Концертмейстер - Замшев Максим (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Оркестр строился во дворе, Бубнов выслушивал доклад командира отделения, потом все возвращались в команду и приступали к репетиции. Надо сказать, что уровень подготовки коллектива Бубнов поддерживал весьма высоким. Оркестр звучал сносно, репертуар имел немаленький, опираясь, конечно, в основном на опытных профессионалов-сверхсрочников, но и подбирая «играющих солдат». В Арсении Бубнов сразу засек великолепного музыканта и даже предлагал ему попробовать перейти с второстепенного, никогда не солирующего альта на валторну, но Арсений отказался. После этого Андрей Семенович утратил к нему интерес. Рассудил про себя так: за Арсения просили у него лично очень высокопоставленные люди. Пусть парень спокойно дослужит. На сверхсрочную-то точно не останется.
В солдатский обиход Бубнов вмешивался только перед парадом, и то далеко не в полной мере. В основном это касалось утренних построений.
В остальное время эти заботы возлагались на старшего прапорщика Усова. А старший прапорщик полагал, что лучшего инструмента, чем дедовщина, для управления солдатским коллективом еще не изобрели.
До обеда оркестранты разучивали 48 военных маршей. Именно такое количество исполнялось сводным оркестровым полком во время прохождения войск и техники по Дворцовой площади. После обеда, где можно было только набить желудок, но никак не наесться, наступали строевые занятия, которые проводил Усов. Местами тренировки превращались в настоящее издевательство — особенно Усов любил заставлять держать по несколько минут поднятыми ноги в тяжеленных сапогах.
Часов в пять измученные вконец солдаты и сверхсрочники выезжали на Аптекарскую набережную, где сопровождали офицерские строевые занятия. После ужина и до отбоя солдаты занимались тем, что приводили в порядок расположение и форму: драили, мыли, чистили, скоблили, стирали, гладили, постоянно из-за чего-то переругиваясь.
Тем летом, в середине июля, в оркестр к ним попал Петя Севастьянов. Его перевели из Академии тыла и транспорта, где в роте охраны его едва не довели до самоубийства «деды» из Западной Украины и Прибалтики. Петю забрали в армию после первого курса Гнесинского училища, куда он, влюбленный в музыку, но поздновато начавший ей заниматься, поступил после полной школы и потому отсрочки от армии не имел. Что делать дирижеру-хоровику в роте охраны? Дебилы из военкоматов таким вопросом не задавались. Слава богу, его мама смогла добраться до народного артиста СССР ленинградского композитора Вениамина Баснера, и тот, сделав весьма резкий звонок в штаб Ленинградского военного округа, настоял на том, что несчастного, затравленного парня перевели в музыкальные войска.
Пете оркестр, после роты охраны, виделся не самым худшим местом в мире. Хотя ему все равно приходилось тяжеловато. Арсений, к тому времени уже обретший некий статус в коллективе, хотя и не тот, чтобы кому-то что-то диктовать, но все же позволяющий изречь «я право имею», взял над Петей незаметное шефство. Парни подружились. Петру, как непрофессиональному духовику, также всучили альт, и теперь Храповицкий и Севастьянов имели сходные обличья: первый и второй альты.
Петя писал стихи. Армейская тоска по дому, по Москве, по девушке, чьи письма он получал каждую неделю, но с которой у него ничего не было, кроме долгих прогулок и разговоров, способствовала тому, что муза приходила охотно, а уходила нехотя. Стихи казались Арсению трогательными, хотя и очень неумелыми, но о последнем он, разумеется, молчал.
Постепенно их отношения набирали искренность. И вот незадолго до парада, когда степень усталости и раздражения достигла предела, Петя предложил Арсению сходить на танцы.
— Мне вчера денежный перевод из дома прислали. Посидим там хоть в кафе. Можно и не танцевать.
— А нас пустят в кафе? — засомневался Арсений. — Он никогда не был в клубе, кроме как в подвале, где они как-то раз холодной осенью устраняли сильный потоп, вынеся добрую сотню ведер ледяной воды.
— Пустят. Я узнавал. — Петя опустил глаза.
Арсений позволил себя уговорить. Один бы не пошел никогда, но с Петькой можно. Парень, видимо, в одиночку идти опасается, — на танцах, а особенно после них, случались жестокие драки, — а с Арсением ему не так страшно. Жалко его. Совсем закисает. В увольнение еще не пускают! А дом у него далеко. Надо как-нибудь исхитриться и позвать его к ним с отцом на обед. Пусть отогреется чуть-чуть.
