Факультет патологии - Минчин Александр (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗

И мы впервые долго смотрим друг другу в глаза. Она ничего не говорит. А я не спрашиваю — не хочу, ненавижу, не желаю, она умная девочка, не мне ее подталкивать, сама разберется.

— А ты хотел бы? — Глаза ее пронзительно впиваются в мои, и опять эти искры зажигаются и мечутся.

Я никогда ни о чем не прошу. Поэтому:

— Вопрос, достойный Нобелевской премии, — отвечаю я.

И добавляю, сам для себя: за одну постановку вопроса.

Потом мы едем к ней, и она переодевается. А перед этим я стаскиваю три корзины вниз и кладу их в такси.

Мы доезжаем до ее общежития, и тут я говорю невероятное:

— Не спеши, мне приятно подождать тебя. Она уходит растерянно и впервые оборачивается, ей непривычно, — она не знает еще меня.

Я протягиваю таксисту трешку и даю двойной счетчик среди бела дня.

— А с бутылками что, мастер? — говорит он мне и нравится.

— Ах, да, я и забыл совсем.

— С такой девушкой… — шутит он.

Я даю ему еще деньги, называю адрес, чтобы он отвез, — я знаю, мама всегда к вечеру дома, — и прошу, чтобы он сказал, что «это девочка Наташа свои коробочки вперед высылает. И скоро приедет сама».

Он улыбается и трогает, я почему-то не знаю, но верю, что он довезет.

— Эй, возьми себе, — кричу я и добавляю в никуда тихо: — пару бутылок! — в пустую тишь и тихую пустошь, но его уже нет. Это и естественно.

Она появляется через пятнадцать минут, и я целую вдруг ее на глазах у всего общежития. Мне положить на всех, и я не могу оторваться. Она, как всегда, изящна и утонченна, и опять в другом, новом одеянии, никогда не надела ко мне одного и того же. А что это за признак?

Мы переходим через мост, спускаясь на набережную.

Мама накрывает вкуснющий стол, а папа целует Наташу в две щеки, найдя причину — окончание института. Сразу все садятся за стол, так как хочется кушать и ждали нас.

Папа начинает:

— Наташа, а что это за корзины с бутылками? Принес мужчина и не захотел ничего брать.

Она смотрит на меня: она даже не спросила, где они, когда вышла, переодевшись. Мне"это нравится.

— Когда у вас день рождения? — спрашивает она.

— Седьмого января будет, — говорит папа.

— Это вам к этому дню. Меня, к сожалению, здесь не будет.

Я вздрагиваю, хотя все знаю я, чего я вздрагиваю?

— Я очень тронут, Наташа, весьма приятна такая предупредительность, — но это очень доро…

— Папа, успокойся, — возвращаюсь в реальность я. — Не это важно.

— Ну, хорошо, спасибо большое, Наташа, это королевский подарок, мне его десять лет пить, и то не кончится. И я, надеюсь, имею повод поцеловать вас еще раз по этому случаю. — Она сама целует его в щеку и почему-то задерживается чуть дольше обычного. Или положенного. (А кто знает, сколько положено?) Я не знаю, что ей показалось, или почудилось, или ей подумалось. То ли потому, что это мой папа, то ли показалось, что ее.

Шампанское разлито, и встает наш папа:

— Ну, прежде всего, вне сомнения, я хочу выпить за Наташу, Наташеньку, позвольте так сказать, и ее поздравить с успешным окончанием института и получением образования. А мне — еще два года мучиться!

Когда он смотрит на меня, мы все смеемся.

— Большое спасибо, — говорит она. Мы пьем. Потом они едят, а я наливаю опять.

— Мам, скажи что-нибудь.

— Сыночек, я рада, что у тебя сдана сессия и закончились экзамены, хотя для тебя, я знаю, это не важно и незначительно.

— Педагог! — вставляет отец.

— Мне очень нравится Наташа, она очень необыкновенная девочка и необычайно изящная, я не знаю, как сложатся ваши отношения, но в любом случае я буду рада, если будет рада она, я желаю ей счастья, она заслужила его. — Я пью до дна, они, кажется, обнимаются.

И наливаю снова.

— Наташ, скажи что-нибудь, — говорю я. Она встает, и наступает тишина.

— Саша, — говорит она, — я люблю тебя. Мы наклоняемся и целуемся. (Прямо на глазах у родителей.)

