Зеница ока. Вместо мемуаров - Аксёнов Василий Иванович (книги онлайн полностью .txt, .fb2) 📗
— В России сказали бы об отмывании денег. А там и не знаю, что думать.
— Главная идея — заработать деньги. А этот эмигрантский Аксенов умничает, выдумывает непонятные нашему читателю вещи. Отчасти это верно. Когда я приехал в эту страну, мой литературный агент сказал мне: «Василий, ты не понимаешь, здесь нет авангардной традиции». У меня действительно было недопонимание. Казалось, Америка — страна колоссального авангарда. Но писатели, начинавшие авангард, неуютно там себя чувствовали, уезжали в Европу. То же сейчас. Возьмите «Нью Йоркер», который печатает пару рассказов каждую неделю. Я там печатался, это считается за честь. Сейчас там главный редактор Дэвид Рэмник — бывший московский корреспондент «Вашингтон пост». Он просто не понимает, о чем идет речь, когда даешь ему гротескный рассказ. Если анекдот или что-то новое в социальном плане — он придет в восторг. А что-то странное, метафизическое — не поймет.
Назад, к русскому женскому веку
— На этом фоне вы задумали новый роман о Франции XVIII века?
— Да, сначала я собирал материал, чтобы как можно ближе подойти к истории. Я собираюсь там говорить о многих серьезных вещах. А потом понял, что сугубый реализм у меня не получится. Роман опять-таки будет гротескным, иногда бурлескным. В центре его цикл полемик о принципах Просвещения. Но действуют там чудаки, русские агенты сыскной службы, дипломаты с понтом, которых натренировали на Францию. Знаете, Игорь, я вам все сейчас расскажу, а читатель скажет: «Зачем мне покупать эту книгу, я и так все знаю!»
— Сейчас вы были в Петербурге по поводу материалов для романа?
— Да, мне нужно было в Морском музее посмотреть 54-пушечный корабль «Не тронь меня!», на котором происходит часть действия романа. Между прочим, в русском парусном флоте было три корабля под таким названием. Я думал тихо приехать, но за мной поехала телевизионная группа с канала «Культура», они заранее договорились, и нас встречали совершенно потрясающе. Один показывал модели, весь дрожа от энтузиазма. Другая говорила о мундирах того времени. Третий повел нас в закрытый сектор, где висели абордажные крюки, мушкетоны и всяческое оружие. Они мне очень помогли, надавали книжек. Так что я представляю теперь, как палуба выглядела, где спали матросы, какие каюты были у офицеров.
— Не собираетесь браться за мемуары, Василий Павлович?
— Нет, у меня все уходит в беллетристику. На самом деле мы уже столько трепались о том, что было, что это уже неинтересно. Я люблю писать, когда не знаешь, чем дело кончится.
— И дороги назад к реализму «Коллег» уже нет?
— «Коллеги» — это такой примитив, о котором я даже говорить не могу. Своей вершины я достиг в «Кесаревом свечении». Именно в нем мое видение романа. Это новая форма и «новый сладостный стиль», незавершенность и гармония в одно и то же время.
— То есть роман идет вперед вместе со временем?
— Время на самом деле идет назад. Каждый миг тут же становится прошлым. Мы идем не в будущее, а в прошлое. Например, когда слушаешь минималистскую музыку, в ней больше всего барокко.
— Еще есть культурные открытия?
— Я недавно нашел очень дешевое издание Французской академии: переписка русских вельмож по поводу Вольтера. Все открывается совершенно по-новому. Как все эти Шуваловы стремились отвратить Екатерину от вольтеровских штучек. Они очень боялись, что государыня отменит крепостное право. Сумароков говорил ей: «Где же вы тогда найдете слуг?» И отсюда возникли утопические романы того времени, направленные на одного читателя. На государыню. Там описывались счастливые общества неких славов из страны Светонии, окруженной западными Скотиниями и Игноранцами. Все рабы и хозяева счастливы, руководимые мудрейшей женщиной. Так они старались ее отвлечь от энциклопедистов. А той очень импонировало, что ее считали одной из их числа, — Дидро привезли в Петербург, Вольтер ею восхищался. Екатерина и на самом деле была достойна восхищения.