Теперь он в полной мере начал оценивать, какой все же герой его отец, что добился для него такой службы! А то забрали бы его куда-нибудь за тридевять земель, там замучили бы совсем. И тут-то едва не замотали. Но тут все же легче, чем в других местах. И еще за что он не уставал мысленно благодарить отца, так это за то, что в репетиционном помещении оркестра имелся рояль. Да, не очень настроенный, плохонький. Но рояль. Настоящий. И если первые полгода Арсений, удрученный тем, что с ним случилось, подходил к пианино только для того, чтобы удостовериться: руки кое-что помнят, — то потом он начал заниматься, играть гаммы, этюды, упражнения, все на левой педали, чтобы никому не мешать, но он бы никому и не помешал: к тому времени у него уже был статус, да и подполковник Бубнов лично перед строем санкционировал внеурочные занятия Арсения. Возможно, он мечтал, что когда-нибудь его коллектив исполнит с Арсением Храповицким какой-нибудь фортепианный концерт.
Сперва они, как и собирались, посидели в кафе. Поели не очень вкусных, но довольно дорогих бутербродов, а когда удостоверились, что поблизости нет офицеров, взяли по бутылке «Невского» пива. Подавальщица, молоденькая провинциальная дива, пока еще стройная, не потерявшая естественную красоту и не превратившая ее в специфический буфетный лоск, попросила их выпить побыстрее, «чтоб чего не вышло».
Снизу, из танцевального зала, гремели популярные в то время песни. Арсений и Петр спустились посмотреть. Встали около дверей. Зрелище открылось весьма своеобразное.
На сцене — самодеятельный ВИА. Певец с певицей изгалялись как могли, чтобы увлечь публику. Но у них, судя по всему, мало что получалось. Вдоль одной стены зала стояли курсанты ВМА и редкие солдаты, а около другой — девушки, довольно нарядные, причесанные и чего-то ожидающие. Никто не танцевал.
— Вот это номер, — изрек Арсений. — И что нам тут делать?
Но в этот момент началась медленная песня, и сначала двое парней в военной форме, а потом еще четверо не спеша побрели к «другому берегу». Вскоре дамы были приглашены и начались танцы — робкие, без попыток обжимания, с виду какие-то угловатые, но все же они выглядели живее угрюмых стояний друг против друга.
В одной из фигур у стены Арсений уловил что-то знакомое. Он явно знает эту девушку. Надо подойти поближе.
— Давай-ка проникнем все же туда. — Арсений потянул Петю за рукав.
Он осторожно подошел. Присмотрелся. Катерина Толоконникова! Его бывшая однокурсница! Ее-то как сюда занесло!
Все это время он ни разу о ней не вспомнил, но сейчас несказанно обрадовался встрече. Она — привет из той жизни, где счастье еще было возможно, хоть и не состоялось в полной мере.
Они поднялись в кафе. Севастьянов из деликатности с ними не пошел. Болтали долго и непринужденно. Катя вела себя очень приветливо. С горечью рассказала, что ее бабушка умерла и теперь она живет в ее бывшей квартире. (Хорошо, что успели сделать родственный обмен, а то бы пропала квартира.) Сюда ее затащила подруга. Она отнекивалась до последнего, но та настояла. И вот встретила тут его. Ба! Она и не догадывалась, что он загремел в армию. Кто-то ей сообщил, что он вроде бы вернулся в Москву. Она тогда немного обиделась: мог бы и проститься. Арсений поинтересовался судьбой Дэна. Катя сразу преисполнилась сарказма. Дэн здесь. В Питере. После окончания ЛГИТМИКа устроился все же в БДТ. Играет в одном спектакле — в «Трех сестрах». Выносит самовар на сцену. Роль длится меньше минуты. Собирается жениться. Она его давно не видела, но часто слышит о нем от общих знакомых.
Когда они вышли на улицу, она, перейдя почти на шепот, открыла Арсению почти страшную тайну. У их преподавателя все хорошо. Ей рассказал отец, который в силу своей работы читает зарубежную прессу. Он преподает в Парижской консерватории, много гастролирует по всему миру. Единственное, что тревожит: слишком уж часто дает интервью антисоветского характера. Ее отец крайне осуждает его за это, а вот сама Катя не так категорична. Может быть, его заставляют это делать? По большому счету здесь у него концертов почти не было. А он очень одаренный человек. Вон в Европе его сразу оценили. И мужик он классный. Всем навстречу шел.
