Вечерние новости - Хейли Артур (книги онлайн txt) 📗

Как бы то ни было, в настоящий момент Мигель ждал указаний относительно пленников — по всей вероятности, инструкция придет из Аякучо, древнего города в предгорьях Анд, где “Сендеро” пользуется неограниченным влиянием. Собственно говоря, Мигелю было безразлично, откуда придет приказ, лишь бы скорее начать действовать.

Сейчас прямо перед ним была река Хуальяга — неожиданный просвет в нескончаемых джунглях. Мигель остановился, чтобы как следует ее разглядеть.

Широкая и грязная, оранжево-коричневая от латеритных наносов с Анд, Хуальяга в трехстах милях отсюда плавно впадала в реку Мараньон, а та сливалась с могучей Амазонкой. Много веков назад португальские путешественники назвали весь бассейн Амазонки О Rio Mar, река-море.

Когда они подошли ближе, Мигель увидел стоявшие на якоре две деревянные весельные лодки длиной примерно в тридцать пять футов с двумя одинаковыми подвесными моторами. Густаво, командир вооруженной группы, встретившей их у самолета, руководил погрузкой запасов, которые они принесли с собой. Он же распорядился, как разместиться в лодках: пленники должны плыть в первой. Мигель с одобрением отметил, что Густаво выставил двух караульных во время погрузки на случай появления правительственных войск.

Мигеля вполне устраивало, как шло дело, и он не счел нужным вмешиваться. Он возьмет бразды правления в свои руки в Нуэва-Эсперансе.

Вид реки усилил в Джессике ощущение оторванности от мира. Ей казалось, будто этот безлюдный край — врата в незнакомую враждебную страну. Она, Никки и Энгус, подталкиваемые автоматами, добрели по колено в воде до одной из лодок; им было велено сесть на мокрое дощатое дно. Правда, можно было опереться спиной о единственную поперечную доску, приколоченную к бортам, но и это положение было очень неудобным.

Тут Джессика заметила, что Никки побледнел и скорчился в приступе рвоты. И хотя его вырвало только комочком слизи, грудь его ходила ходуном. Джессика передвинулась к нему и обняла, отчаянно ища глазами помощи.

Первым, кого она увидела, был Порезанный: он шел вброд от берега и как раз поравнялся с их лодкой. Не успела Джессика открыть рот, как появилась женщина, та самая, с которой она уже несколько раз сталкивалась, и Порезанный приказал:

— Дай им еще воды. Сначала мальчишке. Сокорро налила воды в алюминиевую кружку и протянула ее Николасу — тот стал жадно пить; дрожь в его теле постепенно утихла. Он едва слышно проговорил:

— Есть хочу.

— Сейчас тебя кормить нечем, — сказал Баудельо. — Придется потерпеть.

— Но наверняка можно хоть что-то ему дать, — запротестовала Джессика. Порезанный не ответил, однако благодаря его предыдущему приказу дать воды Джессика поняла, кто он, и с упреком бросила:

— Ведь вы же врач!

— Это тебя не касается.

— К тому же американец, — добавил Энгус. — Послушай, как он говорит. — Казалось, после глотка воды к Энгусу вернулись силы, и он повернулся к Баудельо:

— Я прав или нет, мерзкий ты выродок? Неужели тебе не совестно?

Баудельо молча отвернулся и влез в другую лодку.

— Ну пожалуйста, я есть хочу, — повторил Никки. И повернулся к Джессике:

— Мам, мне страшно.

Джессика снова прижала его к себе и призналась:

— Мне тоже, милый.

Сокорро, слышавшая этот разговор, похоже, заколебалась. Затем она открыла сумку, висевшую на плече, и достала оттуда большую плитку шоколада “Кэдбери”. Молча разорвав обертку, она отломила шесть квадратиков и дала по два каждому пленнику. В последнюю очередь Энгусу — он замотал головой:

— Отдайте мою долю ребенку.

Сокорро досадливо скривилась, потом вдруг швырнула всю плитку на дно лодки. Шоколад упал у ног Джессики. Сокорро же пошла во вторую лодку.