Потом наступает как бы разрядка. И папа просит, мягко, столько не пить меня, а если и пить, то закусывать. Он педагог, воспитывает все время. Я киваю, но мне хочется этого: напиться, упить свое тело и выключить сознание, чтобы не было его, лета, конца института, ее июля — и она уезжала.

(Но я дурной и «сильный», я не скажу этого никогда.)

Я не ем даже маминого любимого салата — разлукой закушу, думаю я, — но мама не обращает, впервые, внимания на меня и говорит с Наташей. Хорошее название: «вторая потерянная Наташа». Для чего-нибудь.

— А где же ваше кольцо, Наташа, — шутит папа, — или мой чеченец-джигит не разрешает вам его надевать?

— Зачем, я вроде как опять, невенчанная. — И она улыбается никому, чему-то про себя.

И тут мой папа, по-моему, подает эту идею:

— Саша, а почему б тебе не поехать на море и не взять с собой Наташу. А то возишь всегда б… — он прерывается, это его коронная шутка, и поправляется: — черт-те кого. Хоть бы раз поехал с хорошей девочкой, с нормальной, как Наташа. Но скажи, другое дело, нормальная с тобой не поедет.

— Я не знаю, — отвечает она моему папе, не глядя на меня, — я… уже оформила, оформлена… в общем, это зависит от посольства.

Я вздрагиваю от этого слова, как ушибленный.

— Вот-вот, что я говорил, — не понимает папа, — нормальная с тобой не поедет…

Все смеются, кроме меня и Наташи. Остается только двое: мама и папа. Значит, смеются они. Но после того, как она все сказала, они совсем по-другому относятся к ней, сразу же что-то уважительное появилось, как почтение, — такое, чего раньше не было. Их потрясла, может, ее смелость, они все-таки люди старого уклада.

Она больше чем смела, думаю я, и я ценю ее за это.

— Ну, это вам решать, молодые, а я бы даже дал Саше вместо трех обычных рублей в день на питание, пять! — но это с учетом вас, Наташа.

Я смеюсь.

— Сколько ты сказал, пять?! — Я смеюсь, чуть ли не надрываясь, и не могу остановиться, но это чисто нервное у меня, так мне кажется.

Она глядит долго и больно на меня, я успокаиваюсь — нельзя так распускаться. Я все понимаю, я умный мальчик, я умненький, но я не могу с собой справиться.

Остаток вечера мы проводим чудесно… за чаем, конфетами, «Наполеоном»-тортом и вкусными вареньями.

— Все недоволен, — говорит папа, — смотри, какая сладкая жизнь у тебя.

Я не хочу, чтобы в эту ночь она оставалась у меня.

В понедельник она появляется в моей комнате, открывает свою изящную сумку, которая мне всегда нравилась, и достает что-то белое.

— Что это? — безразлично спрашиваю я.

— Билеты до Адлера, мы вылетаем послезавтра, на раньше я не смогла и, может, тебе нужно собраться. А там — в любую сторону побережья, куда ты скажешь.

Я не спрашиваю на сколько, хотя бы на два дня только, чтобы она была моя, никому, ничья…

Я взношу ее вверх на руках, и мы падаем в объятия друг друга.

— Я не смогу без тебя, — последнее, что шепчет перед тем мне она.

Деньги — главное в нашей жизни. На следующий день я появляюсь в доме Маши. Маша достаточно удивлена.

— Что это с тобой, красивый, вещи решил покупать, что ли, или свои продавать принес? Или Ирка двери не открыла, опять с Юстиновым гавкается?

— Маша, у меня мало времени, короче, слушай. Я тебе даю, достаю, дарю — как хочешь — пятнадцать пачек «Овулена».

— А я? — (Умная девочка. Но с ней по-другому нельзя.)

— Двести рублей, и я выплачиваю их в четы-ре раза до января.

— Всего лишь, Ланин, да ты золотой человек, проси больше, я тебе дам.

— Нет, от тебя не надо.

— Какие мы гордые, на. — Она вынимает из полочного ящика старинного комода две бумажки. — А когда таблетки? Когда-то?

Я протягиваю ей толстый пакет. Держал в руке, не показывая.

— Спасибо! Ты смотри, молодец, а то все накалывают, все, а Куркова — одна. Сколько я тебе должна за это?

— Нисколько, это подарок для тебя, я все равно собирался… мне тебя жалко.

— Ну, спасибо, ты не такое говно, как я, — это ее любимое слово, — а все остальные г…о, еще хуже, чем я.