— Это еще одна тема вашего романа?
— Да, я хочу там коснуться женской власти. Это то, что нам сейчас нужно: возрождение женской власти в России. Именно XVIII век, три четверти которого правили женщины, внедрил у нас основы либерального общества. При крепостном праве была предъявлена антитеза диким мужланам этого государства, которые иначе просто вырезали бы друг друга, погрузив Россию в кошмар. Анна Иоанновна дала волю дворянам. Прекрасная Елизавета вообще никого не казнила. Екатерина отменила пытки, запретила бить слуг. И масса других вещей возникла в государстве. А у нас до сих пор в правительстве заседает одна Валентина Ивановна Матвиенко. Надо хотя бы Пугачеву вводить в правительство. Есть в ней что-то екатерининское.
Нормальная жизнь, деленная на два (2002)
Проездом из Москвы в Вашингтон через Биарриц
— Вы все лето будете в Москве?
— Нет, я из Москвы еду во Францию и там до конца лета буду заниматься сочинительством. Там тихо, а здесь я уже совершенно потерял способность трудиться.
— Там будете жить в Париже?
— Нет, на море, в Биаррице. До революции это было довольно «русское» место. Считалось очень модным.
— А сейчас русские туда не возвращаются?
— Говорят, что возвращаются, но я пока что не видел. Прямо в центре города там есть русский храм. Большой собор, в котором идет служба. Я оставил в Биаррице сейчас жену. Мы снимаем там домик. Кто-то говорит, что там, живет великий князь, какой-то из наследников. Впрочем, я там с удовольствием сижу один, читаю или гуляю с собакой.
— Будете входить в новый роман?
— Да, в новую вещь. Мне нужно много читать по ней. Это XVIII век, Россия и Франция, Вольтер и Екатерина Великая. Пока еще трудно сказать, о чем он будет. Это галантный век. Меня, на самом деле, фактура интересует — все красивое, великолепное. И, кроме того, это еще проблема российского матриархата. Это ведь женский век русской истории. Странно возникший матриархат, который очень сильно утихомирил наше мужичье. Внес такой либерализм, который, хотя и исходил от самодержавия, но без обычного зверства, когда напился, харю разбил…
— …на ассамблее.
— Да. Или на дыбе пытать и кромсать. Екатерина ведь, как только взошла на престол, отменила Тайную канцелярию. И при дворе, между прочим, запретила заниматься рукоприкладством. Как только узнавала, что кто-то бьет своих слуг, он сразу в немилость попадал.
— Что-то между русской историей и «Опасными связями» Шодерло де Лакло?
— Там будут приключения. Я, конечно, очень много буду фантазировать, но тем не менее основа — это XVIII век, и я хочу ее сделать достоверной, набрать исторических деталей, так что это не халтура.
— Вы пришли в литературу и в кино почти одновременно, когда по вашей первой повести «Коллеги» был снят фильм. Постановка фильма по вашей «Московской саге» — это возвращение к прошлому?
— Нет, было несколько фильмов по моим сценариям. Был фильм по «Звездному билету», снятый Зархи. Назывался «Мой младший брат». Потом в Питере был еще фильм по моему оригинальному сценарию. Они его назвали «Когда разводят мосты», у меня было другое название. Потом был еще фильм, связанный с военным детством, — «Мраморный дом». Я в нем даже сам снял метров триста, когда режиссер сломал ногу и мне пришлось его заменить. А последний мой фильм — «Пока безумствует мечта» — о первых русских летчиках начала века. Он был снят незадолго до моего отъезда из СССР.