Несколько человек из вооруженной группы, ехавшие с ними в грузовике, а потом сопровождавшие их пешком, влезли в ту же лодку, и обе лодки отчалили от берега. Джессика заметила, что люди, встретившие их около лодок, тоже были вооружены. Даже у обоих рулевых, каждый из которых сидел у подвесного мотора, на коленях лежали автоматы, приведенные в боевую готовность. Шансов на побег, даже если знать, куда бежать, не было никаких.

Когда обе лодки двинулись вверх по реке против течения, Сокорро стала корить себя за свой поступок. Она надеялась, что никто этого не видел, — отдать пленникам хороший шоколад, который невозможно найти в Перу, было проявлением слабости, глупой жалостью, сентиментальностью, достойной презрения у революционера.

Беда в том, что временами она чувствовала в себе это безволие, психологическое следствие трудностей вечной войны.

Не прошло и недели с тех пор, как Сокорро в очередной раз приказала себе сопротивляться пошлой чувствительности. Это было на следующий вечер после похищения — жена Слоуна, мальчишка и старик спали в лазарете хакенсакского дома. Сокорро изо всех сил старалась возненавидеть похищенных, про себя она окрестила их rico [61] буржуазным отребьем и до сих пор продолжала их так называть. Но к своему стыду, и тогда, и даже сейчас ей приходилось заставлять себя ненавидеть их.

Сегодня утром в хижине около импровизированного аэропорта, после того как Мигель велел им молчать, жена Слоуна обратилась к ней с вопросом, и Сокорро сознательно ударила ее наотмашь так, что та зашаталась. Возможно, тогда за ней наблюдал Мигель, и Сокорро желала показать, что она с ним заодно. Однако минуту спустя ей стало стыдно. Подумать только! Стыдно!

Сокорро твердила себе: она должна решительно, раз и навсегда, избавиться от воспоминаний о том, что ей нравилось, вернее якобы нравилось, в Америке, где она провела три года. Она должна ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть Америку. И этих заложников тоже.

Вид реки и ее безлюдных, покрытых густыми зарослями, зеленых берегов убаюкал Сокорро. После трех часов пути обе лодки замедлили ход и вошли в небольшой приток Хуальяги. Чем дальше они по нему плыли, тем уже и круче становились берега.

Сокорро поняла, что они приближаются к Нуэва-Эсперансе, а там, уверяла она себя, к ней вернутся силы и революционный пыл.

Баудельо, не сводивший глаз с лодки, которая плыла впереди по притоку Хуальяги, был рад тому, что путешествие близится к концу. Срок его участия в этом деле истекал, и он надеялся в скором времени оказаться в Лиме. Его обещали отпустить, как только заложников доставят сюда в целости и сохранности.

Что ж, они были живы и здоровы, даже несмотря на этот удушливый, влажный зной.

Как бы в подтверждение его мыслей о здешнем климате небо над головой внезапно потемнело, стало мрачно-серым, и на них обрушились потоки дождя. Впереди уже виднелся причал и пришвартованные к нему или вытащенные на берег лодки, но до него было еще несколько минут, и пленникам, как и их стражам, оставалось сидеть и мокнуть под проливным дождем.

Баудельо было наплевать на дождь, как, впрочем, почти на все в жизни, в том числе на презрение старика и жены Слоуна. Подобные вещи давно перестали его волновать, а человеческие чувства, которые он когда-то испытывал по отношению к своим пациентам, исчезли много лет назад.

Единственное, чего ему действительно хотелось, так это выпить, как следует выпить, а вернее — побыстрее напиться. Баудельо продолжал принимать антиалкогольные таблетки, от которых становилось очень худо, если выпьешь; Мигель же заставлял врача-выпивоху глотать по таблетке в день у него на глазах. Баудельо намеревался бросить это занятие, как только они с Мигелем расстанутся, хотя когда это произойдет, одному Богу известно.

А кроме того, Баудельо хотелось быть рядом со своей подругой в Лиме. Это была опустившаяся женщина, бывшая проститутка, и такая же пьянчужка, как и он, но среди груды обломков его незадавшейся жизни она была для него всем, и он скучал по ней. Не выдержав пустоты одиночества, неделю назад он позвонил ей тайком по радиотелефону из Хакенсака. Тем самым он нарушил приказ Мигеля и потом очень нервничал, холодея от страха при мысли, что Мигель до этого докопается. Но вроде бы все обошлось…