжу.

– Нет-нет.

– То есть ты наконец-то сказал, что я красивая, – смеется она и похлопывает ладонью по кровати: – Иди-ка сюда.

– Я люблю тебя, – говорю я.

– Я верю тебе.

9 июля 1917 года

Мы лежим лицом друг к другу, ее нога на моей, но мы не двигаемся; она сонно прижимается ко мне. Мой палец скользит вдоль ее руки, по плечу, шее, опять по руке. В окно видны огни станции.

– Погладь по спине.

Я долго и томно рисую ладонью всякие фигуры, лаская ее, потом целую, намекая на свои намерения. Она, вздыхая, притягивает меня к себе, бедра двигаются мне навстречу.

Засыпаем мы, не размыкая объятий. Проснувшись, начинаем с того же.

– Я бы хотела остаться в этой постели на всю жизнь.

– Я тоже.

Она целует меня, и еще раз, и еще, и еще, и я закрываю глаза.

Утром, когда свет пробивается сквозь задернутые шторы, я начинаю бояться, что чары рассеялись, но и при ярком солнечном свете она смотрит на меня все так же, утыкается носом мне в шею. Я чувствую, как она вдыхает мой запах.

Сорок

Илай Маккаллоу

Очень скоро судья Уилбергер распорядился готовить виселицу, потому как если про это трепался Уиппл, значит, болтали и рабы, и прислуга, и вообще весь город погряз в сплетнях; все только и судачили о том, как я натягивал жену судьи по десять раз на дню, пил его вино, катался на его лошадях, кормил свиней его сигарами. Чудо, что он не застрелил на месте неверную супругу, но очевидно, что кто-то должен встретиться с дьяволом вместо нее.

Я по юношеской наивности надеялся, что популярен среди горожан, но бледнолицые не любят тех, кто ворует их лошадей и домашний скот, даже молодых и славных. Спасти меня смог только судья Блэк из Остина, который подключил к этому делу власти и обвинил Уилбергера в жестоком обращении со мной, беспомощным, одиноким индейским пленником, сыном погибшего рейнджера, так что суд и казнь отложили, пока Уилбергер не нашел способа избавиться от меня, пристроив в отряд рейнджеров. В те времена, впрочем, это немногим отличалось от повешения.

Мысль о совместных действиях с рейнджерами нравилась мне примерно так же, как моему отцу понравилась бы идея о набегах вместе с команчами, но ситуация была серьезная, выбора не оставалось. В Остин меня перевезли в наручниках и передали на попечение судьи Блэка, но лишь на несколько часов. Меня ждали гнедой, хорошее седло, второй кольт и карабин. Дети пришли проститься со мной, а жена его – нет; судья был печален, и мне так и не удалось его расшевелить.

Я присоединился к отряду в Фредериксберге, около наших бывших земель, которые отец подарил мачехе. Рейнджерство – это не карьера, а способ умереть молодым, причем забесплатно; шансы прожить целый год стремились к нулю. Счастливчики обретали последний покой в безымянной могиле. Остальные теряли скальпы.

Времена мастеров вроде Коффи Хейса и Сэма Уокера канули в прошлое. Уокер убит в Мексике. Хейс смылся из Техаса в Калифорнию. Те, что остались, – сборище обнищавших солдат, искателей приключений, каторжников и богом забытых проходимцев.